Милош и Ярон собирали подаяния собравшейся толпы и относили их Матиасу, который сидел на пне и кидал монеты в деревянный ящик. Но только часть ящика была предназначена для монет — в другой находилась дрожащая палочка, однако, не дрожавшая ни на йоту. Как и у Вийона.
— Это бесцельно, — вздохнул герцог. — Эти палочки задрожат именно тогда, когда их от отчаяния бросят о ближайшую стену.
— Они забьются, когда почувствуют силу горящей руды, — повторил Леонардо твердым голосом. — Если они до сих пор этого не сделали, значит, мы еще не добрались до мировой машины.
— Возможно, так, а возможно и нет, — пробурчал я в сомнении. — Сути истории с горящей рудой я все равно не понял.
— Сейчас не время объяснять вам это, — фыркнул Леонардо. — Вы можете мне поверить, у меня было достаточно руды, чтобы испытать дрожащие палочки.
— Что это за руда? — спросил я, все еще не убежденный. — Откуда она? Какое воздействие она оказывает?
Вийон ответил мне:
— Тамплиеры добывали его при своем дреговитском великом магистре Бертране де Бланшфоре поблизости маленькой горной деревушки в Аквитании, Ренн-ле-Шато. После Луллия используют эту руду, чтобы разжечь огромный мировой пожар. От руды исходит невидимая сила, опасная и разрушительная. Кто слишком долго находится с ней в контакте, умирает медленной, мучительной смертью. Поэтому Бертран де Бланш-фор вызвал шахтеров и литейщиков из Германии. Они не могли найти общего языка с местным населением и передать им дальше тайну. И когда они умирали, никто не больше не интересовался ими.
Наши отряды разделились, чтобы продолжить поиски. Так проходили часы, и мы работали вблизи укрепленного аббатства. Уже близился вечер, а дрожащая палочка не дрожала. Мы устало присели за стоящие на открытом воздухе столы таверны, которая состояла из деревянного каркаса и натянутой поверх парусины. За вином и водой, хлебом и поджаренными яйцами с луковой похлебкой мы собирали новые силы, но не новое мужество.
Я рассматривал шумящую толпу вокруг нас и просто не мог себе представить, что здесь отплясывают свой смертельный танец одни только потерянные души.
Тоскливо я глядел на группку танцующих школяров и проституток, которые напились и теперь смеялись, довольные собой. Для них не существовала ни machina mundi, ни угроза их вечному веселью. Они не шутили о том, что ожидало их души после смерти. Не живет ли каждый в мире, который сам создает для себя?
Прежде чем я предался меланхолии или пришел к слишком глубокому заключению, я подавился ложкой луковой похлебки и закашлял изо всех сил, словно заразился от Вийона. Леонардо похлопал меня по спине, пока мне не стало лучше, и я сумел полностью успокоить раздражение глотком вина.
— Не так жадно глотайте, сеньор Арман, — призвал меня итальянец. — Задохнуться от вареного лука — смерть ни почетная, ни приятная.
— Проклятье, закройте же, наконец, рот! — накинулся я на него. — Я захлебнулся не от жадности, а от удивления. От ужаса, если вам так угодно. Видите танцоров там, рядом с печью изготовителя паштета? На миг я увидел позади лицо человека, от которого до сих пор сумел прятаться: Жиля Годена.
Мы вскочили, и Леонардо бросил пару монет на стол Поспешно мы скрылись в толпе, окруженные шаловливыми танцорами. Мы оглядывались по сторонам. Напрасно, Годена нигде не было видно.
Вийон посмотрел на запад, где стояли в тени нескольких тополей пять больший амбарных сараев.
— Странно, но прежде это не бросалось мне в глаза Никто не вертится вокруг них. Разве это не удивительно, что тут ни разу не прошмыгнул бродячий пес, что ни одна девка не использует защиту сарая, чтобы осчастливить своего ухажера? Словно место проклято, вокруг него — отталкивающая аура.
Мы протиснулись между вытянутыми зданиями, и они показались нам действительно покинутыми. Позади возвышался поросший чертополохом, крапивой и другими сорняками склон.
Я толкнул дверь одного из сараев и установил, что она закрыта. Томмазо сумел открыть ее узкой отмычкой, и мы вошли в мрачное помещение, в котором не нашли ничего, кроме длинных рядов больших рулонов сукна, поставленных друг на друга.
— Рыночный склад торговцев сукном, — разочарованно сказал я. — Опять ничего!
