Оно ужасно, немногие женщины смогли бы примириться с ним. Но вы молоды, вы мужественны, это несчастье не разобьёт вашу жизнь. Когда-нибудь вам будет страшно даже вспоминать о нем. По опыту знаю, время врачует любые раны.
Клер пыталась внимательно слушать, что говорит ей следователь, но слова его достигали её слуха лишь как смутный шум, а смысл их от неё ускользал.
— Я не понимаю вас, сударь, — перебила она. — Что же вы мне советуете?
— Могу подать вам, мадемуазель, единственный совет, диктуемый здравым смыслом и моей к вам привязанностью. Я говорю с вами, как нежный и преданный брат. И прошу вас: будьте мужественны, Клер, примиритесь с величайшей жертвой, какую может потребовать от девушки голос чести. Оплачьте, да, оплачьте вашу униженную любовь, но откажитесь от неё. Молите бога, чтобы он ниспослал вам забвение. Тот, кого вы любили, недостоин вас.
Следователь умолк в некотором испуге. Лицо мадемуазель д'Арланж приобрело землистый оттенок.
Но душа её была выносливей, чем плоть.
— Вы сами только что сказали, — прошептала она, — что он мог совершить это злодейство только в минуту заблуждения, поддавшись вспышке безумия.
— Да, это вполне вероятно.
— В таком случае, сударь, если он не ведал, что творит, значит, он не виноват.
Следователь забыл, как когда-то утром, лёжа в постели, поправляясь после болезни, бился над неким мучительным вопросом.
— Ни правосудие, ни общество, — отвечал он, — не в состоянии определить это, мадемуазель. Один бог на небе, читающий в глубине наших сердец, может судить об этом, может решать вопросы, превосходящие человеческое разумение. Для нас господин де Коммарен преступник. Возможно, в силу некоторых обстоятельств приговор будет смягчён, но преступление есть преступление. Возможно даже, убийцу оправдают, чего я желал бы от всей души, хотя надеяться на это нельзя — его вины это не смягчит. На нем навсегда останется клеймо, несмываемое пятно невинно пролитой крови. А потому смиритесь.
Мадемуазель д'Арланж остановила следователя взглядом, в котором сверкало возмущение.
— Значит, вы советуете мне покинуть его в беде! — воскликнула она. — Все отшатнутся от него, и вы благоразумно советуете мне поступить, как все! Говорят, друг может отступиться от друга, попавшего в беду, но женщина на такое не способна. Оглянитесь вокруг: как бы ни был унижен, несчастен, сломлен мужчина, рядом с ним вы всегда увидите женщину, которая поддерживает его и утешает. Когда последний из друзей рассудит за благо исчезнуть, когда отвернётся последний из родственников, останется женщина.
Следователь испугался, что зашёл, быть может, слишком далеко: его встревожило возбуждение Клер. Он попытался её перебить, но безуспешно.
— Быть может, я робка, — продолжала она с возрастающим воодушевлением, — но на низость не способна. Я выбрала Альбера по доброй воле; что бы ни случилось, я от него не откажусь. Никогда я не скажу: «Я не знаю этого человека». Он собирался отдать мне половину своих богатств и блеска, значит, я возьму на себя, хочет он того или нет, половину его позора и несчастья. Вдвоём легче нести такое бремя. Наносите удары: я прижмусь к нему так крепко, что любой из ваших ударов не минует и меня. Вы советовали мне забвение — так научите, где его найти! Мне — забыть его? Да разве бы я смогла, даже если бы хотела? Но я и не хочу этого. Я люблю его, и разлюбить в моей власти не более, чем приказать своему сердцу не биться. Он в тюрьме, его обвиняют в убийстве, все равно я люблю его. Даже если он виновен, что с того? Я люблю его. Вы его осудите, заклеймите — я буду любить его осуждённым и заклеймённым. Пошлёте его на каторгу, я последую за ним, и на каторге, в одежде каторжника он будет мне так же дорог. Да скатись он на дно пропасти, я и там буду с ним. Жизнь моя принадлежит ему — он может ею располагать. Ничто не разлучит меня с ним, ничто, кроме смерти, и, если ему придётся взойти на эшафот, я знаю, что умру от удара, который убьёт его.
Г-н Дабюрон закрыл лицо руками, он не хотел, чтобы Клер видела, какие чувства нахлынули на него.
«Как она его любит! — твердил он про себя. — Как она его любит!»
Мыслями он унёсся далеко. На душе у него было мрачно. Его невыносимо терзала ревность.
