По ту сторону цыганского лагеря висели над большими кострами треножные котлы, о дымящемся содержании которых можно было лишь надеяться, что оно окажется более заманчивым, чем оборванные, исхудавшие парни, безучастно махающие поварешками. Пара мужчин, во всех отношениях мрачные ребята, с такими же грязными, сколь и хитрыми рожами, сидели в тени домов и вырезали деревянные ноги и клюки, словно им нужно было снабдить армию безногих.
Кричащие дети, орда грязных воробьев, окружила белокурого парня в желто-красном платье скомороха, который с распростертыми руками и закутанной головой в наволочку осторожно шел по двору. Между зубами он зажал ножку табуретки, и пытался более или менее искусно балансировать ею, пока кошка, от злости или озорства, не прыгнула на сиденье табуретки и нарушила с таким трудом удерживаемое равновесие. Табуретка упала на землю и треснула. Напуганная кошка громко зашипела и отпрыгнула в сторону. Дети заликовали и согнулись, хохоча от злорадства, пока человек в желто-красном платье не устроил им нагоняй, поставив руки в боки. Когда он увидел нас, то замолчал и поспешил нам навстречу. Я узнал в нем бывшего писца и поэта мистерий Пьера Гренгуара. Его взгляд выискивал кого-то, скользя по нашей группе, и остановился на Матиасе.
— Где вы оставили свою дочь, герцог?
— Она придет, — это было всем, чем угодно, только не сердечным тоном, который можно ожидать от тестя. Хотя брачные узы, как мне выдала Эсмеральда, и были крайне условны, если даже не сомнительны, но они были герцогу не по душе. Или он не любил мужчин, которые охотнее считали дураками себя, нежели других.
Матиас что-то шепнул одному подданному, и цыган побежал в свой лагерь. Герцог громко сказал:
— Отнесем женщину в таверну. Там достаточно места, чтобы позаботиться о ней.
Используя ковер как носилки, Леонардо, Томмазо и двое цыган отнесли находящуюся с обмороке Колетту. Я был рад, что больше не должен нести ее вместе с ними; мои руки дрожали от волнения.
Вийон натянул платок на свою голову и закутал свое лицо. То ли он не хотел никого напугать своим видом мертвого лица, то ли не хотел быть узнанным — осталось для меня неясным.
— Что это за место? — спросил я рядом стоящего герцога.
— Двор чудес. Здесь хромой встанет на ноги, а слепой станет зрячим. Однорукий схватит двумя руками, и пятна проказы исчезнут в миг. Кто днем калека, здесь станет ночью мужчиной. Кто умирает при ярком свете, в темноте может здесь возродиться.
Я был слишком взволнован и сбит с толку, чтобы понять поэтическое излияние цыгана. Мы остановились у лучше всех сохранившейся башни, и Гренгуар, который бежал впереди, открыл низкую дверь с выцветшей мазней: пятью бледными монетами и забитыми курицами с нацарапанным выше изречением «К черту курочек!»
Когда я поинтересовался о его значении, пока мы поднимались по крутой лестнице, Матиас резко рассмеялся.
— «Курочками» называют здесь королевских стражников и прочих шпиков. Пять солей платит король каждому, кто вспорет брюхо стражу порядка или шпиону. Это одна из причин, почему ни один такой сильный отряд королевского дозора не осмеливается вторгнуться в это место.
— Вы же не говорите о нашем добром короле Людовике!
— Конечно, нет. Король, которого я имею в виду, сидит там за кувшином вином с бабами, — он указал на мужчину крепкого телосложения, который сидел на скамье за одним из многочисленных заляпанных вином столов, держа в одной руке кувшин вина, который он опустошил без помощи стакана, другой обнимая рыжеволосую девку с оголенной грудью, которая тихонько гладила его волосы и ворковала с ним, как влюбленная голубка. Я узнал Клопена Труйльфу, короля нищих, — и теперь понял все. Двор чудес был приютом нищих, сердцем их тайного королевства, построенного на собственных законах и со своим собственным королем.
Клопен Труйльфу небрежно отодвинул кувшин с вином и девицу с роскошными формами, напялил шляпу, которая была украшена кольцами и напоминала смастеренную для детской игры корону, на свои кудрявые волосы и поднялся, покачиваясь, что не подходило к его королевскому величию.
— Ах, это вы, прекрасный герцог, — сказал он и рыгнул. — Уже думал, вы хотите оставить в беде своего короля и поделить один свою добычу.
