Я не стану терять время, предлагая ему всякие вопросы с подвохом. Нет, я пойду напролом. Прежде всего, обрушу на него всю тяжесть своей уверенности. Изрядный груз! Я докажу ему, что знаю все, докажу с такой ясностью, очевидностью, так непреложно, что он сдастся — ему просто ничего больше не останется. И допрашивать я его не стану. Не дам ему и рта раскрыть, а заговорю первый. И вот что я ему скажу. Вы, любезнейший, представляете мне алиби? Превосходно! Но мы это средство знаем, имели с ним дело. Испытанный приём! Время смотрят по часам, которые спешат или отстают. Ладно, согласен, сотня человек не спускала с вас глаз. А вы между тем действовали вот как: в восемь часов двадцать минут вы ловко исчезли. В восемь тридцать пять сели в поезд на вокзале Сен-Лазар. В девять вышли из вагона на вокзале в Рюэйле и пошли по дороге, ведущей в Ла-Жоншер. В девять пятнадцать постучались в окошко вдовы Леруж, она вам отворила, и вы попросили у неё поесть и, главное, выпить. В девять двадцать пять вы вонзили ей между лопаток остро заточенный кусок клинка, перевернули весь дом вверх дном и сожгли некие бумаги, сами знаете какие. Затем, завернув все ценности в салфетку и прихватив её с собой, чтобы создать видимость ограбления, вы вышли и заперли дверь на два оборота.
Дойдя до Сены, вы бросили узелок в воду, пешком вернулись на станцию и в одиннадцать часов преспокойно уехали. Все прошло как по маслу. Вы не учли только двух противников: хитреца сыщика по прозвищу Загоню-в-угол и другого, ещё более опасного, имя которому — случай. Эти-то двое вас и погубили. Вдобавок вы совершили промах, оставшись в чересчур изящных ботинках, в жемчужно-серых перчатках и не избавившись от шёлкового цилиндра и зонтика. А теперь сознавайтесь, так будет быстрее, а я разрешу вам дымить в тюрьме вашими любимыми превосходными сигарами, которые вы всегда курите с янтарным мундштуком".
Папашей Табаре овладело такое вдохновение, что, казалось, он вырос дюйма на два. Он взглянул на следователя, словно ожидая увидеть у него на лице одобрительную улыбку.
— Вот так я ему и сказал бы, — продолжал он, переведя дыхание. — И если только этот человек не окажется в тысячу раз сильнее, чем я думаю, если только он не из бронзы, не из мрамора, не из стали, я повергну его во прах и добьюсь признания.
— А если он окажется из бронзы? Если не повергнется во прах? Что вы будете делать?
Этот вопрос явно озадачил полицейского.
— Проклятие! — пробормотал он. — Ну, не знаю… Посмотрю, подумаю… Да нет, он признается!
После изрядно затянувшегося молчания г-н Дабюрон взял перо и поспешно черкнул несколько строк.
— Сдаюсь, — произнёс он. — Решено, господин Альбер де Коммарен будет арестован. Но понадобится время на всякие формальности, на обыск, да и мне тоже необходимо кое-что сделать. Я хотел бы прежде допросить его отца, графа де Коммарена, и этого молодого адвоката, вашего друга, господина Ноэля Жерди. Мне нужны письма, которыми он располагает.
При имени Жерди лицо папаши Табаре омрачилось и на нем обозначилось выражение комичнейшего беспокойства.
— Черт бы меня побрал! — воскликнул он. — Этого-то я и боялся.
— Чего же? — удивился г-н Дабюрон.
— Что вам понадобятся письма Ноэля. Естественно, он узнает, кто навёл полицию на след преступника. Хорошо же я буду выглядеть! Разумеется, его права будут признаны благодаря мне, не правда ли? Как по-вашему, будет он мне благодарен? Да ничуть не бывало! Он проникнется ко мне презрением! Он станет меня избегать, едва узнает, что господин Табаре, рантье, и сыщик Загоню-в-угол — одно и то же лицо. Слаб человек! Через неделю мои ближайшие друзья перестанут подавать мне руку. Как будто это не великая честь — служить правосудию!.. Придётся мне переехать в другой квартал, сменить имя…
Огорчение его было так велико, что он чуть не плакал. Г-н Дабюрон был тронут.
— Успокойтесь, дорогой господин Табаре, — произнёс он. — Лгать я не стану, но поведу дело так, чтобы ваш любимец, ваш приёмный сын ничего не узнал. Я дам ему понять, что на его след меня навели бумаги, найденные в доме вдовы Леруж.
Окрылённый папаша Табаре схватил руку следователя и поднёс её к губам.
