Но не желал ли я себе втайне, чтобы Колетта была на ее месте?
Крик совсем рядом с моим ухом заставил меня испуганно очнуться от моих размышлений.
— Там, у окна! — тяжело переводя дыхание сказала Зита и указала рукой.
Я рассчитывал на то, чтобы увидеть черную птицу смерти, и схватился в замешательстве за кинжал, готовый защищать Зиту даже от смерти.
К серому стеклу прилепилось лицо, какое могло возникнуть только однажды. Кривые черты лица и вздутые искривления заставили бы несведущего гадать, человека ли или зверя они видят перед собой.
Я же точно знал рожу и посмотрел в глаз, который вчера ночью безрезультатно искал Эсмеральду. Он был раскрыт широко, словно хотел закатиться наверх, спрятаться навечно под косматой бровью, чтобы не приходилось больше выносить эту картину: цыганку в моих объятьях. Дурные черты лица дико дрожали, и я подумал, что увидел в глазу влажную плесень. Потом привидение исчезло, за окном не было ничего кроме неба над Парижем.
С кинжалом наготове, зажатым в правой руке, я спрыгнул с кровати и уставился на дверь, ожидая шаркающих шагов горбуна. Мне было ясно, что мой клинок против первобытной силы Квазимодо — жалкое оружие. Но я не хотел без сопротивления дать переломать себе хребет.
Все было тихо — ни шагов, ни Квазимодо. Наконец, я убрал обратно кинжал в кожаные ножны и обернулся к Зите, которая озабоченно огляделась.
— Я не хотела кричать, — жалобно сказала она. — Но я испугалась, когда вдруг увидела его лицо.
— Ничего удивительного, мне не встречалось еще более отвратительного вида.
— На языке моего народа нет слова для обозначения отвратительного.
— Скажи ему об этом, Зита, может быть, это немного успокоит его.
— Да, я так и сделаю, — обещала она.
Зите не выпадал случай, чтобы сдержать свое обещание. Квазимодо и дальше заботился о ней и разорвал бы в воздухе каждого королевского стражника, который попытался бы вытащить ее из Нотр-Дама, но он оставался невидимым, как добрый дух.
Он ставил вино и воду, хлеб и сыр перед ее дверью, а иногда — даже грубые, сделанные неуклюжими руками глиняные вазы со свежими цветами. Но, похоже, он не желал благодарности, казалось, ни на что больше не надеясь. Он был любящим, чье сердце разбито — и все же не переставало биться, чтобы любить.
Но возможно, я несправедлив к нему, и это было еще большим: истинной верностью.
Это дало Зите и мне возможность спокойно искать солнечный камень. Вместе нам сопутствовал успех не больше, чем мне одному, и она наконец сказала:
— Самое большое излучение силы, которую я чувствую в Нотр-Даме, идет от тебя, Арман.
Это должно быть наследство моего предка Амьела-Аикара, который унес камень во время бегства из Монсегюра. Но оно не помогло нам дальше.
Так проходили монотонные дни и ночи, которые видели Зиту и меня в поисках камня, но никогда больше — любящих друг друга. Если бы бедный Квазимодо знал о том, возможно, это помогло ему. С тех пор, как предчувствие смерти коснулось ее, все желания этого мира потухли в Зите. Возможно, причина была и во мне — я дал ей почувствовать, что упрекаю себя из-за Колетты.
Июнь сменил июль, и я начал привыкать, что один день похож на другой, пока не повстречал снова Пьера Гренгуара.
Глава 4
Мудрец и глупец
Я только что закусил на обед супом из тыквы и решил немножко понежиться на солнышке, прежде чем снова углубиться в книгу о кометах. Несмотря на поиски смарагда, я продолжал работу, потому что каждые два дня отец Фролло наведывался и интересовался продвижением моих дел. Чтобы развеяться, я попеременно смотрел на рыночную кутерьму внизу на площади и на строительные работы на Южной башне, которые начались с обновления оловянной крыши. Пара бедных работяг трудились, таща тяжелые рулоны тонко расплющенного олова на башню.
Так как я всю первую половину дня занимался записками Гренгуара, я посчитал обманом зрения, когда заметил его тощую фигуру в толпе людей на Соборной площади. Я зажмурил глаза и еще раз посмотрел вниз. Без сомнения, это был писец, поэт и петрушка. Его желто-красное платье дурака сразу выделялось в толпе. Он не стал показывать шутки, а запрокинул голову рядом с лотком кожевника и уставился вверх, на порталы Собора. На меня?
