У ворот Дигомских стоит, твоего разрешения ждет в Тбилиси войти! Говорят, парчу, бархат, шелк привез… изделия тоже…
Сдернув с плеч платок, Нуца накинула его на голову Циалы и поволокла ее в гущу амкаров. Толпа вмиг раздвинулась, пропустила женщин и снова крепко сдвинулась в непроходимую стену.
– Говорят, для сарбазов тоже дешевый товар привез!..
Почти на руках дотащила Нуца сопротивлявшуюся Циалу. Втолкнув ее во двор, Нуца быстро закрыла на засов калитку, увлекла девушку в комнату, набросила на дверь большой крючок и, как разъяренная мегера, налетела на Циалу:
– Ты что, подлая гиена, задумала? Или совсем ослепла? Почему свой народ на горе обречь решила? Ты думаешь, тебя спасали? Сдохла бы за это – никто внимания не обратил бы! Думаешь, из-за тебя сыпали ложь, как зерна курам? Тбилиси спасали, жизнь тысячам грузин спасали! Кому ты мстила, помесь лошади и шакала? Думаешь, персам? Они месяц молили аллаха дать им удобный повод, чтобы выпотрошить Тбилиси. Вай ме! Кто видел еще такую ишачью танцовщицу! – И, размахнувшись, со всей силой ударила Циалу по щеке, потом по другой. «Для ровного счета», – решила Нуца и снова принялась осыпать бранью оробевшую Циалу: – Если горе имела, зачем по всему майдану разменяла?! Или святое имя Паата Саакадзе для тебя дешевый платок, что трясешь его перед врагами? Почему не научилась у благородной госпожи Русудан в сердце глубоко прятать дорогую память? Или, дикая кошка, смеешь думать, что тебе Паата дороже? Вай ме, бесчувственная черепаха! Не заметила, сколько внимания оказывала тебе княгиня Хорешани, жалела… А! Лучше бы «барсы» загрызли изменницу своего народа!
– Нуца! Нуца! Что ты говоришь? Клянусь, я не подумала…
– Не подумала? Тогда о чем твоя пустая тыква думала? Персы в благодарность поднос с дастарханом преподнесут? Или…
Нуца осеклась. Упав ничком на тахту, Циала громко, безудержно рыдала.
Одобрительно кивнув головой, Нуца вышла на балкон, поставила на кирпичный пол мангал и принялась раздувать угли: «Кажется, я все же растопила лед… Что теперь будет?! Защити, святая Индиса! Не позволь персам выследить нас!.. Плачет еще… пусть, слезы лучшее лекарство для раненого сердца».
Вернувшись в комнату, Нуца вынула из сундука цветную камку, расстелила на низеньком круглом столике, установленном на тахте, приготовила две чаши, кувшин прохладного вина, тарелки и ложки.
Циала приподнялась, провела по лицу ладонью, увидела свое изображение в итальянском стекле и порывисто стала сбрасывать с себя нарядную одежду. Со звоном летели браслеты, катились кольца, разбивались серьги, рассыпалось ожерелье.
Открыв второй сундук, Нуца достала простое платье своей дочери, ситцевый головной платок и молча протянула Циале, затем собрала в узелок драгоценности, сунула в сундук.
– Вчера майдан вдоль и поперек обегала, ложку перцу не могла найти, – даже засмеялась: раньше мешками навязывали, а теперь, вытаращив глаза, на меня смотрят, будто я золото покупаю. Хорошо, дома нашла, какой без перца чанахи! Кот мой и то отказывается, привык с перцем…
Уронив голову на ладонь, Циала молчала. В простом платье, с ситцевым платком на голове, это уже была обыкновенная крестьянская девушка – обыкновенная и несчастная. Материнские пощечины Нуцы словно сняли колдовство многих лет. Какое-то спокойствие… не испытанное с того страшного дня… охватило ее. Может, отомстив, она уже ничего не желала? Может, выполнив данную себе клятву, она почувствовала себя свободной? Может, долголетний долг, выполненный перед любовью, облегчил ее душу? Но одно стало понятно: больше ей ничего не надо от жизни. Было счастье – ушло, было горе – ушло.
– Попробуй чанахи, девушка. На, выпей вина! Сыру хочешь? Тоже есть. Мой Вардан-джан всегда говорит: «У моей Нуцы даже летом снег можно достать».
– Что делать мне теперь, дорогая Нуца?
– Кушай, сил наберись… Я без тебя думаю об этом… К отцу вернешься?
– Чужая я там. Сколько лет не была! Как-то гостить поехала – сестры прячутся, братья шапки в руках мнут, мать не перестает кланяться и благодарить… Госпожа Русудан в память… сына… обогатила их… Меня счастливой считают – в доме княгини своя.
– Тогда к княгине Хорешани.
– Нет, нет, благодаря тебе сейчас поняла: напрасно столько лет горем своим надоедала.
