Фальконе заплатил ей, и я посчитал возможным, что он даже велел ей специально подойти к нам.
— Хороший глоток вы можете мне предложить, конечно, взамен хорошей оплаты, — сказал я.
Окруженные многочисленными морщинами глаза взглянули на меня недоверчиво.
— Пить вы можете здесь, наверняка, но это не то дело, которым я живу.
— Да, я в курсе, мадам Фалурдель. Моя милашка подойдет попозже, я пришел первым.
— Может быть, может быть, — захихикала старуха и раскрыла дверь шире. — Ну, тогда заходите, месье, и позвольте вас угостить. Деньги-то есть у вас, скажите?
И как само собой разумеется ко мне протянулась лапа, в которую я сунул один соль.
Внутри притон сводни был таким же обшарпанным и обветшалым, как и фасад. Заляпанные стены уже целую вечность не красились, потолочные балки почернели как затянутая облаками ночь, камин, в котором потрескивал тлеющий огонь, полностью вышел из строя.
По всех углам висела паутина, словно ее кровожадные создатели только и поджидали скорейшей кончины сводни, чтобы потом окончательно занять ее квартиру. Пахло нечистотами и плесенью, смертью и разложением. Единственным живым существом был шелудивый грязный паренек, который сидел на сундуке и стучал голыми ногами по дереву, при этом он напевал медленную мелодию и раскачивал из стороны в сторону головой.
— Вина многоуважаемому господину, Фэсан, ну живей!
Фалурдель согнала паренька с сундука и поставила мне шатающийся стул. Высохшая, сморщенная женщина выглядела, как согнутая грузом возраста буква «I», которая — недалек тот день — окончательно надломиться и упадет.
— Принеси вино не только для меня, но и для мадам Фалурдель! — крикнул я мальчишке, который исчез за стойкой, состоящей из пары досок, положенных на бочки. — Садитесь со мной, мадам, тогда мы сможем скоротать немного времени за болтовней.
Она уселась и ухмыльнулась мне ртом с гнилыми неровными зубами. Так показалось мне, пока в свете лампы, которую она поставила на стол, я не узнал истину. Возраст иссушил ее кожу, при этом губы до десен запали и навсегда обнажили жалкие остатки ее челюсти. Теперь всегда казалось, что она будет улыбаться до самой смерти.
Фэсан принес два грязных глиняных бокала со сколотыми краями и не лучше сохранившийся кувшин, который источал резкий кисло-сладкий аромат. Мои предположения, что вино уже не далеко к тому, чтобы превратится в уксус, оказалось верным, когда я осторожно пригубил из липкого бокала.
Снова недоверие закралось в глазах хозяйки. Я слишком мало выпил этого пойла? Она одним глотком наполовину опустошила свой бокал и издала целый ряд зловонных отрыжек.
— Вы уже бывали у меня в гостях, мессир?
— Я впервые переступил порог вашего дома, — ответил я правдиво. — Но я много уже слышал о вас. После того ужасного события, произошедшего у вас, мадам Фалурдель у всех на устах.
Она подмигнула, задрожала и ее белая борода задрожала:
— О чем вы говорите, мессир?
— О капитане, которого у вас здесь зарезали. Говорят, это произошло в вашей гостиной. Верно?
— Да, это было здесь. Но я не понимаю, что вас в этой истории…
— О, это доставило бы мне особую радость — пойти с моим сокровищем именно в ту самую комнату. Вы понимаете, мадам? Я заплатил бы двойную цену.
— Двойную цену, говорите вы? — она довольно кивнула. Это был тот язык, который она понимала.
— Вы могли бы мне уже сейчас показать комнату? Я наверняка буду возбужден этим зрелищем.
— Комната стоит золотую крону.
Я положил две кроны на стол, и в следующий миг они исчезли в жадных руках Фалурдель.
— Ну, тогда пойдемте, мессир! Я покажу вам чулан, в котором вы можете покормить свою голубку.
Она взяла закоптелую лампу и заковыляла к узкой крутой лестнице, похожей больше на приставную лестницу, нежели обычную лестницу в доме, по которой, несмотря на свой возраст, она забралась с удивительной ловкостью. Я последовал за ней на мрачный верхний этаж, где она уперлась в дверь каморки. В дрожащем свете лампы я узнал место, в котором капитан Феб искал любовных утех, а нашел смерть. Тут стоял сундук, на котором он сидел вместе с Эсмеральдой, кровать, на которой он наслаждался ее теплой, сладкой плотью. Слишком недолго для него… и для цыганки тоже?