Лишь теперь мне бросилось в глаза, что мой отец не последовал за нами в сарай. Я обнаружил его на склоне. По колено он стоял в крапиве и таращился на свой живот. Он стащил капюшон и посмотрел на нас Старые глаза сверкали, когда он крикнул:
— Она движется, палочка дрожит! — он снова взглянул на свой ящик на животе — и мы с ним. Узкая металлическая трубка, которая обоими концами сидела в крепких ячейках, едва заметно дрожала с нерегулярными промежутками. — Я хотел только последовать за вами в сарай, когда заметил это. Чем ближе я подходил к склону, тем сильнее это становилось. Попытаемся на другой стороне склона…
Не обращая внимания на болезненные укусы шиповника, чертополоха и крапивы, мы продвигались вперед по склону. Я четко ощущал возбуждение, которое охватило нас всех — охотничий азарт. С каждым шагом металлическая проволока дрожала все сильнее, словно ее магически притягивало таинственной силой. Или — будто бы она боялась места, которое мы искали.
Аталанте взял руководство в свои руки, вынул кинжал и рубил снова и снова по стеблям и кустарнику, чтобы хоть немного облегчить нам продвижение вперед. Внизу склона он неожиданно издал сдавленный крик и упал на землю. Его нога утонула в земле. Леонардо протянул ему руку и поставил его снова на ноги.
— Дыра в земле, — предположил Томмазо. — Нора лисы или кролика.
— Здесь не водятся ни лисы, ни кролики, — возразил Вийон. — Ни птицы, ни бабочки, ни пчелы. Хотя животным ничто не мешает, они бегут из этого места.
Теперь это бросилось нам всем в глаза Ни щебетание птиц, ни жужжание пчел не наполняли теплый июльский вечер. Зловещая тишина царила бы здесь, если бы не шум рынка. Нам больше не была видна пестрая суматоха ярмарки, мы только слышали усиливающийся и утихающий шум музыки и голосов людей и крики животных — далеко и все же отчетливо, как шум прибоя скрытого пляжа. У меня было ощущение, что мы перешли невидимую границу и вступили в чужую сферу, в которой шум нашего мира был только эхом, люди — тенями. Хотя солнце сияло на безоблачном небе, меня охватил озноб.
Леонардо встал на колени и изучил дыру в земле. Он взял у Аталанте его кинжал, обрезал пару папоротников и побегов шиповника и освободил вторую глубокую яму. Когда мы захотели ему помочь, то обнаружили, что многие побеги крепятся корнями не в грунте.
Их уложили так, чтобы скрыть вырубленную в земле лестницу. Никому не нужно было этого говорить — каждый знал, что мы близки к цели. Вийон снял с живота и поставил на землю свою коробку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Это бесцельно, — вздохнул герцог. — Эти палочки задрожат именно тогда, когда их от отчаяния бросят о ближайшую стену.
— Они забьются, когда почувствуют силу горящей руды, — повторил Леонардо твердым голосом. — Если они до сих пор этого не сделали, значит, мы еще не добрались до мировой машины.
— Возможно, так, а возможно и нет, — пробурчал я в сомнении. — Сути истории с горящей рудой я все равно не понял.
— Сейчас не время объяснять вам это, — фыркнул Леонардо. — Вы можете мне поверить, у меня было достаточно руды, чтобы испытать дрожащие палочки.
— Что это за руда? — спросил я, все еще не убежденный. — Откуда она? Какое воздействие она оказывает?
Вийон ответил мне:
— Тамплиеры добывали его при своем дреговитском великом магистре Бертране де Бланшфоре поблизости маленькой горной деревушки в Аквитании, Ренн-ле-Шато. После Луллия используют эту руду, чтобы разжечь огромный мировой пожар. От руды исходит невидимая сила, опасная и разрушительная. Кто слишком долго находится с ней в контакте, умирает медленной, мучительной смертью. Поэтому Бертран де Бланш-фор вызвал шахтеров и литейщиков из Германии. Они не могли найти общего языка с местным населением и передать им дальше тайну. И когда они умирали, никто не больше не интересовался ими.
Наши отряды разделились, чтобы продолжить поиски. Так проходили часы, и мы работали вблизи укрепленного аббатства. Уже близился вечер, а дрожащая палочка не дрожала. Мы устало присели за стоящие на открытом воздухе столы таверны, которая состояла из деревянного каркаса и натянутой поверх парусины. За вином и водой, хлебом и поджаренными яйцами с луковой похлебкой мы собирали новые силы, но не новое мужество.
Я рассматривал шумящую толпу вокруг нас и просто не мог себе представить, что здесь отплясывают свой смертельный танец одни только потерянные души.
Тоскливо я глядел на группку танцующих школяров и проституток, которые напились и теперь смеялись, довольные собой. Для них не существовала ни machina mundi, ни угроза их вечному веселью. Они не шутили о том, что ожидало их души после смерти. Не живет ли каждый в мире, который сам создает для себя?
