Я же знал, что они куда опаснее, чем многие зрячие, и подозревал, что им хорошо платили за их злодеяния. Лента кротов исчезла в тумане, как злое привидение, которое растворилось, ибо что час приведений истек.
Я остался сидеть на эркере и думал, что, возможно, убийцы еще остаются поблизости. Так я ждал, напряженно и зажато, с постепенно затекающими руками и ногами, пока сумерки не бросили свой становящийся все темнее и темнее плащ на Париж.
Не меньше часа должно было пройти с тех пор, как кроты покинули двор типографии. Они не вернулись, и я чувствовал себя в относительной безопасности. Кроме того, я не мог больше находиться наверху. Тогда я соскользнул вниз с эркера и пролез через люк, через который Фальконе и я взобрались на крышу.
С некоторым усилием я отодвинул сундук от люка и спустился вниз в мастерскую. В сумеречном свете было таинственно, печатный пресс из массивного дерева казался мне подглядывающим по-настоящему, словно он окончательно хотел потребовать себе пищу — мою руку.
Я быстро прошел через двор и склонился над Фальконе. Темная жидкость, которая была разбрызгана вокруг него по глинистой земле, уничтожила всякую надежду. Они хорошенько его отдубасили. Череп был раздроблен, горло разодрано, грудь исколота многочисленными глубокими ранами. Он должен был умереть очень быстро — и это было единственным утешением.
И он умер за меня! Если бы он не создал впечатления, что я спрыгнул первым вниз, бросив мешок с яблоками, вероятно, тогда бы ему удалось бегство. Так он спас меня своей дальновидностью, но тут же предупредил кротов.
Он понимал, что прыгает прямо в смерть? Я этого не знал. Но я понял, что он стоял на моей стороне. Слишком поздно!
Мое сердце сжалось от боли, когда я оставил лежать его труп и убежал в призрачном свете из сумерек и тумана. У меня было чувство, что я потерял хорошего друга.
КНИГА ШЕСТАЯ
Глава 1
«Если Всемирный Паук умрет…»
Дождливым утром четверга, который наступил после жуткой смерти лейтенанта сыска Пьеро Фальконе, через ворота Бюси из Парижа выехали две четырехколесных повозки под кожаными тентами. В запряженные двумя сильными мулами повозки загрузили одеяла и мотки сукна, на чем мнимые торговцы собирались сделать хорошую прибыль на майском рынке в Плесси-де-Тур. Так они сказали страже у Южных ворот, а заодно показали свои поддельные документы. В действительности пятеро мужчин и молодая женщина были воодушевлены храброй идеей спасения короля Франции.
Леонардо сидел в седле большого жеребенка и скакал в авангарде. На козлах переднего фургона разместилась Колетта, а Томмазо правил упряжкой. Аталанте сидел за вторым фургоном, когда я с Вийоном тяжело шагал возле мулов. Размякшая земля с чавканьем заляпывала наши сапоги. Словно этого было недостаточно, из-под колес впереди едущего фургона на нас беспрестанно летела грязь. Для защиты от грязи и дождя мы натянули платки на головы, как капюшоны. Вийон и я молчали, как двое незнакомых пилигрима, у которых не было ничего общего, кроме дороги в святое место. В какой-то момент, когда башни Парижа превратились в далекие призрачные силуэты, он спросил:
— Вас что-то расстраивает, Арман? Или сомнения так глубоки?
— Сомнение? — в недоумении спросил я. — В чем я должен сомневаться?
— Во мне, Арман, в моих словах. Отец Клод Фролло заронил в вас сомнение, стоите ли вы на верной стороне?
— Конечно, я размышлял над этим всю проклятую ночь. После встречи с кротами и убийством Фальконе я не сомкнул глаз.
— И? — лицо Вийона обратилось ко мне, и думаю, я распознал под капюшоном его вопросительный взгляд. — Вы нашли ответ?
— Я сопровождаю вас в Турень, магистр Вийон. Вам этого недостаточно для ответа?
— Я рад, что вы на нашей стороне, сын мой. И я верю, что вы слушаетесь голоса своего разума и своего сердца. Но я чувствую, что есть еще одна причина, — Вийон посмотрел вперед, на первый фургон, — и она сидит на козлах вон там?
С недовольно прищуренными глазами я последовал за его взглядом и ответил намеренно осуждающим тоном:
— Я, как и прежде, не считаю разумным, что вы взяли с собой Колетту. Она только что оправилась от своего ранения, а вы уже снова подвергаете ее опасности.
— Она настояла на том. Мы не можем найти темницу, где сейчас заточен ее отец, и теперь бедняжка надеется узнать больше в Плесси. Если бы я отказал ей в этом, то еще больше темных туч омрачило ее душу.
— Кроме того, красивая девушка на козлах отвлечение для слишком любопытной стражи, не так ли?
