Вдруг она вновь почувствовала себя пятнадцатилетней девочкой, наблюдающей, как он поворачивается к ней спиной и уходит.
Было крайне досадно осознавать, что его невысокое мнение о ней все еще задевает ее, хотя не должно бы, ведь прошло столько времени. Какое ей дело до того, что он думает о ней? Он, черт возьми, даже не нравится ей больше. В такие моменты трудно даже вспомнить, что когда-то он ей нравился. И несмотря на этот великолепный поцелуй, она ему тоже не нравится. Он отчетливо дал ей это понять.
Она прищурила глаза, глядя на закрытую дверь. Значит, он считает, что целовать ее – это безумие?
Он не безумен. Он абсолютно невыносим.
Он, видимо, потерял разум. Это единственно возможное объяснение его странного поведения. Расстроенный Филипп вошел в свой дом, сунул ключ в карман и пересек вестибюль. Он джентльмен, но только что вел себя так, что это шло вразрез со смыслом, который вкладывался в это понятие. Раньше всякий раз, когда его страсть к ней начинала его беспокоить, он мог взять ее под контроль, подавить ее и прогнать усилием воли. Но на этот раз так не получилось.
Он спустился к ней прежде всего для того, чтобы отдать это проклятое меню, думал он, поднимаясь по лестнице в свою спальню. Увидев, что у нее горит свет, он решил, что будет лучше поскорее разделаться с этим поручением, пока не забыл о нем совсем.
Он понимал, что следовало бы просто послать лакея, но не сделал этого, потому что иначе не смог бы увидеться с ней. Огорченно вздохнув, Филипп остановился на лестничной площадке. К чему лукавить с самим собой? Меню было слабым оправданием его желания увидеться с ней.
Он весь вечер думал о ней. Сегодня все ему о ней напоминало. Ужин в «Кларендоне», где она раньше работала, ваза с сочными красными яблоками на столе, приятель, заказавший шоколадный торт на десерт. А потом игра в шахматы в его клубе, где он проиграл партию, потому что думал о ней, вспоминая, как они с ней играли в шахматы, и тоскуя по этим дням. А потом был момент в курительной комнате, когда он начал зажигать сигару, но так и не зажег, потому что ему вспомнилась она на балконе в ночной сорочке.
А по прибытии домой, увидев, что у нее горит свет, он полетел, словно бабочка к огоньку, повернулся, словно стрелка компаса, всегда указывающая на север, и направился к ней, вместо того чтобы идти домой.
Спускаясь на кухню, он все время знал, что совершает ошибку. Его способность контролировать себя была небезгранична. Но он продолжал идти, как будто хотел проверить себя, доказать себе, что он вполне способен противостоять ей.
Как сильно он ошибался!
Кожа на ее щеке была шелковистой, как он и представлял себе. Ее губы, липкие от шоколада, были сладкими на вкус. Даже сейчас ему все еще чудился запах ванили и корицы от ее волос. А ее тело… Боже милостивый! У него пересохло в горле, когда он вспомнил ощущение ее грудей, прижавшихся к нему, крутой изгиб ее талии под своей рукой, прикосновение ее бедер к его бедрам. Все это превосходило все, что рисовало ему разгоряченное воображение, когда он мечтал о ней в семнадцать лет.
Он и сам не знает, как ему удалось сегодня прийти в себя. То ли грохот проехавшего по улице экипажа, то ли звон часов наверху вывели его из состояния безумия, и он вспомнил, что они находятся в освещенной комнате, где их может видеть любой прохожий; он также вспомнил, что он маркиз и джентльмен, а она респектабельная женщина, находящаяся теперь у него в услужении.
Если бы она была куртизанкой, он мог бы овладеть ею – и дело с концом. Если бы она была леди, он мог бы жениться на ней, овладеть ею – и дело с концом. Но она не была ни той ни другой, и в этом заключалась вся неразрешимая проблема.
Он почувствовал прилив раздражения. Не абсурдно ли, что она так сильно занимает его мысли? Не абсурдно ли, что обычная женщина – да, несмотря на его обвинения, она не была ведьмой, а была самой обычной женщиной – способна так сильно возбуждать его? Она, конечно, была хорошенькой, но он за свою жизнь спал и с более красивыми женщинами. Она ни в коей мере не была ему ровней ни по происхождению, ни по социальному статусу, ни по родственным связям, а следовательно, была неподходящей кандидатурой для более постоянного союза. Именно поэтому, напомнил он себе, он спас от нее своего брата много лет назад.