— Ах, благодарю вас, сударь, — вскричал он, — тысячу раз благодарю! Вы так великодушны, вы… А я-то недавно ещё… Но довольно! Если позволите, я буду присутствовать при аресте; хотелось бы принять участие в обыске.
— Я и сам думал вас об этом просить, господин Табаре, — отвечал следователь.
Лампы чадили, свет их потускнел, крыши домов побелели. Занимался день. Вдали уже слышался шум утренних повозок. Париж просыпался.
— Раз мы решили действовать, — заметил г-н Дабюрон, — нельзя терять ни минуты. Сейчас я должен повидаться с императорским прокурором, даже если ради этого мне придётся поднять его с постели. От него поеду прямо во Дворец правосудия. Я буду там к восьми часам. Приезжайте туда к этому же времени, господин Табаре, и ждите моих распоряжений.
Сыщик поблагодарил и стал прощаться. Но тут вошёл слуга г-на Дабюрона.
— Этот пакет, сударь, — сказал он хозяину, — доставил только что буживальский жандарм. Он ждёт ответа в прихожей.
— Превосходно, — отвечал следователь. — Узнайте у него, не нужно ли ему чего, да угостите стаканом вина. — С этими словами он вскрыл пакет и воскликнул:
— Глядите-ка, письмо от Жевроля!
Письмо гласило:
"Господин судебный следователь!
Имею честь уведомить вас, что напал на след человека с серьгами. Узнал я о нем у хозяина винной лавки, где засиживаются местные пьянчуги. В воскресенье утром, выйдя от вдовы Леруж, в эту лавку заглянул человек, которого мы ищем. Сначала он взял две литровые бутылки вина и расплатился. Потом хлопнул себя по лбу и сказал: «Ну и болван! Совсем забыл, что завтра именины корабля». И тут же купил ещё три бутылки. Я справился в календаре, корабль называется «Сен-Марен». Ещё я выяснил, что он гружён зерном. Одновременно с этим письмом пишу в префектуру, чтобы в Париже и Руане были предприняты поиски. Они наверняка принесут плоды.
Примите, милостивый государь…"
— Бедняга Жевроль! — воскликнул папаша Табаре, разразившись хохотом. — Он точит саблю, а сражение уже выиграно. Не хотите ли, господин следователь, положить конец его поискам?
— Ни в коем случае! — отвечал г-н Дабюрон. — Пренебрежение к мелочам нередко оборачивается непоправимой ошибкой. Кто может знать, какие новые сведения сообщит нам этот человек?
VI
В тот же самый день, когда было обнаружено преступление в Ла-Жоншер, в тот самый час, когда папаша Табаре проводил осмотр комнаты убитой, виконт Альбер де Коммарен садился в экипаж — он ехал на Северный вокзал встречать отца.
Виконт был страшно бледен. Обострившиеся черты лица, мрачный взгляд, бескровные губы свидетельствовали либо о невыносимой усталости, либо о чрезмерных излишествах в наслаждениях, либо о безумной тревоге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Дойдя до Сены, вы бросили узелок в воду, пешком вернулись на станцию и в одиннадцать часов преспокойно уехали. Все прошло как по маслу. Вы не учли только двух противников: хитреца сыщика по прозвищу Загоню-в-угол и другого, ещё более опасного, имя которому — случай. Эти-то двое вас и погубили. Вдобавок вы совершили промах, оставшись в чересчур изящных ботинках, в жемчужно-серых перчатках и не избавившись от шёлкового цилиндра и зонтика. А теперь сознавайтесь, так будет быстрее, а я разрешу вам дымить в тюрьме вашими любимыми превосходными сигарами, которые вы всегда курите с янтарным мундштуком".
Папашей Табаре овладело такое вдохновение, что, казалось, он вырос дюйма на два. Он взглянул на следователя, словно ожидая увидеть у него на лице одобрительную улыбку.
— Вот так я ему и сказал бы, — продолжал он, переведя дыхание. — И если только этот человек не окажется в тысячу раз сильнее, чем я думаю, если только он не из бронзы, не из мрамора, не из стали, я повергну его во прах и добьюсь признания.
— А если он окажется из бронзы? Если не повергнется во прах? Что вы будете делать?
Этот вопрос явно озадачил полицейского.
— Проклятие! — пробормотал он. — Ну, не знаю… Посмотрю, подумаю… Да нет, он признается!
После изрядно затянувшегося молчания г-н Дабюрон взял перо и поспешно черкнул несколько строк.