— Где мы были, не было добычи, чтобы унести, только смерть, — Матиас указал на Колетту. — Если малышке не помочь быстро, то она будет так же мертва, как и старая городская стена снаружи. Освободите для нее стол.
Никто из толпы нищих не шевельнулся. Как вросшие в землю, мужчины и женщины сидели на скамьях и таращились на нас печальными сивушными глазами. Их король достал из-за пояса плеть с белыми ремнями, какую еще используют королевские стражники, и яростным ударом накинулся на свой инертный народ. Плеть затанцевала по столам и людям, раздирая кожу и разбивая кружки. Лишь когда полились кровь и вино, народ оборванцев зашевелился и освободил большой стол, на который положили Колетту на ковре.
Клопен окинул женщину холодным взглядом и положил свою лапу на плечо цыганскому герцогу.
— Скажите, действительно нечего было забрать в вашем приключении? Вы устроили переполох во Дворце правосудия, где находится сокровищница Франции.
— Вы уже слышали об этом? — Матиас, казалось, совсем забыл, что он находился во Дворе чудес.
Король гордо ударил себя в грудь.
— Курочки из Шатле вылетают быстро. Но мои шпионы быстрее. Даже если я с удовольствием выпью слишком много из одного кувшина, или даже двух, я остаюсь все такой же лисой, которая поджидает в засаде курочек.
— Даю вам слово, Клопен, мы и близко не подходили к сокровищнице. Дело изначально было слишком сложным даже для наших объединенных сил. Именно сначала нам следовало бы знать, что стрелки короля не поскупятся на железо и свинец.
Посланный Матиасом к цыганскому лагерю гонец вернулся обратно вместе с существом, которое я лишь при втором взгляде признал как женщину — так сильно была старуха увешана золотом, серебром и жемчугом. Все ее шаги, как и каждое движение головы и рук, сопровождались мелодичным перезвоном и бряцанием. Она остановилась перед большим столом и пристально уставилась на Колетту.
— Эту мне нужно вернуть к жизни?
— Да, Шари, — сказал Матиас.
— К кому она относится?
Он указал на Вийона, итальянцев и меня:
— К нашим друзьям.
Шари обернулась к нам:
— Что вы дадите за юную жизнь?
— Вы хотите денег? — прошипел я. — Как вы сейчас можететорговаться, когда каждое дыхание дорого!
Непоколебимо старуха возразила:
— Как раз вы тот, кто торгуется, мой юный рай.
— «Рай» означает на нашем языке «господин» и выражение почтения, — раздалось с крутой узкой лестницы, куда Эсмеральда привлекла взгляды всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Кричащие дети, орда грязных воробьев, окружила белокурого парня в желто-красном платье скомороха, который с распростертыми руками и закутанной головой в наволочку осторожно шел по двору. Между зубами он зажал ножку табуретки, и пытался более или менее искусно балансировать ею, пока кошка, от злости или озорства, не прыгнула на сиденье табуретки и нарушила с таким трудом удерживаемое равновесие. Табуретка упала на землю и треснула. Напуганная кошка громко зашипела и отпрыгнула в сторону. Дети заликовали и согнулись, хохоча от злорадства, пока человек в желто-красном платье не устроил им нагоняй, поставив руки в боки. Когда он увидел нас, то замолчал и поспешил нам навстречу. Я узнал в нем бывшего писца и поэта мистерий Пьера Гренгуара. Его взгляд выискивал кого-то, скользя по нашей группе, и остановился на Матиасе.
— Где вы оставили свою дочь, герцог?
— Она придет, — это было всем, чем угодно, только не сердечным тоном, который можно ожидать от тестя. Хотя брачные узы, как мне выдала Эсмеральда, и были крайне условны, если даже не сомнительны, но они были герцогу не по душе. Или он не любил мужчин, которые охотнее считали дураками себя, нежели других.
Матиас что-то шепнул одному подданному, и цыган побежал в свой лагерь. Герцог громко сказал:
— Отнесем женщину в таверну. Там достаточно места, чтобы позаботиться о ней.
Используя ковер как носилки, Леонардо, Томмазо и двое цыган отнесли находящуюся с обмороке Колетту. Я был рад, что больше не должен нести ее вместе с ними; мои руки дрожали от волнения.
Вийон натянул платок на свою голову и закутал свое лицо. То ли он не хотел никого напугать своим видом мертвого лица, то ли не хотел быть узнанным — осталось для меня неясным.
— Что это за место? — спросил я рядом стоящего герцога.
— Двор чудес. Здесь хромой встанет на ноги, а слепой станет зрячим. Однорукий схватит двумя руками, и пятна проказы исчезнут в миг. Кто днем калека, здесь станет ночью мужчиной. Кто умирает при ярком свете, в темноте может здесь возродиться.