Двенадцать лет, напомнил он себе, дергая узел галстука. Мысль о том, что по прошествии стольких лет он все еще одержим ею, что она воспламеняет его желание и лишает его самообладания, была унизительной.
Сегодня он один раз попробовал ее на вкус, но это отнюдь не удовлетворило его аппетита. Он хотел ее теперь больше, чем когда-либо прежде, но между ними, как прежде, так и теперь, стояла непреодолимая преграда. Он не мог удовлетворить свою страсть к ней, не обесчестив их обоих и доброе имя своей семьи.
Целовать ее было огромной ошибкой, и он понимал, что не может допустить ее повторения. Ему надо держаться от нее подальше. Гораздо разумнее вообще избежать соблазна, чем проверять свою способность противостоять ему. Хотя он гордился своей силой воли и умением контролировать свои эмоции, но когда речь шла о Марии Мартингейл, лучше было не испытывать судьбу.
Глава 10
Из чего только делаются девочки? Из конфет и пирожных, из сластей всевозможных…
Английская детская песенка
С приближением майского бала у Марии оставалось все меньше времени для того, чтобы думать о Филиппе, но время от времени он все-таки вспоминался ей, причем каждый раз она снова сердилась и на него, и на себя.
У нее было много работы. Ее бизнес процветал, ее подручные хорошо справлялись с работой, но ими приходилось постоянно руководить, и она сама с головой ушла в подготовку к балу. Однако за десять дней, прошедших после того поцелуя, его накал и последовавшие за ним возмутительные события вспоминались ей по крайней мере по десять раз в день. Она даже не подозревала, что поцелуй может быть таким горячим и возбуждающим, таким эротичным, и поняла, что в характере Филиппа есть много другого, а не только холодное самообладание, которое он демонстрировал окружающим.
Когда из опустевшего кондитерского мешочка с шумом вырвались пузырьки воздуха, это заставило ее вернуться из мира мечты в действительность, и Мария, вновь наполнив мешочек бисквитной массой, продолжила выжимать червячки массы на противень, застеленный пергаментом, а ее мысли вернулись к более захватывающим вещам, чем приготовление «дамских пальчиков».
Возмутительно, что человек, имевший такое низкое мнение о ней, мог заставить ее испытать подобные чувства. Она все еще пребывала в состоянии эйфории, и губы ее горели от ощущения его губ на них, а он взял и испортил и этот самый волнующий момент в ее жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Было крайне досадно осознавать, что его невысокое мнение о ней все еще задевает ее, хотя не должно бы, ведь прошло столько времени. Какое ей дело до того, что он думает о ней? Он, черт возьми, даже не нравится ей больше. В такие моменты трудно даже вспомнить, что когда-то он ей нравился. И несмотря на этот великолепный поцелуй, она ему тоже не нравится. Он отчетливо дал ей это понять.
Она прищурила глаза, глядя на закрытую дверь. Значит, он считает, что целовать ее – это безумие?
Он не безумен. Он абсолютно невыносим.
Он, видимо, потерял разум. Это единственно возможное объяснение его странного поведения. Расстроенный Филипп вошел в свой дом, сунул ключ в карман и пересек вестибюль. Он джентльмен, но только что вел себя так, что это шло вразрез со смыслом, который вкладывался в это понятие. Раньше всякий раз, когда его страсть к ней начинала его беспокоить, он мог взять ее под контроль, подавить ее и прогнать усилием воли. Но на этот раз так не получилось.
Он спустился к ней прежде всего для того, чтобы отдать это проклятое меню, думал он, поднимаясь по лестнице в свою спальню. Увидев, что у нее горит свет, он решил, что будет лучше поскорее разделаться с этим поручением, пока не забыл о нем совсем.
Он понимал, что следовало бы просто послать лакея, но не сделал этого, потому что иначе не смог бы увидеться с ней. Огорченно вздохнув, Филипп остановился на лестничной площадке. К чему лукавить с самим собой? Меню было слабым оправданием его желания увидеться с ней.
Он весь вечер думал о ней. Сегодня все ему о ней напоминало. Ужин в «Кларендоне», где она раньше работала, ваза с сочными красными яблоками на столе, приятель, заказавший шоколадный торт на десерт. А потом игра в шахматы в его клубе, где он проиграл партию, потому что думал о ней, вспоминая, как они с ней играли в шахматы, и тоскуя по этим дням. А потом был момент в курительной комнате, когда он начал зажигать сигару, но так и не зажег, потому что ему вспомнилась она на балконе в ночной сорочке.