Прежде чем я предался меланхолии или пришел к слишком глубокому заключению, я подавился ложкой луковой похлебки и закашлял изо всех сил, словно заразился от Вийона. Леонардо похлопал меня по спине, пока мне не стало лучше, и я сумел полностью успокоить раздражение глотком вина.
— Не так жадно глотайте, сеньор Арман, — призвал меня итальянец. — Задохнуться от вареного лука — смерть ни почетная, ни приятная.
— Проклятье, закройте же, наконец, рот! — накинулся я на него. — Я захлебнулся не от жадности, а от удивления. От ужаса, если вам так угодно. Видите танцоров там, рядом с печью изготовителя паштета? На миг я увидел позади лицо человека, от которого до сих пор сумел прятаться: Жиля Годена.
Мы вскочили, и Леонардо бросил пару монет на стол Поспешно мы скрылись в толпе, окруженные шаловливыми танцорами. Мы оглядывались по сторонам. Напрасно, Годена нигде не было видно.
Вийон посмотрел на запад, где стояли в тени нескольких тополей пять больший амбарных сараев.
— Странно, но прежде это не бросалось мне в глаза Никто не вертится вокруг них. Разве это не удивительно, что тут ни разу не прошмыгнул бродячий пес, что ни одна девка не использует защиту сарая, чтобы осчастливить своего ухажера? Словно место проклято, вокруг него — отталкивающая аура.
Мы протиснулись между вытянутыми зданиями, и они показались нам действительно покинутыми. Позади возвышался поросший чертополохом, крапивой и другими сорняками склон.
Я толкнул дверь одного из сараев и установил, что она закрыта. Томмазо сумел открыть ее узкой отмычкой, и мы вошли в мрачное помещение, в котором не нашли ничего, кроме длинных рядов больших рулонов сукна, поставленных друг на друга.
— Рыночный склад торговцев сукном, — разочарованно сказал я. — Опять ничего!
Лишь теперь мне бросилось в глаза, что мой отец не последовал за нами в сарай. Я обнаружил его на склоне. По колено он стоял в крапиве и таращился на свой живот. Он стащил капюшон и посмотрел на нас Старые глаза сверкали, когда он крикнул:
— Она движется, палочка дрожит! — он снова взглянул на свой ящик на животе — и мы с ним. Узкая металлическая трубка, которая обоими концами сидела в крепких ячейках, едва заметно дрожала с нерегулярными промежутками. — Я хотел только последовать за вами в сарай, когда заметил это. Чем ближе я подходил к склону, тем сильнее это становилось. Попытаемся на другой стороне склона…
Не обращая внимания на болезненные укусы шиповника, чертополоха и крапивы, мы продвигались вперед по склону. Я четко ощущал возбуждение, которое охватило нас всех — охотничий азарт. С каждым шагом металлическая проволока дрожала все сильнее, словно ее магически притягивало таинственной силой. Или — будто бы она боялась места, которое мы искали.
Аталанте взял руководство в свои руки, вынул кинжал и рубил снова и снова по стеблям и кустарнику, чтобы хоть немного облегчить нам продвижение вперед. Внизу склона он неожиданно издал сдавленный крик и упал на землю. Его нога утонула в земле. Леонардо протянул ему руку и поставил его снова на ноги.
— Дыра в земле, — предположил Томмазо. — Нора лисы или кролика.
— Здесь не водятся ни лисы, ни кролики, — возразил Вийон. — Ни птицы, ни бабочки, ни пчелы. Хотя животным ничто не мешает, они бегут из этого места.
Теперь это бросилось нам всем в глаза Ни щебетание птиц, ни жужжание пчел не наполняли теплый июльский вечер. Зловещая тишина царила бы здесь, если бы не шум рынка. Нам больше не была видна пестрая суматоха ярмарки, мы только слышали усиливающийся и утихающий шум музыки и голосов людей и крики животных — далеко и все же отчетливо, как шум прибоя скрытого пляжа. У меня было ощущение, что мы перешли невидимую границу и вступили в чужую сферу, в которой шум нашего мира был только эхом, люди — тенями. Хотя солнце сияло на безоблачном небе, меня охватил озноб.
Леонардо встал на колени и изучил дыру в земле. Он взял у Аталанте его кинжал, обрезал пару папоротников и побегов шиповника и освободил вторую глубокую яму. Когда мы захотели ему помочь, то обнаружили, что многие побеги крепятся корнями не в грунте.
Их уложили так, чтобы скрыть вырубленную в земле лестницу. Никому не нужно было этого говорить — каждый знал, что мы близки к цели. Вийон снял с живота и поставил на землю свою коробку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148