Как счастлив был бы он, окажись он предметом столь непобедимой страсти! Чем бы он не пожертвовал ради этого! В его груди тоже билось молодое пылкое сердце, ему тоже была ведома исступлённая жажда любви. Но кого это волновало? Его уважали, почитали, быть может, боялись, но не любили и не полюбят никогда. А разве он этого не достоин? Почему столько людей проживают свой век, так и не удостоившись любви, в то время как другие, подчас куда менее достойные, словно наделены магической силой привлекать, обольщать, очаровывать, возбуждать слепое и неистовое чувство, которое готово на жертвы, чтобы добиться признания и взаимности? Неужели у женщин нет ни разума, ни здравого смысла?
Молчание мадемуазель д'Арланж вернуло его к действительности.
Он поднял на неё взгляд. После недавнего бурного возбуждения она обессилела и, упав в кресло, еле дышала, так что г-н Дабюрон встревожился, не стало ли ей дурно. Он поспешно протянул руку к звонку на письменном столе, желая позвать на помощь. Но Клер заметила и предупредила его жест.
— Что вы хотите делать? — спросила она.
— Мне показалось, вам дурно, — пробормотал он, — и я хотел…
— Нет, пустяки, сударь, — отвечала она. — На вид я слабая, но на самом деле это неправда: я сильная, так и знайте, я очень сильная. Да, я страдаю, я и не подозревала, что на свете бывает такое страдание. Для девушки слишком мучительно переступить через свою стыдливость. Радуйтесь, сударь, я разодрала все покровы, и вы могли читать в самой глубине моего сердца. Но я об этом не жалею, я пошла на это ради него. Раскаиваюсь я лишь в том, что унизилась до того, чтобы его защищать. Меня толкнули на это ваши заверения. Альбер простит мне эту оскорбительную для него защиту. Такие, как он, не нуждаются в оправданиях, они нуждаются лишь в доказательствах своей невиновности. И с божьей помощью я сумею её доказать.
Мадемуазель д'Арланж приподнялась, словно собираясь уходить, но г-н Дабюрон жестом остановил её.
Упорствуя в своём заблуждении, он полагал, что с его стороны нехорошо было бы оставить несчастной девушке хоть тень иллюзии. Начав свои разоблачения, он воображал, что долг велит ему довести их до конца. Он совершенно искренне был убеждён, что тем самым спасёт Клер от неё самой и избавит от грядущих жгучих сожалений. Хирург, который приступил к мучительной операции, не бросает её незавершённой потому только, что больной отбивается и кричит от боли.
— Как это ни тягостно, мадемуазель… — начал он.
Но Клер не дала ему продолжить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Клер пыталась внимательно слушать, что говорит ей следователь, но слова его достигали её слуха лишь как смутный шум, а смысл их от неё ускользал.
— Я не понимаю вас, сударь, — перебила она. — Что же вы мне советуете?
— Могу подать вам, мадемуазель, единственный совет, диктуемый здравым смыслом и моей к вам привязанностью. Я говорю с вами, как нежный и преданный брат. И прошу вас: будьте мужественны, Клер, примиритесь с величайшей жертвой, какую может потребовать от девушки голос чести. Оплачьте, да, оплачьте вашу униженную любовь, но откажитесь от неё. Молите бога, чтобы он ниспослал вам забвение. Тот, кого вы любили, недостоин вас.
Следователь умолк в некотором испуге. Лицо мадемуазель д'Арланж приобрело землистый оттенок.
Но душа её была выносливей, чем плоть.
— Вы сами только что сказали, — прошептала она, — что он мог совершить это злодейство только в минуту заблуждения, поддавшись вспышке безумия.
— Да, это вполне вероятно.
— В таком случае, сударь, если он не ведал, что творит, значит, он не виноват.
Следователь забыл, как когда-то утром, лёжа в постели, поправляясь после болезни, бился над неким мучительным вопросом.
— Ни правосудие, ни общество, — отвечал он, — не в состоянии определить это, мадемуазель. Один бог на небе, читающий в глубине наших сердец, может судить об этом, может решать вопросы, превосходящие человеческое разумение. Для нас господин де Коммарен преступник. Возможно, в силу некоторых обстоятельств приговор будет смягчён, но преступление есть преступление. Возможно даже, убийцу оправдают, чего я желал бы от всей души, хотя надеяться на это нельзя — его вины это не смягчит. На нем навсегда останется клеймо, несмываемое пятно невинно пролитой крови. А потому смиритесь.
Мадемуазель д'Арланж остановила следователя взглядом, в котором сверкало возмущение.
— Значит, вы советуете мне покинуть его в беде! — воскликнула она. — Все отшатнутся от него, и вы благоразумно советуете мне поступить, как все! Говорят, друг может отступиться от друга, попавшего в беду, но женщина на такое не способна. Оглянитесь вокруг: как бы ни был унижен, несчастен, сломлен мужчина, рядом с ним вы всегда увидите женщину, которая поддерживает его и утешает. Когда последний из друзей рассудит за благо исчезнуть, когда отвернётся последний из родственников, останется женщина.