Иного и быть не могло. У Матиаса или Вийона была важная новость для меня. Они уже использовали Гренгуара как посыльного. Я побежал к Северной башне и спустился поспешно по лестнице вниз, задыхаясь добрался до нефа Собора и бросился к порталу Святой Девы. Лишь теперь мне пришло в голову, что моя поспешность может выдать меня, и я замедлил свой неподобающе поспешный для этого святого места шаг. Если у Гренгуара для меня важное послание, то он подождет. Мне показалось, что он неотступно ждет меня, но когда я вышел на улицу, я признал свое заблуждение.
Вокруг деревянного лотка кожевенника толпились мужчины и женщины, которые осматривали со вниманием ботинки, передники, чаши и бутылки, но Гренгуара среди них не было. Я спрыгнул с лестницы перед порталом, смешался с толкучкой и осматривался по сторонам постоянно, пока не добрался до невысокой ограды, которая ограничивала Соборную площадь. Я уже хотел сдаться, когда заметил желто-красный наряд шута позади телеги, запряженной волом, которая въезжала с улицы Сен-Кристоф.
Гренгуар шел к церкви Кристофора, и он был не один. Рядом с ним я увидел фигуру в темной сутане каноника с надвинутым на лицо капюшоном. И я догадывался, кто это был. Если мое предположение не было ошибочным, то эта встреча давала повод для беспокойства.
Я прокрался за обоими. Они исчезли в приходской церкви, которая казалась в тени могучего Собора маленькой и незначительной постройкой. Как только я вошел в церковь, я тут же спрятался за толстую колонну, пока мои глаза не привыкли к полутьме. Пара молящихся преклонили колени перед статуями святых и алтарем. Две или три маленьких группы стояли возле портала и говорили о мирских делах. Медленно я прошел через неф, остановился в тени и попытался тут же разглядеть других в тени.
Удачно — заметное одеяние Гренгуара было трудно не разглядеть в сумеречном свете церкви. Он стоял со своим спутником позади группы статуй, которые представляли приговор Соломона. Поблизости стояла пара деревянных скамеек. И на одну из них я присел с опущенной якобы в молитве головой. В действительности же весь молебен стоил препирательства вполголоса.
Гренгуар Этот простак Клопен действительно нацелился на сокровища Нотр-Дама. Ему уже неймется стать богатым человеком и принести своему кровному брату спасенную дочь. Конечно, Клопен надеется, что Матиас выложит за это сундук с золотыми монетами. Дня через три-четыре шайка мошенников соберется целиком.
Второй: Это слишком поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Крик совсем рядом с моим ухом заставил меня испуганно очнуться от моих размышлений.
— Там, у окна! — тяжело переводя дыхание сказала Зита и указала рукой.
Я рассчитывал на то, чтобы увидеть черную птицу смерти, и схватился в замешательстве за кинжал, готовый защищать Зиту даже от смерти.
К серому стеклу прилепилось лицо, какое могло возникнуть только однажды. Кривые черты лица и вздутые искривления заставили бы несведущего гадать, человека ли или зверя они видят перед собой.
Я же точно знал рожу и посмотрел в глаз, который вчера ночью безрезультатно искал Эсмеральду. Он был раскрыт широко, словно хотел закатиться наверх, спрятаться навечно под косматой бровью, чтобы не приходилось больше выносить эту картину: цыганку в моих объятьях. Дурные черты лица дико дрожали, и я подумал, что увидел в глазу влажную плесень. Потом привидение исчезло, за окном не было ничего кроме неба над Парижем.
С кинжалом наготове, зажатым в правой руке, я спрыгнул с кровати и уставился на дверь, ожидая шаркающих шагов горбуна. Мне было ясно, что мой клинок против первобытной силы Квазимодо — жалкое оружие. Но я не хотел без сопротивления дать переломать себе хребет.
Все было тихо — ни шагов, ни Квазимодо. Наконец, я убрал обратно кинжал в кожаные ножны и обернулся к Зите, которая озабоченно огляделась.
— Я не хотела кричать, — жалобно сказала она. — Но я испугалась, когда вдруг увидела его лицо.
— Ничего удивительного, мне не встречалось еще более отвратительного вида.
— На языке моего народа нет слова для обозначения отвратительного.
— Скажи ему об этом, Зита, может быть, это немного успокоит его.
— Да, я так и сделаю, — обещала она.
Зите не выпадал случай, чтобы сдержать свое обещание. Квазимодо и дальше заботился о ней и разорвал бы в воздухе каждого королевского стражника, который попытался бы вытащить ее из Нотр-Дама, но он оставался невидимым, как добрый дух.
Он ставил вино и воду, хлеб и сыр перед ее дверью, а иногда — даже грубые, сделанные неуклюжими руками глиняные вазы со свежими цветами. Но, похоже, он не желал благодарности, казалось, ни на что больше не надеясь. Он был любящим, чье сердце разбито — и все же не переставало биться, чтобы любить.
