столь же негостеприимное место, как и разрушенный дом Николая Фламеля.
Медленно, осторожно ставя вперед ногу, я спускался вниз к реке. Все время я крепко держался за ветки, чтобы не потерять равновесие в непроходимой местности. Разросшиеся кусты орешника в рост человека, гусиные лапки и камыш — роскошное место, чтобы скрыться от преследователя. Может, несмотря на все предосторожности, архидьякон заметил меня? Вдруг земля у меня под ногами разверзлась, и падение оборвало все мысли.
Больно ударившись плечом о твердый камень, я все же был почти благодарен, когда решил, что падаю по склону вниз — в Сену. Вместо этого я лежал в мрачной норе, которая скрыла от моих глаз кусты и сумерки. Возможно, с архидьяконом произошло что-то подобное? Потом я заметил шахту, которая вела глубоко в подземное царство. Я услышал тихое нашептывание удаленных голосов, и мне подумалось, что, возможно, архидьякон намеренно прыгнул в дыру.
Собрание девяти!
Мое любопытство было сильнее, чем страх, который заставлял биться мое сердце. Я пошел на голоса и шагнул глубоко в темноту. И пол, и потолок туннель были одинаково холодными и сырыми. Неоднократно я спотыкался и ударялся головой о твердые камни. Ширина хода в скалах была различной. Самое большее двое человек могли пройти здесь рядом, — потом вновь места хватало только одному. Неожиданно раскрывшиеся отверстия в стене сбили меня поначалу с толку, пока я не отгадал загадку: это были ответвления. Куда они вели, я не знал, но я не знал и своего собственного пути. Только одно казалось ясным: так как подземный ход вел от реки, то я должен находиться где-то под Нотр-Дамом, возможно — даже под Оте-лем-Дьё.
Лишь когда я различил слабый луч света, я заметил, что форма шахты изменилась; теперь она стала более ровной и состояла из отесанных камней. Я остановился, прислушался и разобрал несколько голосов. Сгорбившись, я тихонько пробирался ближе. Свет становился сильнее. Когда я выглянул из-за угла, то обомлел и непроизвольно затаил дыхание. Тут же, чтобы меня не обнаружили, я прижался лицом к влажной, холодной, как могила, стене.
Девять человек стояли в круглом зале, образовав круг возле алтаря, который представлял собой грубую каменную глыбу. И на нем горело много свечей, их свет привел меня. Я не хотел определять, как глубоко я находился под землей. Естественного источника света не было.
Я узнал некоторых мужчин — в первую очередь, Клода Фролло, потом Жиля Годена и королевского прокурора Жака Шармолю, которого я видел в мой первый вечер в Нотр-Даме в сопровождении Фролло и Годена, а еще раньше — в День волхвов в Большой зале Дворца правосудия. И смотритель убежища для слепых принадлежал к странному кругу — так же, как двое господ, которых мне нужно было лишь припомнить. Они тоже повстречались мне в день Трех волхвов в Большой зале: ротмистр Жеан де Гарлэ, начальник ночной королевской стражи, и присяжный библиотекарь Университета Андри Мюнье.
Странным, как место собрания, был и внешний вид людей. Каждый был одет в белый плащ, закрепленный на шее пряжкой и украшенный на спине кроваво-красным восьмиконечным крестом. Одеяние будило воспоминание, я знал его по иллюстрациям в старых книгах. Но лишь, когда я увидел за алтарем растянутое знамя, которое делилось на верхнее черное и нижнее белое поля, ко мне вернулось понимание реальности.
Но это было невозможно — по многим причинам! Эти люди находились на службе епископа Парижского, короля или ректора Сорбонны. Как они могли одновременно принадлежать к ордену? Да еще к тому, который уже сто семьдесят лет запрещен, распущен Папой, уничтожен королем? Но не стоило оспаривать то, что видели мои глаза: белый плащ с крестом цвета крови Христовой, знамя с цветами верных и неверных, добра и зла. Бедные рыцари Христа храма Соломона в Иерусалиме — тамплиеры!
Был ли я тайным зрителем того, как благородные господа разыгрывали в своих одеяниях гротескную пьесу, вышедшую из-под пера многостороннего Пьера Гренгуара? Но то, что архидьякон, офицер высокого звания и мужи, занимающие руководящие посты в Шатле, предались подобному, казалось неслыханным. С другой стороны, вся сцена передо мной была не менее возмутительной.
Невиданная картина парализовала меня, так что пока я просто не обращал внимания на слова, которые произносились по очереди — видимо, согласно ритуалу. Теперь все девять взяли друг друга за руки и начали петь, при этом Фролло был запевалой.