Следователь испугался, что зашёл, быть может, слишком далеко: его встревожило возбуждение Клер. Он попытался её перебить, но безуспешно.
— Быть может, я робка, — продолжала она с возрастающим воодушевлением, — но на низость не способна. Я выбрала Альбера по доброй воле; что бы ни случилось, я от него не откажусь. Никогда я не скажу: «Я не знаю этого человека». Он собирался отдать мне половину своих богатств и блеска, значит, я возьму на себя, хочет он того или нет, половину его позора и несчастья. Вдвоём легче нести такое бремя. Наносите удары: я прижмусь к нему так крепко, что любой из ваших ударов не минует и меня. Вы советовали мне забвение — так научите, где его найти! Мне — забыть его? Да разве бы я смогла, даже если бы хотела? Но я и не хочу этого. Я люблю его, и разлюбить в моей власти не более, чем приказать своему сердцу не биться. Он в тюрьме, его обвиняют в убийстве, все равно я люблю его. Даже если он виновен, что с того? Я люблю его. Вы его осудите, заклеймите — я буду любить его осуждённым и заклеймённым. Пошлёте его на каторгу, я последую за ним, и на каторге, в одежде каторжника он будет мне так же дорог. Да скатись он на дно пропасти, я и там буду с ним. Жизнь моя принадлежит ему — он может ею располагать. Ничто не разлучит меня с ним, ничто, кроме смерти, и, если ему придётся взойти на эшафот, я знаю, что умру от удара, который убьёт его.
Г-н Дабюрон закрыл лицо руками, он не хотел, чтобы Клер видела, какие чувства нахлынули на него.
«Как она его любит! — твердил он про себя. — Как она его любит!»
Мыслями он унёсся далеко. На душе у него было мрачно. Его невыносимо терзала ревность.
Как счастлив был бы он, окажись он предметом столь непобедимой страсти! Чем бы он не пожертвовал ради этого! В его груди тоже билось молодое пылкое сердце, ему тоже была ведома исступлённая жажда любви. Но кого это волновало? Его уважали, почитали, быть может, боялись, но не любили и не полюбят никогда. А разве он этого не достоин? Почему столько людей проживают свой век, так и не удостоившись любви, в то время как другие, подчас куда менее достойные, словно наделены магической силой привлекать, обольщать, очаровывать, возбуждать слепое и неистовое чувство, которое готово на жертвы, чтобы добиться признания и взаимности? Неужели у женщин нет ни разума, ни здравого смысла?
Молчание мадемуазель д'Арланж вернуло его к действительности.
Он поднял на неё взгляд. После недавнего бурного возбуждения она обессилела и, упав в кресло, еле дышала, так что г-н Дабюрон встревожился, не стало ли ей дурно. Он поспешно протянул руку к звонку на письменном столе, желая позвать на помощь. Но Клер заметила и предупредила его жест.
— Что вы хотите делать? — спросила она.
— Мне показалось, вам дурно, — пробормотал он, — и я хотел…
— Нет, пустяки, сударь, — отвечала она. — На вид я слабая, но на самом деле это неправда: я сильная, так и знайте, я очень сильная. Да, я страдаю, я и не подозревала, что на свете бывает такое страдание. Для девушки слишком мучительно переступить через свою стыдливость. Радуйтесь, сударь, я разодрала все покровы, и вы могли читать в самой глубине моего сердца. Но я об этом не жалею, я пошла на это ради него. Раскаиваюсь я лишь в том, что унизилась до того, чтобы его защищать. Меня толкнули на это ваши заверения. Альбер простит мне эту оскорбительную для него защиту. Такие, как он, не нуждаются в оправданиях, они нуждаются лишь в доказательствах своей невиновности. И с божьей помощью я сумею её доказать.
Мадемуазель д'Арланж приподнялась, словно собираясь уходить, но г-н Дабюрон жестом остановил её.
Упорствуя в своём заблуждении, он полагал, что с его стороны нехорошо было бы оставить несчастной девушке хоть тень иллюзии. Начав свои разоблачения, он воображал, что долг велит ему довести их до конца. Он совершенно искренне был убеждён, что тем самым спасёт Клер от неё самой и избавит от грядущих жгучих сожалений. Хирург, который приступил к мучительной операции, не бросает её незавершённой потому только, что больной отбивается и кричит от боли.
— Как это ни тягостно, мадемуазель… — начал он.
Но Клер не дала ему продолжить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100