– Хочешь, у меня поживи!
– Должна Тбилиси покинуть… сюда больше не вернусь. Нуца… великий грех – убить?
– Врага? Совсем не грех! Вот Моурави, да светит ему факел счастья, столько врагов убил, сколько волос нет на моей голове. И чем больше убивает, тем ярче слава. Даже церковь благословляла, потому врагов церкови уничтожал… Нет, о таком не печалься! В монастыре не поживешь ли, пока сердце успокоится?
– Уже успокоилось. Не люблю монастырь. Но куда еще?
– Тогда в монастырь святой Шушаники пойди, – святая тоже пострадала от мусульман. Там игуменья – моя знакомая, буду в гости к тебе ездить.
Стосковавшаяся по материнской ласке Циала повисла на шее Нуцы… и почувствовала, что не одинока, что есть у нее дом, есть мать, с которой о самом сложном можно говорить без обиняков, сердечно… что она снова простая девушка, как много лет назад.
– Свои драгоценности игуменье отдай, для церкви, – хоть святые… все же богатство любят. Почет высшего сорта получишь. Свое право, девушка, не отдавай, зачем? Бессловесных каждый с охотой обижает… Кто? Кто там?!
В ворота настойчиво стучали. Женщины замерли. Стук повторился. Нуца всплеснула руками:
– Вардан-джан! Его стук! – и стремглав бросилась открывать.
Циала сжалась. Купца она хорошо знала – сколько раз к Хорешани приходил. Но не побоится ли теперь оставить ее в доме? Может, Нуца в погребе скроет?
Но лишь Вардан вошел, по его лицу девушка поняла: все знает.
Ростом! Пресвятая дева, в какой одежде! Арчил! Откуда они?.. И, не в силах сдержать тревогу, вскрикнула:
– Что случилось, батоно Ростом?
– Ничего не случилось. А ты думала, в Тбилиси теперь на своем коне безопаснее въехать?
– Хорошо, пешком впустили, – засмеялся Вардан. – Гурген верблюдов в караван-сарай повел. Князь Шадиман особую охрану дал, из грузин, – персам тоже не доверяет… Моурави прав был, князь так обрадовался мне, еле скрывал: «Теперь, Вардан Мудрый, майдан оживет!» – «Как же, – отвечаю, – как узнал, что ты, светлый князь, в Тбилиси, тотчас из Гурии с товаром выехал…»
– Циала, что уставилась? Подай медный таз и кувшин, у азнаура Ростома на лице не меньше пуда сажи…
Нельзя сказать, чтобы Вардану пришлось по душе присутствие Циалы… На майдане амкары рассказали им о минбаши Надире и отважной грузинке. Но куда денется беззащитная? В доме Дато засада, в доме Ростома – тоже. Поэтому, несмотря на запрещение Моурави, пришлось «погонщикам» сюда свернуть – правда, ненадолго, сегодня ночью должны исчезнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215
Сдернув с плеч платок, Нуца накинула его на голову Циалы и поволокла ее в гущу амкаров. Толпа вмиг раздвинулась, пропустила женщин и снова крепко сдвинулась в непроходимую стену.
– Говорят, для сарбазов тоже дешевый товар привез!..
Почти на руках дотащила Нуца сопротивлявшуюся Циалу. Втолкнув ее во двор, Нуца быстро закрыла на засов калитку, увлекла девушку в комнату, набросила на дверь большой крючок и, как разъяренная мегера, налетела на Циалу:
– Ты что, подлая гиена, задумала? Или совсем ослепла? Почему свой народ на горе обречь решила? Ты думаешь, тебя спасали? Сдохла бы за это – никто внимания не обратил бы! Думаешь, из-за тебя сыпали ложь, как зерна курам? Тбилиси спасали, жизнь тысячам грузин спасали! Кому ты мстила, помесь лошади и шакала? Думаешь, персам? Они месяц молили аллаха дать им удобный повод, чтобы выпотрошить Тбилиси. Вай ме! Кто видел еще такую ишачью танцовщицу! – И, размахнувшись, со всей силой ударила Циалу по щеке, потом по другой. «Для ровного счета», – решила Нуца и снова принялась осыпать бранью оробевшую Циалу: – Если горе имела, зачем по всему майдану разменяла?! Или святое имя Паата Саакадзе для тебя дешевый платок, что трясешь его перед врагами? Почему не научилась у благородной госпожи Русудан в сердце глубоко прятать дорогую память? Или, дикая кошка, смеешь думать, что тебе Паата дороже? Вай ме, бесчувственная черепаха! Не заметила, сколько внимания оказывала тебе княгиня Хорешани, жалела… А! Лучше бы «барсы» загрызли изменницу своего народа!