А по прибытии домой, увидев, что у нее горит свет, он полетел, словно бабочка к огоньку, повернулся, словно стрелка компаса, всегда указывающая на север, и направился к ней, вместо того чтобы идти домой.
Спускаясь на кухню, он все время знал, что совершает ошибку. Его способность контролировать себя была небезгранична. Но он продолжал идти, как будто хотел проверить себя, доказать себе, что он вполне способен противостоять ей.
Как сильно он ошибался!
Кожа на ее щеке была шелковистой, как он и представлял себе. Ее губы, липкие от шоколада, были сладкими на вкус. Даже сейчас ему все еще чудился запах ванили и корицы от ее волос. А ее тело… Боже милостивый! У него пересохло в горле, когда он вспомнил ощущение ее грудей, прижавшихся к нему, крутой изгиб ее талии под своей рукой, прикосновение ее бедер к его бедрам. Все это превосходило все, что рисовало ему разгоряченное воображение, когда он мечтал о ней в семнадцать лет.
Он и сам не знает, как ему удалось сегодня прийти в себя. То ли грохот проехавшего по улице экипажа, то ли звон часов наверху вывели его из состояния безумия, и он вспомнил, что они находятся в освещенной комнате, где их может видеть любой прохожий; он также вспомнил, что он маркиз и джентльмен, а она респектабельная женщина, находящаяся теперь у него в услужении.
Если бы она была куртизанкой, он мог бы овладеть ею – и дело с концом. Если бы она была леди, он мог бы жениться на ней, овладеть ею – и дело с концом. Но она не была ни той ни другой, и в этом заключалась вся неразрешимая проблема.
Он почувствовал прилив раздражения. Не абсурдно ли, что она так сильно занимает его мысли? Не абсурдно ли, что обычная женщина – да, несмотря на его обвинения, она не была ведьмой, а была самой обычной женщиной – способна так сильно возбуждать его? Она, конечно, была хорошенькой, но он за свою жизнь спал и с более красивыми женщинами. Она ни в коей мере не была ему ровней ни по происхождению, ни по социальному статусу, ни по родственным связям, а следовательно, была неподходящей кандидатурой для более постоянного союза. Именно поэтому, напомнил он себе, он спас от нее своего брата много лет назад.
Двенадцать лет, напомнил он себе, дергая узел галстука. Мысль о том, что по прошествии стольких лет он все еще одержим ею, что она воспламеняет его желание и лишает его самообладания, была унизительной.
Сегодня он один раз попробовал ее на вкус, но это отнюдь не удовлетворило его аппетита. Он хотел ее теперь больше, чем когда-либо прежде, но между ними, как прежде, так и теперь, стояла непреодолимая преграда. Он не мог удовлетворить свою страсть к ней, не обесчестив их обоих и доброе имя своей семьи.
Целовать ее было огромной ошибкой, и он понимал, что не может допустить ее повторения. Ему надо держаться от нее подальше. Гораздо разумнее вообще избежать соблазна, чем проверять свою способность противостоять ему. Хотя он гордился своей силой воли и умением контролировать свои эмоции, но когда речь шла о Марии Мартингейл, лучше было не испытывать судьбу.
Глава 10
Из чего только делаются девочки? Из конфет и пирожных, из сластей всевозможных…
Английская детская песенка
С приближением майского бала у Марии оставалось все меньше времени для того, чтобы думать о Филиппе, но время от времени он все-таки вспоминался ей, причем каждый раз она снова сердилась и на него, и на себя.
У нее было много работы. Ее бизнес процветал, ее подручные хорошо справлялись с работой, но ими приходилось постоянно руководить, и она сама с головой ушла в подготовку к балу. Однако за десять дней, прошедших после того поцелуя, его накал и последовавшие за ним возмутительные события вспоминались ей по крайней мере по десять раз в день. Она даже не подозревала, что поцелуй может быть таким горячим и возбуждающим, таким эротичным, и поняла, что в характере Филиппа есть много другого, а не только холодное самообладание, которое он демонстрировал окружающим.
Когда из опустевшего кондитерского мешочка с шумом вырвались пузырьки воздуха, это заставило ее вернуться из мира мечты в действительность, и Мария, вновь наполнив мешочек бисквитной массой, продолжила выжимать червячки массы на противень, застеленный пергаментом, а ее мысли вернулись к более захватывающим вещам, чем приготовление «дамских пальчиков».
Возмутительно, что человек, имевший такое низкое мнение о ней, мог заставить ее испытать подобные чувства. Она все еще пребывала в состоянии эйфории, и губы ее горели от ощущения его губ на них, а он взял и испортил и этот самый волнующий момент в ее жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65