— Удачи вам! Вы же хвастались, что «Одиссей» самый быстрый корабль в мире! Тут уж ничего не поделаешь — в свою же сеть и попались!
Внутри Лока как будто соскочила какая-то пружинка. Он схватил Роджера за горло и поднес к его челюсти свой могучий кулак: сейчас он сотрет улыбку с этой пьяной морды! Роджер весь покраснел, закашлялся, беспомощно пятясь, пытался оторвать от горла крепкие, как щипцы, пальцы Лока. Ярость сжигала Лока, но отыграться на этом ничтожестве? Нет, нет!
— Если я тебя еще застану в Бостоне по возвращении, ты ответишь мне за все! Понял?
Роджер покорно замотал головой. Лок отпустил его, и он рухнул, как ощипанный гусь, на сковородку.
Лок резко повернул к двери. — Пошли, Дайлан! — Этот мерзавец Роджер прав — «Одиссея» не догнать. Мы можем связаться с Нью-Йорком, и если они просигналят ему с маяка, пока он еще не развернулся от берега… — Голос Дайлана, когда они вышли на улицу, прозвучал с мрачной безнадежностью. — Еще идеи?
Лок остановился около нанятого экипажа.
— Мы должны их догнать…
— Что? Но как? Это немыслимо!
— Другого выбора нет. — Впервые в жизни Лок решил довериться не разуму, а чувству. — На этот раз Тейт убьет ее. Или хуже того…
— На этот раз тебе придется меня убить. — Голос Констанс прозвучал удивительно спокойно. — Ты уже однажды пытался, может, теперь получится…
Он понял и медленно опустил револьвер. Алекс застонал, но сейчас она ему ничем не поможет. Не отрывая глаз от безумных глаз Тейта, Констанс улыбнулась, — это была улыбка жгучей ненависти, в которой сгорел весь ее страх.
— Ты боялся этой минуты целых десять лет, не так ли, дядюшка? Боялся, что я назову тебя твоим настоящим именем. — Она произнесла, как будто выплюнула:
— Убийца!
— Дитя мое! — Он сделал шаг к ней со странно изменившимся лицом.
— Моего отца убила не лихорадка! Его убил ты! Ты напал на него, когда он был пьяный и беспомощный, подкрался сзади как презренный трус и размозжил ему голову. А когда понял, что я это видела, пытался меня утопить, сунул головой в воду и держал там, пока я не начала захлебываться!
Она вздрогнула, вспомнив этот ужас: как поднимаются вверх пузырьки из ее истерзанных легких, как она понимала, что сейчас умрет, умрет как ее папа. Неудивительно, что в ней появился такой ужас перед водой!
— Но кто-то подошел, и тебе пришлось притвориться, что ты меня спасаешь, так ведь, дядюшка? И тогда ты решил по-другому — что тебе выгоднее, чтобы я была жива. Иначе мое наследство вернулось бы к моему народу. Но что может рассказать дитя, когда очнется? Представляю, как ты взывал к Божьей помощи, и, наверное, он услышал твои молитвы и лишил меня памяти, но не навсегда, как видишь!
— Тихо, Лили!
— Не смей называть меня так! Не имеешь права! Так меня звала только бабушка Канаи. Она родила дочь, мою маму, тоже от белого, поэтому она поняла ее, когда она полюбила Джеймса Латэма. Канаи была из королевского рода, и после ее смерти я стала наследницей ее владений. Тут-то ты обратил внимание на нас с отцом.
— Бедное помешанное дитя! — холодным тоном произнес Тейт, засовывая револьвер обратно за пояс. — Ты так долго была больна…
— Уже не больна! — Констанс уже не боялась его, и его слова на нее не действовали.
— Как ты, должно быть, боялся этого дня! Все эти годы пытался заставить меня обо всем забыть, пытался убедить всех и меня в том числе, что я сумасшедшая! Но теперь мои глаза открылись, и я знаю правду.
В ее мозгу неслись яркие ожившие картинки прошлого. Счастливая жизнь с бабушкой Канаи — она ее единственная внучка. Отец — такой мягкий, такой печальный после смерти матери, ищущий забвения в вине и проповедях в этой злосчастной святой миссии! Конечно, теперь она понимала — потерять вначале свою первую любовь, а потом молодую жену, — это было слишком большое испытание для Джеймса Латэма. И она помнила тот ужасный день…
— Папа никогда бы не сделал по-твоему — пробормотала Констанс. — Пусть он был пьяница, но он любил и уважал мой народ и хотел уберечь его от твоих жадных лап. Поэтому ты убил его и захватил мое наследство.
— Они все неграмотные, погрязшие в грехах людишки, они нуждаются в моем руководстве, — попытался возразить Тейт. — Я сделал эту плантацию тем, что она есть. Без меня ничего бы там не было. Иегова лишил меня столь многого, разве я не достоин хоть маленького вознаграждения за свои труды?
— Ты строил из себя короля — на крови и слезах моих соотечественников! Жалкий урод! Безумец! Ничем не скроешь свою порочность!
— Заткнись! — Он схватил ее за горло.
— Убей меня, убей! — повторила она, задыхаясь. — Я тебя больше не боюсь!
— Ты мне полезнее живая! — От склонившегося над ней лица тошнотворно несло орхидеями и кровью! — И я найду способы, чтобы ты могла меня развлечь!
Она засмеялась.
— Изнасилуешь? Ну-ну! Думаешь, от этих разговоров мужчиной себя почувствуешь? Я не ребенок, и знаю, что эта твоя штучка поднимается только, когда ты истязаешь кого-то. Ты на муху-то не сможешь влезть, не то, что на настоящую женщину!
— Блудница вавилонская! — Тейт ударил ее по лицу. — Замолчи!
Констанс ощутила во рту медный вкус крови — и засмеялась снова. Она знала теперь, что бы ни случилось, даже в такой беде, в какой она очутилась сейчас, она не будет ощущать себя беспомощной.
— Иди ты к черту!
Тейт снова замахнулся было, но сверху на палубе раздались голоса — смена вахты. Он опустил руку, вгляделся в нее своими кроличьими глазками, тяжело дыша от бессильной ярости.
— Я еще займусь тобой на досуге, Лили. Ты многому научишься.
Констанс слизала кровь с разбитой губы.
— А ты за многое ответишь. В аду для тебя место, во всяком случае, приготовлено.
Бесцветные брови Тейта чуть приподнялись, лицо озарила лучезарная улыбка.
— Что ж, мне нравится такое состязание. Посмотрим, чья возьмет. А пока, поразмысли о сладости раскаяния и о том, сколько стоит жизнь этого старика!
Дверь каюты с шумом захлопнулась за ним, щелкнул замок. Констанс некоторое время оставалась недвижной, а потом рухнула на койку, пытаясь достать связанными руками до горящей щеки.
— Ну, девочка, я горжусь тобой! — донесся до нее возглас с противоположной койки.
— Дедуля? — Ее голос теперь дрогнул. — Он здорово тебя?
— Ничего, Констанс. Выглядит хуже, чем на самом деле.
Лицо его все заплыло и распухло; чувствовалось, что, несмотря на напускную бодрость, ему больно говорить. Да, и молодому бы тут не поздоровилось, что уж говорить о старике.
— Ты слышал?
— Большую часть. Наконец-то узнал правду из его собственных дьявольских уст. Кстати, девочка, надеюсь, твои зубки такие же острые, как и язычок, а? — Несмотря на трагичность ситуации, он засмеялся.
— Что? — Она не поняла причины смеха, и вообще, что он имел в виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86