Вийон засмеялся сухим ухающим смехом больного человека.
— Вы одинаково хороши в том, чтобы видеть меня насквозь, как и в том, чтобы уходить от вопроса.
— Итак, хорошо, если вы обязательно хотите услышать, — вздохнул я. — Колетта стала причиной для того, чтобы сопровождать вас. Это важная причина, но не единственная. Странная шахматная игра, которую Вы разыгрываете с Клодом Фролло и таинственным великим магистром, переместилась из Парижа в Плесси-де-Тур, и я хочу присутствовать там.
— Зачем?
— Что за вопрос? Вы сами втянули меня в игру, только явно как пешку, но я сыт по горло этой ролью!
— Это говорит в вашу пользу, Арман, и я горжусь вами.
— Не стройте обманчивых надежд, набожные братья в Сабле не воспитали героя. Собственно, есть еще она важная причина, почему я охотнее иду с вами, нежели остаюсь в Париже. Я не хочу закончить свою жизнь, как Одон и сестра Виктория, не хочу быть заколот, как Фальконе. Литейщики и весовщики, жнец Нотр-Дама и горбун Квазимодо, кроты и «братья раковины» — это, право, чересчур для одного миролюбивого писца!
— «Братья раковины» стоят на нашей стороне.
— Это знаем мы оба, но знают ли о том они?
— Не волнуйтесь! Кокийяры уже давно не обладают той властью, как двадцать-тридцать лет назад, но я — все еще их король.
— «Братья раковины» следуют за вами дальше, хотя вы стремитесь больше не к добыче и богатству, а к спасению душ? Я не думал, что пройдохи приписывают своим душам особую цену.
— О, тут вы ошибаетесь, Арман. Большинство людей становится пройдохами лишь потому, что они больше не видят никакой надежды для своей души.
— А вы дадите кокийярам новую надежду?
— Я попытаюсь это сделать. Не переживайте из-за «братьев раковины». Скорее, справедливо ваше беспокойство из-за кротов. Я бы еще раньше должен был догадаться, что эта банда убийц работает на дреговитов! — в словах Вийона зазвучали ноты самоосуждения и раскаяния.
— Почему вас это так трогает?
— Но, Арман, вы же сами видели мэтра Дени Ле-Мерсье, смотрителя убежища для слепых, на собрании девяти.
Это было так, и я рассердился на себя, что не сопоставил связи еще раньше. Было удивительно, что я, находясь в самой гуще тайн и опасностей, просмотрел очевидное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Я остался сидеть на эркере и думал, что, возможно, убийцы еще остаются поблизости. Так я ждал, напряженно и зажато, с постепенно затекающими руками и ногами, пока сумерки не бросили свой становящийся все темнее и темнее плащ на Париж.
Не меньше часа должно было пройти с тех пор, как кроты покинули двор типографии. Они не вернулись, и я чувствовал себя в относительной безопасности. Кроме того, я не мог больше находиться наверху. Тогда я соскользнул вниз с эркера и пролез через люк, через который Фальконе и я взобрались на крышу.
С некоторым усилием я отодвинул сундук от люка и спустился вниз в мастерскую. В сумеречном свете было таинственно, печатный пресс из массивного дерева казался мне подглядывающим по-настоящему, словно он окончательно хотел потребовать себе пищу — мою руку.
Я быстро прошел через двор и склонился над Фальконе. Темная жидкость, которая была разбрызгана вокруг него по глинистой земле, уничтожила всякую надежду. Они хорошенько его отдубасили. Череп был раздроблен, горло разодрано, грудь исколота многочисленными глубокими ранами. Он должен был умереть очень быстро — и это было единственным утешением.
И он умер за меня! Если бы он не создал впечатления, что я спрыгнул первым вниз, бросив мешок с яблоками, вероятно, тогда бы ему удалось бегство. Так он спас меня своей дальновидностью, но тут же предупредил кротов.
Он понимал, что прыгает прямо в смерть? Я этого не знал. Но я понял, что он стоял на моей стороне. Слишком поздно!
Мое сердце сжалось от боли, когда я оставил лежать его труп и убежал в призрачном свете из сумерек и тумана. У меня было чувство, что я потерял хорошего друга.
КНИГА ШЕСТАЯ
Глава 1
«Если Всемирный Паук умрет…»
Дождливым утром четверга, который наступил после жуткой смерти лейтенанта сыска Пьеро Фальконе, через ворота Бюси из Парижа выехали две четырехколесных повозки под кожаными тентами. В запряженные двумя сильными мулами повозки загрузили одеяла и мотки сукна, на чем мнимые торговцы собирались сделать хорошую прибыль на майском рынке в Плесси-де-Тур. Так они сказали страже у Южных ворот, а заодно показали свои поддельные документы. В действительности пятеро мужчин и молодая женщина были воодушевлены храброй идеей спасения короля Франции.