Архидьякон стоял прямо перед черно-белым знаменем и, видимо, занимал статус предводителя в группе. Каждое из его предложений повторялось другими восьмью тамплиерами — так я их, пожалуй, должен называть.
— Девять ступеней ведут к Небесному граду. Девять правил расчленяют отряд ангелов. Из девяти сфер состоит бренный мир. На девятый час умер Иисус Христос, наш Пророк. Девять смельчаков потянулись в Иерусалим, чтобы сохранить Храм Святого Сокровища. В девяти трижды содержится полная Троица. Нас девять — и мы почти совершенны. Для полного совершенства нам нужна божественная сила. Так явись нам, Отец Познания, чтобы из нашего союза девяти создать совершенное общество десяти!
Приглушенное пение отражалось в подземном храме глухим эхом, словно потустороннее существо отвечало одетым в белые плащи из бездонной глубины. Я вспомнил древние предания о черных обрядах тамплиеров, к которым я прислушивался ребенком с разгоряченными щеками, если набожные братья Сабле были в настроении рассказывать истории. Тогда я узнал о бесстыдных обрядах тамплиеров, во время которых они славили демона Бафомета, — что им и ставилось в упрек.
Неудивительно, что я вздрогнул от страха, когда явно живое существо с головой чудовища вышло из тени в расступившийся круг девяти.
У него было лицо, словно жидкий огонь, и зеленые пламенные лучи сверкали из глаз. Я не знаю, был ли я ослеплен или напуган до смерти, но отпрянул назад и закрыл глаза, словно так мог избежать чудовища.
Я был глупцом, вел себя как маленький ребенок. Это я признал, когда я снова открыл глаза и поднялся на узкий карниз, чтобы лучше все рассмотреть.
В середину девятки вошло вовсе не чудовище, а человек — как мы все. И он был одет в плащ с красным крестом, а в правой руке держал жезл из черного дерева. Лицо скрывала маска, которая изображала лицо, но оно то все больше расплывалось в пляшущем свете свечи, то возникало вновь. С металлическим блеском похожим то на медь, то на золото, оно отражало огонь свечи. Из серебра состояла длинная борода, а в глазницы были вставлены смарагды, которые отражали свет зеленым пламенем.
С опущенными головами девятеро опустились на колени перед человеком в маске.
— Простите и благословите меня. Просите Бога, чтобы он даровал мне хороший конец и уберег от дурной смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Медленно, осторожно ставя вперед ногу, я спускался вниз к реке. Все время я крепко держался за ветки, чтобы не потерять равновесие в непроходимой местности. Разросшиеся кусты орешника в рост человека, гусиные лапки и камыш — роскошное место, чтобы скрыться от преследователя. Может, несмотря на все предосторожности, архидьякон заметил меня? Вдруг земля у меня под ногами разверзлась, и падение оборвало все мысли.
Больно ударившись плечом о твердый камень, я все же был почти благодарен, когда решил, что падаю по склону вниз — в Сену. Вместо этого я лежал в мрачной норе, которая скрыла от моих глаз кусты и сумерки. Возможно, с архидьяконом произошло что-то подобное? Потом я заметил шахту, которая вела глубоко в подземное царство. Я услышал тихое нашептывание удаленных голосов, и мне подумалось, что, возможно, архидьякон намеренно прыгнул в дыру.
Собрание девяти!
Мое любопытство было сильнее, чем страх, который заставлял биться мое сердце. Я пошел на голоса и шагнул глубоко в темноту. И пол, и потолок туннель были одинаково холодными и сырыми. Неоднократно я спотыкался и ударялся головой о твердые камни. Ширина хода в скалах была различной. Самое большее двое человек могли пройти здесь рядом, — потом вновь места хватало только одному. Неожиданно раскрывшиеся отверстия в стене сбили меня поначалу с толку, пока я не отгадал загадку: это были ответвления. Куда они вели, я не знал, но я не знал и своего собственного пути. Только одно казалось ясным: так как подземный ход вел от реки, то я должен находиться где-то под Нотр-Дамом, возможно — даже под Оте-лем-Дьё.
Лишь когда я различил слабый луч света, я заметил, что форма шахты изменилась; теперь она стала более ровной и состояла из отесанных камней. Я остановился, прислушался и разобрал несколько голосов. Сгорбившись, я тихонько пробирался ближе. Свет становился сильнее. Когда я выглянул из-за угла, то обомлел и непроизвольно затаил дыхание. Тут же, чтобы меня не обнаружили, я прижался лицом к влажной, холодной, как могила, стене.
Девять человек стояли в круглом зале, образовав круг возле алтаря, который представлял собой грубую каменную глыбу. И на нем горело много свечей, их свет привел меня. Я не хотел определять, как глубоко я находился под землей. Естественного источника света не было.