— Сдаюсь, — произнёс он. — Решено, господин Альбер де Коммарен будет арестован. Но понадобится время на всякие формальности, на обыск, да и мне тоже необходимо кое-что сделать. Я хотел бы прежде допросить его отца, графа де Коммарена, и этого молодого адвоката, вашего друга, господина Ноэля Жерди. Мне нужны письма, которыми он располагает.
При имени Жерди лицо папаши Табаре омрачилось и на нем обозначилось выражение комичнейшего беспокойства.
— Черт бы меня побрал! — воскликнул он. — Этого-то я и боялся.
— Чего же? — удивился г-н Дабюрон.
— Что вам понадобятся письма Ноэля. Естественно, он узнает, кто навёл полицию на след преступника. Хорошо же я буду выглядеть! Разумеется, его права будут признаны благодаря мне, не правда ли? Как по-вашему, будет он мне благодарен? Да ничуть не бывало! Он проникнется ко мне презрением! Он станет меня избегать, едва узнает, что господин Табаре, рантье, и сыщик Загоню-в-угол — одно и то же лицо. Слаб человек! Через неделю мои ближайшие друзья перестанут подавать мне руку. Как будто это не великая честь — служить правосудию!.. Придётся мне переехать в другой квартал, сменить имя…
Огорчение его было так велико, что он чуть не плакал. Г-н Дабюрон был тронут.
— Успокойтесь, дорогой господин Табаре, — произнёс он. — Лгать я не стану, но поведу дело так, чтобы ваш любимец, ваш приёмный сын ничего не узнал. Я дам ему понять, что на его след меня навели бумаги, найденные в доме вдовы Леруж.
Окрылённый папаша Табаре схватил руку следователя и поднёс её к губам.
— Ах, благодарю вас, сударь, — вскричал он, — тысячу раз благодарю! Вы так великодушны, вы… А я-то недавно ещё… Но довольно! Если позволите, я буду присутствовать при аресте; хотелось бы принять участие в обыске.
— Я и сам думал вас об этом просить, господин Табаре, — отвечал следователь.
Лампы чадили, свет их потускнел, крыши домов побелели. Занимался день. Вдали уже слышался шум утренних повозок. Париж просыпался.
— Раз мы решили действовать, — заметил г-н Дабюрон, — нельзя терять ни минуты. Сейчас я должен повидаться с императорским прокурором, даже если ради этого мне придётся поднять его с постели. От него поеду прямо во Дворец правосудия. Я буду там к восьми часам. Приезжайте туда к этому же времени, господин Табаре, и ждите моих распоряжений.
Сыщик поблагодарил и стал прощаться. Но тут вошёл слуга г-на Дабюрона.
— Этот пакет, сударь, — сказал он хозяину, — доставил только что буживальский жандарм. Он ждёт ответа в прихожей.
— Превосходно, — отвечал следователь. — Узнайте у него, не нужно ли ему чего, да угостите стаканом вина. — С этими словами он вскрыл пакет и воскликнул:
— Глядите-ка, письмо от Жевроля!
Письмо гласило:
"Господин судебный следователь!
Имею честь уведомить вас, что напал на след человека с серьгами. Узнал я о нем у хозяина винной лавки, где засиживаются местные пьянчуги. В воскресенье утром, выйдя от вдовы Леруж, в эту лавку заглянул человек, которого мы ищем. Сначала он взял две литровые бутылки вина и расплатился. Потом хлопнул себя по лбу и сказал: «Ну и болван! Совсем забыл, что завтра именины корабля». И тут же купил ещё три бутылки. Я справился в календаре, корабль называется «Сен-Марен». Ещё я выяснил, что он гружён зерном. Одновременно с этим письмом пишу в префектуру, чтобы в Париже и Руане были предприняты поиски. Они наверняка принесут плоды.
Примите, милостивый государь…"
— Бедняга Жевроль! — воскликнул папаша Табаре, разразившись хохотом. — Он точит саблю, а сражение уже выиграно. Не хотите ли, господин следователь, положить конец его поискам?
— Ни в коем случае! — отвечал г-н Дабюрон. — Пренебрежение к мелочам нередко оборачивается непоправимой ошибкой. Кто может знать, какие новые сведения сообщит нам этот человек?
VI
В тот же самый день, когда было обнаружено преступление в Ла-Жоншер, в тот самый час, когда папаша Табаре проводил осмотр комнаты убитой, виконт Альбер де Коммарен садился в экипаж — он ехал на Северный вокзал встречать отца.
Виконт был страшно бледен. Обострившиеся черты лица, мрачный взгляд, бескровные губы свидетельствовали либо о невыносимой усталости, либо о чрезмерных излишествах в наслаждениях, либо о безумной тревоге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100