При мысли о двух телах на кровати меня охватила ревность. Я повернулся к затянутому паутиной окну, через которое можно было нечетко разобрать темную реку и мост со скудно освещенными рядами домов. Позади них дома, башни и стены расплывались в ночной темноте, в тумане над Сеной, и любая тень оставалась тайной. Днем Париж был лабиринтом, ночью — мистерией.
— Если мессир хочет здесь подождать свое сокровище, то я с удовольствием распоряжусь принести вам вина сюда.
— Велите принести вина и подарите мне еще немного вашего волшебного общества, мадам. Я бы охотно послушал еще о том, что здесь разыгралось, — я попытался скривить довольную, наполненную радостью мину.
Старуха кивнула и поставила лампу на сундук:
— Я принесу вина, мессир.
Вскоре после этого она вернулась обратно с кувшином и бокалами. Вольно или невольно я пил ужасное пойло, которое Фалурдель заливала с жадным удовольствием в свое высохшее, морщинистое горло. Мы сидели на кровати, и я страстно молился, чтобы старой карге не пришла на ум похотливая мысль. Представления об ее нагом, морщинистом теле было достаточно, чтобы прогнать обратно винный уксус тем же путем, каким он попадал ко мне в желудок. Гнилой запах, который исторгала ее пасть, мне удавалось переносить все с большим трудом.
— Значит, здесь старуха смерть нанесла свой удар, — сказал я, чтобы начать разговор.
— Как вы сами видите, мессир.
Фалурдель указала костлявым пальцем на темное, больше чем ладонь пятно на матраце. Липкая масса уже застыла и сопротивлялась всем попыткам уборки, если старуха вообще предпринимала такие попытки. Кровь капитана! Мысль, что за последние недели бесчисленное количество пар ворочалось на испачканном кровью матраце, не облегчала мне необходимость переваривать якобы вино в желудке.
Я сделал глоток и сказал:
— Рана, должно быть, была велика.
— Я не смотрела на мертвого.
— Меня удивляет, что женщина может обладать такой силой.
— Она цыганка, ведьма. С помощью своих колдовских сил Эсмеральда могла бы убить целую роту солдат.
Она действительно верила в это — или же хотела уйти в сторону, что она знала настоящие обстоятельства происшествия? Отец Фролло едва мог пройти незамечено мимо нее. Но я так же сильно старался, я не мог определить выражение ее обезьяньего лица. Среди многочисленных складок, бородавок и волосков любое волнение превращалось в несказанные гримасы. И ее глаза, которые, возможно, и могли мне что-то выдать, были скрыты в тени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Хороший глоток вы можете мне предложить, конечно, взамен хорошей оплаты, — сказал я.
Окруженные многочисленными морщинами глаза взглянули на меня недоверчиво.
— Пить вы можете здесь, наверняка, но это не то дело, которым я живу.
— Да, я в курсе, мадам Фалурдель. Моя милашка подойдет попозже, я пришел первым.
— Может быть, может быть, — захихикала старуха и раскрыла дверь шире. — Ну, тогда заходите, месье, и позвольте вас угостить. Деньги-то есть у вас, скажите?
И как само собой разумеется ко мне протянулась лапа, в которую я сунул один соль.
Внутри притон сводни был таким же обшарпанным и обветшалым, как и фасад. Заляпанные стены уже целую вечность не красились, потолочные балки почернели как затянутая облаками ночь, камин, в котором потрескивал тлеющий огонь, полностью вышел из строя.
По всех углам висела паутина, словно ее кровожадные создатели только и поджидали скорейшей кончины сводни, чтобы потом окончательно занять ее квартиру. Пахло нечистотами и плесенью, смертью и разложением. Единственным живым существом был шелудивый грязный паренек, который сидел на сундуке и стучал голыми ногами по дереву, при этом он напевал медленную мелодию и раскачивал из стороны в сторону головой.
— Вина многоуважаемому господину, Фэсан, ну живей!
Фалурдель согнала паренька с сундука и поставила мне шатающийся стул. Высохшая, сморщенная женщина выглядела, как согнутая грузом возраста буква «I», которая — недалек тот день — окончательно надломиться и упадет.
— Принеси вино не только для меня, но и для мадам Фалурдель! — крикнул я мальчишке, который исчез за стойкой, состоящей из пары досок, положенных на бочки. — Садитесь со мной, мадам, тогда мы сможем скоротать немного времени за болтовней.
Она уселась и ухмыльнулась мне ртом с гнилыми неровными зубами. Так показалось мне, пока в свете лампы, которую она поставила на стол, я не узнал истину. Возраст иссушил ее кожу, при этом губы до десен запали и навсегда обнажили жалкие остатки ее челюсти. Теперь всегда казалось, что она будет улыбаться до самой смерти.