Но возможно, я несправедлив к нему, и это было еще большим: истинной верностью.
Это дало Зите и мне возможность спокойно искать солнечный камень. Вместе нам сопутствовал успех не больше, чем мне одному, и она наконец сказала:
— Самое большое излучение силы, которую я чувствую в Нотр-Даме, идет от тебя, Арман.
Это должно быть наследство моего предка Амьела-Аикара, который унес камень во время бегства из Монсегюра. Но оно не помогло нам дальше.
Так проходили монотонные дни и ночи, которые видели Зиту и меня в поисках камня, но никогда больше — любящих друг друга. Если бы бедный Квазимодо знал о том, возможно, это помогло ему. С тех пор, как предчувствие смерти коснулось ее, все желания этого мира потухли в Зите. Возможно, причина была и во мне — я дал ей почувствовать, что упрекаю себя из-за Колетты.
Июнь сменил июль, и я начал привыкать, что один день похож на другой, пока не повстречал снова Пьера Гренгуара.
Глава 4
Мудрец и глупец
Я только что закусил на обед супом из тыквы и решил немножко понежиться на солнышке, прежде чем снова углубиться в книгу о кометах. Несмотря на поиски смарагда, я продолжал работу, потому что каждые два дня отец Фролло наведывался и интересовался продвижением моих дел. Чтобы развеяться, я попеременно смотрел на рыночную кутерьму внизу на площади и на строительные работы на Южной башне, которые начались с обновления оловянной крыши. Пара бедных работяг трудились, таща тяжелые рулоны тонко расплющенного олова на башню.
Так как я всю первую половину дня занимался записками Гренгуара, я посчитал обманом зрения, когда заметил его тощую фигуру в толпе людей на Соборной площади. Я зажмурил глаза и еще раз посмотрел вниз. Без сомнения, это был писец, поэт и петрушка. Его желто-красное платье дурака сразу выделялось в толпе. Он не стал показывать шутки, а запрокинул голову рядом с лотком кожевника и уставился вверх, на порталы Собора. На меня?
Иного и быть не могло. У Матиаса или Вийона была важная новость для меня. Они уже использовали Гренгуара как посыльного. Я побежал к Северной башне и спустился поспешно по лестнице вниз, задыхаясь добрался до нефа Собора и бросился к порталу Святой Девы. Лишь теперь мне пришло в голову, что моя поспешность может выдать меня, и я замедлил свой неподобающе поспешный для этого святого места шаг. Если у Гренгуара для меня важное послание, то он подождет. Мне показалось, что он неотступно ждет меня, но когда я вышел на улицу, я признал свое заблуждение.
Вокруг деревянного лотка кожевенника толпились мужчины и женщины, которые осматривали со вниманием ботинки, передники, чаши и бутылки, но Гренгуара среди них не было. Я спрыгнул с лестницы перед порталом, смешался с толкучкой и осматривался по сторонам постоянно, пока не добрался до невысокой ограды, которая ограничивала Соборную площадь. Я уже хотел сдаться, когда заметил желто-красный наряд шута позади телеги, запряженной волом, которая въезжала с улицы Сен-Кристоф.
Гренгуар шел к церкви Кристофора, и он был не один. Рядом с ним я увидел фигуру в темной сутане каноника с надвинутым на лицо капюшоном. И я догадывался, кто это был. Если мое предположение не было ошибочным, то эта встреча давала повод для беспокойства.
Я прокрался за обоими. Они исчезли в приходской церкви, которая казалась в тени могучего Собора маленькой и незначительной постройкой. Как только я вошел в церковь, я тут же спрятался за толстую колонну, пока мои глаза не привыкли к полутьме. Пара молящихся преклонили колени перед статуями святых и алтарем. Две или три маленьких группы стояли возле портала и говорили о мирских делах. Медленно я прошел через неф, остановился в тени и попытался тут же разглядеть других в тени.
Удачно — заметное одеяние Гренгуара было трудно не разглядеть в сумеречном свете церкви. Он стоял со своим спутником позади группы статуй, которые представляли приговор Соломона. Поблизости стояла пара деревянных скамеек. И на одну из них я присел с опущенной якобы в молитве головой. В действительности же весь молебен стоил препирательства вполголоса.
Гренгуар Этот простак Клопен действительно нацелился на сокровища Нотр-Дама. Ему уже неймется стать богатым человеком и принести своему кровному брату спасенную дочь. Конечно, Клопен надеется, что Матиас выложит за это сундук с золотыми монетами. Дня через три-четыре шайка мошенников соберется целиком.
Второй: Это слишком поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148