Леонардо сидел в седле большого жеребенка и скакал в авангарде. На козлах переднего фургона разместилась Колетта, а Томмазо правил упряжкой. Аталанте сидел за вторым фургоном, когда я с Вийоном тяжело шагал возле мулов. Размякшая земля с чавканьем заляпывала наши сапоги. Словно этого было недостаточно, из-под колес впереди едущего фургона на нас беспрестанно летела грязь. Для защиты от грязи и дождя мы натянули платки на головы, как капюшоны. Вийон и я молчали, как двое незнакомых пилигрима, у которых не было ничего общего, кроме дороги в святое место. В какой-то момент, когда башни Парижа превратились в далекие призрачные силуэты, он спросил:
— Вас что-то расстраивает, Арман? Или сомнения так глубоки?
— Сомнение? — в недоумении спросил я. — В чем я должен сомневаться?
— Во мне, Арман, в моих словах. Отец Клод Фролло заронил в вас сомнение, стоите ли вы на верной стороне?
— Конечно, я размышлял над этим всю проклятую ночь. После встречи с кротами и убийством Фальконе я не сомкнул глаз.
— И? — лицо Вийона обратилось ко мне, и думаю, я распознал под капюшоном его вопросительный взгляд. — Вы нашли ответ?
— Я сопровождаю вас в Турень, магистр Вийон. Вам этого недостаточно для ответа?
— Я рад, что вы на нашей стороне, сын мой. И я верю, что вы слушаетесь голоса своего разума и своего сердца. Но я чувствую, что есть еще одна причина, — Вийон посмотрел вперед, на первый фургон, — и она сидит на козлах вон там?
С недовольно прищуренными глазами я последовал за его взглядом и ответил намеренно осуждающим тоном:
— Я, как и прежде, не считаю разумным, что вы взяли с собой Колетту. Она только что оправилась от своего ранения, а вы уже снова подвергаете ее опасности.
— Она настояла на том. Мы не можем найти темницу, где сейчас заточен ее отец, и теперь бедняжка надеется узнать больше в Плесси. Если бы я отказал ей в этом, то еще больше темных туч омрачило ее душу.
— Кроме того, красивая девушка на козлах отвлечение для слишком любопытной стражи, не так ли?
Вийон засмеялся сухим ухающим смехом больного человека.
— Вы одинаково хороши в том, чтобы видеть меня насквозь, как и в том, чтобы уходить от вопроса.
— Итак, хорошо, если вы обязательно хотите услышать, — вздохнул я. — Колетта стала причиной для того, чтобы сопровождать вас. Это важная причина, но не единственная. Странная шахматная игра, которую Вы разыгрываете с Клодом Фролло и таинственным великим магистром, переместилась из Парижа в Плесси-де-Тур, и я хочу присутствовать там.
— Зачем?
— Что за вопрос? Вы сами втянули меня в игру, только явно как пешку, но я сыт по горло этой ролью!
— Это говорит в вашу пользу, Арман, и я горжусь вами.
— Не стройте обманчивых надежд, набожные братья в Сабле не воспитали героя. Собственно, есть еще она важная причина, почему я охотнее иду с вами, нежели остаюсь в Париже. Я не хочу закончить свою жизнь, как Одон и сестра Виктория, не хочу быть заколот, как Фальконе. Литейщики и весовщики, жнец Нотр-Дама и горбун Квазимодо, кроты и «братья раковины» — это, право, чересчур для одного миролюбивого писца!
— «Братья раковины» стоят на нашей стороне.
— Это знаем мы оба, но знают ли о том они?
— Не волнуйтесь! Кокийяры уже давно не обладают той властью, как двадцать-тридцать лет назад, но я — все еще их король.
— «Братья раковины» следуют за вами дальше, хотя вы стремитесь больше не к добыче и богатству, а к спасению душ? Я не думал, что пройдохи приписывают своим душам особую цену.
— О, тут вы ошибаетесь, Арман. Большинство людей становится пройдохами лишь потому, что они больше не видят никакой надежды для своей души.
— А вы дадите кокийярам новую надежду?
— Я попытаюсь это сделать. Не переживайте из-за «братьев раковины». Скорее, справедливо ваше беспокойство из-за кротов. Я бы еще раньше должен был догадаться, что эта банда убийц работает на дреговитов! — в словах Вийона зазвучали ноты самоосуждения и раскаяния.
— Почему вас это так трогает?
— Но, Арман, вы же сами видели мэтра Дени Ле-Мерсье, смотрителя убежища для слепых, на собрании девяти.
Это было так, и я рассердился на себя, что не сопоставил связи еще раньше. Было удивительно, что я, находясь в самой гуще тайн и опасностей, просмотрел очевидное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148