Он уселся на один из стульев кованого железа, развернутый в сторону сада за домом, и стал глядеть на луну, диск которой смутно проглядывал сквозь густой слой лондонского смога. Ему вспомнились ее насмешливые слова:
«Вы выглядите так, как будто пришли на прием к зубному врачу».
Если это так, то не по его вине. Мало того, что Лоренс в полночь потащил его вниз по лестнице к служебному входу в магазин, но еще хуже, что это было сделано с целью навестить ту самую женщину, от которой он всеми правдами и неправдами пытается уберечь брата. К тому же нельзя было исключать возможность социальных последствий этой ситуации, хотя, кажется, никого, кроме него, это не волновало. Навещать незамужнюю женщину, которая живет одна, было немыслимо с точки зрения морали, и тот факт, что она занимается бизнесом, совсем не является оправданием, что она ни говорила бы. Никакая булочная не бывает открыта в столь поздний час.
Он и предположить не мог, что Лоренс, как только они подъехали к дому, направится прямиком в ее магазин. Не успел Филипп выйти из экипажа, как его брат уже был на половине лестницы, ведущей к ее двери. Но таков уж Лоренс, который привык действовать импульсивно, не задумываясь о том, как это выглядит со стороны. И Мария такая же беспечная.
«Как это похоже на тебя, Филипп. Ты всегда знаешь, что лучше для каждого».
Язвительный подтекст этих слов задел его. Он не всегда знал, что лучше. Дело в том, что она-то обычно этого совсем не знала. В поступках Марии всегда было больше дерзости, чем здравого смысла.
Несомненно, она всячески демонстрировала свое пренебрежение к собственной репутации для того лишь, чтобы досадить ему. Он затянулся сигарой и раздраженно выдохнул дымок. У Марии никогда не было никакого уважения к правилам приличия.
Мысленно вернувшись на двадцать два года назад, он увидел пару огромных светло-карих глаз, уставившихся на него – причем весьма бесцеремонно – откуда-то сверху, с ветки плакучей ивы. Насколько он помнит, в тот день он был один, потому что Лоренсу было запрещено выходить из детской, где он отбывал наказание за кражу подноса с пирожными за спиной нового шеф-повара.
Филипп устроился под ивой возле пруда и только что начал заниматься латынью, как какой-то звук заставил его взглянуть вверх. Он до сих пор до мельчайших подробностей помнил, как выглядела в тот день Мария: лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, поблескивали на ее длинных золотистых кудрявых волосах, она была в сером платьице и белом фартуке, а это говорило о том, что она служанка; в руке она держала большое красное, наполовину съеденное яблоко.
«Яблоко, – подумал он, – имело вполне метафорическое значение».
– Что означает слово veritas ? – спросила она, откусывая изрядный кусок яблока, и он понял, что за звук привлек его внимание к ее присутствию на дереве. Это был хруст яблока.
Услышав ее вопрос, он удивился. Предполагалось, что слуги не должны говорить с ним, если он не заговаривает с ними первым.
– Прошу прощения?
– Veritas , – повторила она, не обращая ни малейшего внимания на то, что говорит с набитым ртом. Какая невоспитанная девчонка! Она прожевала и проглотила, потом махнула полусъеденным яблоком в сторону книги, которую он держал в руке. – Ты произнес это вслух. Я не знаю этого слова. Что оно означает?
Он взглянул на открытый учебник, который лежал у него на коленях, потом снова посмотрел на нее:
– Это латинское слово, оно означает «истина». Я изучаю латынь.
Она на мгновение задумалась над полученной информацией, потом вонзила зубы в яблоко и, освободив таким образом руки, стала спускаться с дерева. Ее приземление обязывало его отложить учебник и встать.
Она легко спрыгнула перед ним на землю и, вынув из зубов яблоко левой рукой, протянула ему правую руку, как будто действительно ожидала, что он ее пожмет.
– Я Мария, – сказала она.
Вместо рукопожатия он поклонился:
– Виконт Лейтон, старший сын маркиза Кейна. К вашим услугам.
Видимо, это не произвело на нее должного впечатления. Она даже не присела в книксене. Откусив еще кусок яблока, она протянула ему полусъеденный плод.
– Хочешь откусить? Я угощаю.
Даже по прошествии всех этих лет нежный запах яблока, поднесенного к его носу, и обильное слюноотделение во рту, когда он откусил кусок, все еще живо помнятся ему, потому что с того момента его жизнь уже никогда не была прежней.
– Похоже, изучение латыни не такое уж веселое дело, – сказала она, когда он прожевал и проглотил кусок яблока. – Может быть, лучше поиграем? Если бы у нас была веревка, можно было бы сделать качели.
Хотя предложение было весьма заманчивым, он покачал головой.
– Спасибо, но мне нужно заниматься. – Он выпрямился и развернул плечи, весьма довольный собой. – Я собираюсь поступать в Итон.
– Мы могли бы привязать веревку к той ветке, – продолжала она, как будто он ничего не говорил, и указала на ветку, протянувшуюся над прудом.
Его одолело любопытство.
– Почему именно к той ветке?
– Потому что она над водой, глупенький. Если качнуться с берега как можно дальше, а потом отпустить веревку, то можно упасть в пруд. Вот будет весело!
Похоже, что это и впрямь будет весело, особенно в жаркий летний день, тем более когда альтернативой является латынь. Но он решительно покачал головой:
– Не могу. Я должен заниматься. До трех часов мне не разрешается играть.
– Полно тебе, – пробормотала она, и на ее губах появилась улыбка. – Я не наябедничаю на тебя.
Филипп до сих пор помнил ту улыбку. Даже в те времена она имела силу заставить человека делать такие вещи, которые ему никак не следовало делать.
Он капитулировал, втянутый в запретное развлечение крошечной девчонкой, которая не должна была даже осмелиться заговорить с ним. Результаты были плачевные: сломанная ветка дерева, перелом руки у него, три недели отсидки в детской в качестве наказания и хорошая взбучка от его отца.
Филипп печально улыбнулся. С первого момента, как он увидел ее, он подозревал, что от Марии Мартингейл жди беды. А в то лето, когда она вернулась домой из Франции, он уже знал это наверняка.
Он отлично помнил ту ленту для волос, хотя сегодня отрицал это. У него неожиданно заныло сердце. Он также помнил, как она плакала, когда потеряла эту чертову штуковину.
Дверь по другую сторону общей высокой кирпичной дымовой трубы открылась, и он аж застонал в темноте. «Легка на помине», – с досадой подумал он.
Он выпрямился на стуле и посмотрел через низкую стенку, разделявшую их балконы, чтобы убедиться в том, что предмет его мыслей действительно появился на балконе.
В руке ее была маленькая масляная лампа, и при ее мягком желтоватом свете он мог разглядеть, что фартука на ней больше нет. Она была одета более неофициально – в длинную белую ночную сорочку и халатик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65