Фальконе прослушал мой вопрос из-за своего собственного:
— Что хотел Куактье от Фролло?
— Это я не осмелился спросить. Так как они шли в келью Фролло в Северной башне, то допускаю, что Куактье придает меньше значения духовному содействию, нежели герметическим знаниям. Похоже, личный врач короля Людовика вас очень занимает. Тому есть особая причина?
— Все может быть важным для человека с моим поручением, как я уже говорил вам. Я должен больше выяснить о случае в Консьержери, прежде чем умрут другие невиновные.
— Кому же суждено умереть?
— Например, маленькой цыганке, которая бедствует у нас в Шатле. Ее называют Эсмеральдой. Вы должны были слышать об этом деле.
Попал в точку! Если мне удалось внешне сохранить спокойствие, то только с большим усилием. Внутри я кипел, как смертельное масло в котле. То, что Фальконе упомянул Эсмеральду, было хорошо продумано.
— Эта цыганка, видимо, заколола кинжалом человека, офицера, не так ли? — поинтересовался я как можно более небрежно.
— Капитана королевских стрелков, а именно того, кто прервал нападение на Консьержери. Теперь скажите, мой умный месье Сове, могло ли это быть совпадением?
— Вы, безусловно, не верите в совпадения, — ответил я и попытался усмехнуться. — Итак, вы исходите, пожалуй, из того, что в лице капитана хотели устранить свидетеля.
— Да!
— А цыганка? Почему вы верите в ее невиновность?
— Потому что уличный мальчишка принес записку с вестью об убийстве в Пти-Шатле, еще прежде, чем было совершено убийство. И потому что старая Фалурдель, — в трущобе этой сводницы произошло убийство, — о чем-то умалчивает. Эсмеральда что-то говорила о закутанном в плащ мужчине, который достал кинжал. Фалурдель утверждает, что она никого не видела, и что никто не проходил в дом мимо нее. Но я считаю, что хорошо разбираюсь в людях, чтобы разглядеть в ней лгунью.
— Тогда передайте ее мэтру Тортерю. Он-то выдавит из нее правду.
— Невозможно, против возраста нет средств. Если в течение нескольких дней не случиться чуда, Эсмеральда закончит так же на веревке, как жалкие остатки Маншо. На следующей неделе она предстанет перед судом. Впрочем, она-то наверняка достанется Тортерю.
— Ее… будут пытать?
— Конечно. И она признается. Что же еще? Ее единственная надежда высунуть голову из петли заключается в том, что Фалурдель скажет что-нибудь другое во время прений, но на это цыганка не может надеяться. Лжет ли Фалурдель из страха или из-за денег — делает она это в любом случае железно.
Эсмеральда на столе пыток и уже скоро — на виселице! Возможно, это открытие окончательно повергло меня в замешательство, и я бы проговорился, если бы полноватая женщина с ведром не подошла к нашему столу.
— Молодой человек выглядит нехорошо. Ему плохо? Тогда мое масло поможет наверняка, — и она уже опустила кусочек платка в теплое масло и помазала мне лоб и мои щеки. — Кипяченое масло лечит все зло, вам сейчас же станет лучше. Стоит один соль, мессир.
Она протянула свою жирную руку, но я, уставившись на нее в упор, только спросил по слогам:
— Ки-пя-че-но-е мас-ло?
Фальконе засмеялся и показал на окна без стекол.
— Ну, конечно же. Вам разве не известно, месье Арман, что занозам виселицы, костям и определенным частям тела казненного приписывают целебные свойства? То же самое — и кипяченому маслу. Продавцы масла на Свином рынке всегда делают хорошую прибыль на этом, и еще больше это окупается для палача.
Только теперь я увидел через открытое окно длинную очередь людей, которая образовалась вокруг котла. Мужчины, женщины и дети давали помощникам палача свои кружки, миски и ведра, чтобы те наполняли их маслом, в котором Николя Маншо нашел свою смерть. И каждый клал свою лепту в протянутую ладонь Тортерю.
— Один соль, месье, — настаивала толстуха. — Масло еще теплое. Оно точно поможет!
Еще теплое? Мне казалось, что мой лоб и щеки горят! Я подумал о том, что возможно, в ведре плавали остатки мяса Маншо. Тошнота подступила к горлу, я вскочил со своей скамьи, бросился к бочке с водой, в которой гости мыли руки, и опустил голову в грязную, жирную влагу. Все снова и снова я тер руками лицо, но кипяченое масло не хотело смываться. Давящее чувство в животе стало не сдерживаемым, и меня вытошнило в бочку.
Глава 3
Притон сводни
Дом сводни лежал передо мной, как спящее чудовище, тихое и мрачное. Хотя солнце давно зашло, глаза чудовища были закрыты, ни в одном окне не горел свет. Было слишком рано. Лишь после пьянящего вина, после которого забывается груз дня, горожане и школяры обращались к свободным бабочкам, если остались еще лишние деньги. Я стоял на том же самом углу, как в тот вечер, когда видел заходящими в дом Эсмеральду и капитана, и хотел выяснить, почему лгала Фалурдель. Потом я мог привлечь Бийона или цыганского герцога, чтобы задать жару сводне.
Конечно, я мог бы рассказать правду лейтенанту Фальконе ради освобождения Эсмеральды. Но кто бы поверил моему сумасбродному рассказу? К тому же, я ничего не мог доказать. Многоуважаемый отец Фролло, который имеет дела даже с королем и его личным врачом, у которого друзья в суде вроде Годена и Шармолю, — подлый убийца? Да меня высмеют!
Задним числом я должен признаться, что пытался из чувства вины в одиночку помочь Эсмеральде. Если бы я предотвратил убийство капитана Феба, если бы я не только наблюдал за ними?!
Это заставляло меня испытывать ответственность за бедную судьбу цыганки. Моя прогулка к мосту Сен-Мишель была попыткой исправить положение, что, по моим представлениям, я был обязан сделать для Эсмеральды.
Я надеялся, таким образом заслужить ее милость и уважение.
Зачем я хотел это? Ну, цыганка была очаровательной женщиной. Колетта поправилась, и я благодарил Бога за это, но она теперь держалась со мной необычно отстранено — не только равнодушно, а чуть ли не враждебно. У меня не было объяснения тому, и я вряд ли нашел бы таковое, пока она скрывалась в подземном убежище Вийона, куда вернулась после своего выздоровления.
Я собрался с духом, подошел к притону сводни и постучал в дверь, которая вся прогнила от влажности вблизи Сены. Ничто не колыхнулось. Но Фалурдель или кто-то другой должен был там быть. Тонкие нити света пробивались через щели. И я слышал запах дыма. Итак, я постучал еще раз, так сильно, что дверь задрожала.
— Не рушьте мой дом, проклятье! — прокряхтела старуха — Да иду я уже, иду я уже, — и она подошла, шаркая ногами, отперла дверь, приоткрыла ее на небольшую щель и осветила лампой мне лицо. — Что вы хотите, месье?
Гнилостный запах обдал меня, так что я охотнее всего отвернулся бы. Мне стало почти так же дурно, как днем, когда толстуха помазала мне лоб и щеки кипяченым маслом и еще осмелилась потом потребовать за это деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148