Я был слишком взволнован и сбит с толку, чтобы понять поэтическое излияние цыгана. Мы остановились у лучше всех сохранившейся башни, и Гренгуар, который бежал впереди, открыл низкую дверь с выцветшей мазней: пятью бледными монетами и забитыми курицами с нацарапанным выше изречением «К черту курочек!»
Когда я поинтересовался о его значении, пока мы поднимались по крутой лестнице, Матиас резко рассмеялся.
— «Курочками» называют здесь королевских стражников и прочих шпиков. Пять солей платит король каждому, кто вспорет брюхо стражу порядка или шпиону. Это одна из причин, почему ни один такой сильный отряд королевского дозора не осмеливается вторгнуться в это место.
— Вы же не говорите о нашем добром короле Людовике!
— Конечно, нет. Король, которого я имею в виду, сидит там за кувшином вином с бабами, — он указал на мужчину крепкого телосложения, который сидел на скамье за одним из многочисленных заляпанных вином столов, держа в одной руке кувшин вина, который он опустошил без помощи стакана, другой обнимая рыжеволосую девку с оголенной грудью, которая тихонько гладила его волосы и ворковала с ним, как влюбленная голубка. Я узнал Клопена Труйльфу, короля нищих, — и теперь понял все. Двор чудес был приютом нищих, сердцем их тайного королевства, построенного на собственных законах и со своим собственным королем.
Клопен Труйльфу небрежно отодвинул кувшин с вином и девицу с роскошными формами, напялил шляпу, которая была украшена кольцами и напоминала смастеренную для детской игры корону, на свои кудрявые волосы и поднялся, покачиваясь, что не подходило к его королевскому величию.
— Ах, это вы, прекрасный герцог, — сказал он и рыгнул. — Уже думал, вы хотите оставить в беде своего короля и поделить один свою добычу.
— Где мы были, не было добычи, чтобы унести, только смерть, — Матиас указал на Колетту. — Если малышке не помочь быстро, то она будет так же мертва, как и старая городская стена снаружи. Освободите для нее стол.
Никто из толпы нищих не шевельнулся. Как вросшие в землю, мужчины и женщины сидели на скамьях и таращились на нас печальными сивушными глазами. Их король достал из-за пояса плеть с белыми ремнями, какую еще используют королевские стражники, и яростным ударом накинулся на свой инертный народ. Плеть затанцевала по столам и людям, раздирая кожу и разбивая кружки. Лишь когда полились кровь и вино, народ оборванцев зашевелился и освободил большой стол, на который положили Колетту на ковре.
Клопен окинул женщину холодным взглядом и положил свою лапу на плечо цыганскому герцогу.
— Скажите, действительно нечего было забрать в вашем приключении? Вы устроили переполох во Дворце правосудия, где находится сокровищница Франции.
— Вы уже слышали об этом? — Матиас, казалось, совсем забыл, что он находился во Дворе чудес.
Король гордо ударил себя в грудь.
— Курочки из Шатле вылетают быстро. Но мои шпионы быстрее. Даже если я с удовольствием выпью слишком много из одного кувшина, или даже двух, я остаюсь все такой же лисой, которая поджидает в засаде курочек.
— Даю вам слово, Клопен, мы и близко не подходили к сокровищнице. Дело изначально было слишком сложным даже для наших объединенных сил. Именно сначала нам следовало бы знать, что стрелки короля не поскупятся на железо и свинец.
Посланный Матиасом к цыганскому лагерю гонец вернулся обратно вместе с существом, которое я лишь при втором взгляде признал как женщину — так сильно была старуха увешана золотом, серебром и жемчугом. Все ее шаги, как и каждое движение головы и рук, сопровождались мелодичным перезвоном и бряцанием. Она остановилась перед большим столом и пристально уставилась на Колетту.
— Эту мне нужно вернуть к жизни?
— Да, Шари, — сказал Матиас.
— К кому она относится?
Он указал на Вийона, итальянцев и меня:
— К нашим друзьям.
Шари обернулась к нам:
— Что вы дадите за юную жизнь?
— Вы хотите денег? — прошипел я. — Как вы сейчас можететорговаться, когда каждое дыхание дорого!
Непоколебимо старуха возразила:
— Как раз вы тот, кто торгуется, мой юный рай.
— «Рай» означает на нашем языке «господин» и выражение почтения, — раздалось с крутой узкой лестницы, куда Эсмеральда привлекла взгляды всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148