Я узнал некоторых мужчин — в первую очередь, Клода Фролло, потом Жиля Годена и королевского прокурора Жака Шармолю, которого я видел в мой первый вечер в Нотр-Даме в сопровождении Фролло и Годена, а еще раньше — в День волхвов в Большой зале Дворца правосудия. И смотритель убежища для слепых принадлежал к странному кругу — так же, как двое господ, которых мне нужно было лишь припомнить. Они тоже повстречались мне в день Трех волхвов в Большой зале: ротмистр Жеан де Гарлэ, начальник ночной королевской стражи, и присяжный библиотекарь Университета Андри Мюнье.
Странным, как место собрания, был и внешний вид людей. Каждый был одет в белый плащ, закрепленный на шее пряжкой и украшенный на спине кроваво-красным восьмиконечным крестом. Одеяние будило воспоминание, я знал его по иллюстрациям в старых книгах. Но лишь, когда я увидел за алтарем растянутое знамя, которое делилось на верхнее черное и нижнее белое поля, ко мне вернулось понимание реальности.
Но это было невозможно — по многим причинам! Эти люди находились на службе епископа Парижского, короля или ректора Сорбонны. Как они могли одновременно принадлежать к ордену? Да еще к тому, который уже сто семьдесят лет запрещен, распущен Папой, уничтожен королем? Но не стоило оспаривать то, что видели мои глаза: белый плащ с крестом цвета крови Христовой, знамя с цветами верных и неверных, добра и зла. Бедные рыцари Христа храма Соломона в Иерусалиме — тамплиеры!
Был ли я тайным зрителем того, как благородные господа разыгрывали в своих одеяниях гротескную пьесу, вышедшую из-под пера многостороннего Пьера Гренгуара? Но то, что архидьякон, офицер высокого звания и мужи, занимающие руководящие посты в Шатле, предались подобному, казалось неслыханным. С другой стороны, вся сцена передо мной была не менее возмутительной.
Невиданная картина парализовала меня, так что пока я просто не обращал внимания на слова, которые произносились по очереди — видимо, согласно ритуалу. Теперь все девять взяли друг друга за руки и начали петь, при этом Фролло был запевалой.
Архидьякон стоял прямо перед черно-белым знаменем и, видимо, занимал статус предводителя в группе. Каждое из его предложений повторялось другими восьмью тамплиерами — так я их, пожалуй, должен называть.
— Девять ступеней ведут к Небесному граду. Девять правил расчленяют отряд ангелов. Из девяти сфер состоит бренный мир. На девятый час умер Иисус Христос, наш Пророк. Девять смельчаков потянулись в Иерусалим, чтобы сохранить Храм Святого Сокровища. В девяти трижды содержится полная Троица. Нас девять — и мы почти совершенны. Для полного совершенства нам нужна божественная сила. Так явись нам, Отец Познания, чтобы из нашего союза девяти создать совершенное общество десяти!
Приглушенное пение отражалось в подземном храме глухим эхом, словно потустороннее существо отвечало одетым в белые плащи из бездонной глубины. Я вспомнил древние предания о черных обрядах тамплиеров, к которым я прислушивался ребенком с разгоряченными щеками, если набожные братья Сабле были в настроении рассказывать истории. Тогда я узнал о бесстыдных обрядах тамплиеров, во время которых они славили демона Бафомета, — что им и ставилось в упрек.
Неудивительно, что я вздрогнул от страха, когда явно живое существо с головой чудовища вышло из тени в расступившийся круг девяти.
У него было лицо, словно жидкий огонь, и зеленые пламенные лучи сверкали из глаз. Я не знаю, был ли я ослеплен или напуган до смерти, но отпрянул назад и закрыл глаза, словно так мог избежать чудовища.
Я был глупцом, вел себя как маленький ребенок. Это я признал, когда я снова открыл глаза и поднялся на узкий карниз, чтобы лучше все рассмотреть.
В середину девятки вошло вовсе не чудовище, а человек — как мы все. И он был одет в плащ с красным крестом, а в правой руке держал жезл из черного дерева. Лицо скрывала маска, которая изображала лицо, но оно то все больше расплывалось в пляшущем свете свечи, то возникало вновь. С металлическим блеском похожим то на медь, то на золото, оно отражало огонь свечи. Из серебра состояла длинная борода, а в глазницы были вставлены смарагды, которые отражали свет зеленым пламенем.
С опущенными головами девятеро опустились на колени перед человеком в маске.
— Простите и благословите меня. Просите Бога, чтобы он даровал мне хороший конец и уберег от дурной смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148