Фэсан принес два грязных глиняных бокала со сколотыми краями и не лучше сохранившийся кувшин, который источал резкий кисло-сладкий аромат. Мои предположения, что вино уже не далеко к тому, чтобы превратится в уксус, оказалось верным, когда я осторожно пригубил из липкого бокала.
Снова недоверие закралось в глазах хозяйки. Я слишком мало выпил этого пойла? Она одним глотком наполовину опустошила свой бокал и издала целый ряд зловонных отрыжек.
— Вы уже бывали у меня в гостях, мессир?
— Я впервые переступил порог вашего дома, — ответил я правдиво. — Но я много уже слышал о вас. После того ужасного события, произошедшего у вас, мадам Фалурдель у всех на устах.
Она подмигнула, задрожала и ее белая борода задрожала:
— О чем вы говорите, мессир?
— О капитане, которого у вас здесь зарезали. Говорят, это произошло в вашей гостиной. Верно?
— Да, это было здесь. Но я не понимаю, что вас в этой истории…
— О, это доставило бы мне особую радость — пойти с моим сокровищем именно в ту самую комнату. Вы понимаете, мадам? Я заплатил бы двойную цену.
— Двойную цену, говорите вы? — она довольно кивнула. Это был тот язык, который она понимала.
— Вы могли бы мне уже сейчас показать комнату? Я наверняка буду возбужден этим зрелищем.
— Комната стоит золотую крону.
Я положил две кроны на стол, и в следующий миг они исчезли в жадных руках Фалурдель.
— Ну, тогда пойдемте, мессир! Я покажу вам чулан, в котором вы можете покормить свою голубку.
Она взяла закоптелую лампу и заковыляла к узкой крутой лестнице, похожей больше на приставную лестницу, нежели обычную лестницу в доме, по которой, несмотря на свой возраст, она забралась с удивительной ловкостью. Я последовал за ней на мрачный верхний этаж, где она уперлась в дверь каморки. В дрожащем свете лампы я узнал место, в котором капитан Феб искал любовных утех, а нашел смерть. Тут стоял сундук, на котором он сидел вместе с Эсмеральдой, кровать, на которой он наслаждался ее теплой, сладкой плотью. Слишком недолго для него… и для цыганки тоже?
При мысли о двух телах на кровати меня охватила ревность. Я повернулся к затянутому паутиной окну, через которое можно было нечетко разобрать темную реку и мост со скудно освещенными рядами домов. Позади них дома, башни и стены расплывались в ночной темноте, в тумане над Сеной, и любая тень оставалась тайной. Днем Париж был лабиринтом, ночью — мистерией.
— Если мессир хочет здесь подождать свое сокровище, то я с удовольствием распоряжусь принести вам вина сюда.
— Велите принести вина и подарите мне еще немного вашего волшебного общества, мадам. Я бы охотно послушал еще о том, что здесь разыгралось, — я попытался скривить довольную, наполненную радостью мину.
Старуха кивнула и поставила лампу на сундук:
— Я принесу вина, мессир.
Вскоре после этого она вернулась обратно с кувшином и бокалами. Вольно или невольно я пил ужасное пойло, которое Фалурдель заливала с жадным удовольствием в свое высохшее, морщинистое горло. Мы сидели на кровати, и я страстно молился, чтобы старой карге не пришла на ум похотливая мысль. Представления об ее нагом, морщинистом теле было достаточно, чтобы прогнать обратно винный уксус тем же путем, каким он попадал ко мне в желудок. Гнилой запах, который исторгала ее пасть, мне удавалось переносить все с большим трудом.
— Значит, здесь старуха смерть нанесла свой удар, — сказал я, чтобы начать разговор.
— Как вы сами видите, мессир.
Фалурдель указала костлявым пальцем на темное, больше чем ладонь пятно на матраце. Липкая масса уже застыла и сопротивлялась всем попыткам уборки, если старуха вообще предпринимала такие попытки. Кровь капитана! Мысль, что за последние недели бесчисленное количество пар ворочалось на испачканном кровью матраце, не облегчала мне необходимость переваривать якобы вино в желудке.
Я сделал глоток и сказал:
— Рана, должно быть, была велика.
— Я не смотрела на мертвого.
— Меня удивляет, что женщина может обладать такой силой.
— Она цыганка, ведьма. С помощью своих колдовских сил Эсмеральда могла бы убить целую роту солдат.
Она действительно верила в это — или же хотела уйти в сторону, что она знала настоящие обстоятельства происшествия? Отец Фролло едва мог пройти незамечено мимо нее. Но я так же сильно старался, я не мог определить выражение ее обезьяньего лица. Среди многочисленных складок, бородавок и волосков любое волнение превращалось в несказанные гримасы. И ее глаза, которые, возможно, и могли мне что-то выдать, были скрыты в тени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148