– Нуца! Нуца! Что ты говоришь? Клянусь, я не подумала…
– Не подумала? Тогда о чем твоя пустая тыква думала? Персы в благодарность поднос с дастарханом преподнесут? Или…
Нуца осеклась. Упав ничком на тахту, Циала громко, безудержно рыдала.
Одобрительно кивнув головой, Нуца вышла на балкон, поставила на кирпичный пол мангал и принялась раздувать угли: «Кажется, я все же растопила лед… Что теперь будет?! Защити, святая Индиса! Не позволь персам выследить нас!.. Плачет еще… пусть, слезы лучшее лекарство для раненого сердца».
Вернувшись в комнату, Нуца вынула из сундука цветную камку, расстелила на низеньком круглом столике, установленном на тахте, приготовила две чаши, кувшин прохладного вина, тарелки и ложки.
Циала приподнялась, провела по лицу ладонью, увидела свое изображение в итальянском стекле и порывисто стала сбрасывать с себя нарядную одежду. Со звоном летели браслеты, катились кольца, разбивались серьги, рассыпалось ожерелье.
Открыв второй сундук, Нуца достала простое платье своей дочери, ситцевый головной платок и молча протянула Циале, затем собрала в узелок драгоценности, сунула в сундук.
– Вчера майдан вдоль и поперек обегала, ложку перцу не могла найти, – даже засмеялась: раньше мешками навязывали, а теперь, вытаращив глаза, на меня смотрят, будто я золото покупаю. Хорошо, дома нашла, какой без перца чанахи! Кот мой и то отказывается, привык с перцем…
Уронив голову на ладонь, Циала молчала. В простом платье, с ситцевым платком на голове, это уже была обыкновенная крестьянская девушка – обыкновенная и несчастная. Материнские пощечины Нуцы словно сняли колдовство многих лет. Какое-то спокойствие… не испытанное с того страшного дня… охватило ее. Может, отомстив, она уже ничего не желала? Может, выполнив данную себе клятву, она почувствовала себя свободной? Может, долголетний долг, выполненный перед любовью, облегчил ее душу? Но одно стало понятно: больше ей ничего не надо от жизни. Было счастье – ушло, было горе – ушло.
– Попробуй чанахи, девушка. На, выпей вина! Сыру хочешь? Тоже есть. Мой Вардан-джан всегда говорит: «У моей Нуцы даже летом снег можно достать».
– Что делать мне теперь, дорогая Нуца?
– Кушай, сил наберись… Я без тебя думаю об этом… К отцу вернешься?
– Чужая я там. Сколько лет не была! Как-то гостить поехала – сестры прячутся, братья шапки в руках мнут, мать не перестает кланяться и благодарить… Госпожа Русудан в память… сына… обогатила их… Меня счастливой считают – в доме княгини своя.
– Тогда к княгине Хорешани.
– Нет, нет, благодаря тебе сейчас поняла: напрасно столько лет горем своим надоедала.
– Хочешь, у меня поживи!
– Должна Тбилиси покинуть… сюда больше не вернусь. Нуца… великий грех – убить?
– Врага? Совсем не грех! Вот Моурави, да светит ему факел счастья, столько врагов убил, сколько волос нет на моей голове. И чем больше убивает, тем ярче слава. Даже церковь благословляла, потому врагов церкови уничтожал… Нет, о таком не печалься! В монастыре не поживешь ли, пока сердце успокоится?
– Уже успокоилось. Не люблю монастырь. Но куда еще?
– Тогда в монастырь святой Шушаники пойди, – святая тоже пострадала от мусульман. Там игуменья – моя знакомая, буду в гости к тебе ездить.
Стосковавшаяся по материнской ласке Циала повисла на шее Нуцы… и почувствовала, что не одинока, что есть у нее дом, есть мать, с которой о самом сложном можно говорить без обиняков, сердечно… что она снова простая девушка, как много лет назад.
– Свои драгоценности игуменье отдай, для церкви, – хоть святые… все же богатство любят. Почет высшего сорта получишь. Свое право, девушка, не отдавай, зачем? Бессловесных каждый с охотой обижает… Кто? Кто там?!
В ворота настойчиво стучали. Женщины замерли. Стук повторился. Нуца всплеснула руками:
– Вардан-джан! Его стук! – и стремглав бросилась открывать.
Циала сжалась. Купца она хорошо знала – сколько раз к Хорешани приходил. Но не побоится ли теперь оставить ее в доме? Может, Нуца в погребе скроет?
Но лишь Вардан вошел, по его лицу девушка поняла: все знает.
Ростом! Пресвятая дева, в какой одежде! Арчил! Откуда они?.. И, не в силах сдержать тревогу, вскрикнула:
– Что случилось, батоно Ростом?
– Ничего не случилось. А ты думала, в Тбилиси теперь на своем коне безопаснее въехать?
– Хорошо, пешком впустили, – засмеялся Вардан. – Гурген верблюдов в караван-сарай повел. Князь Шадиман особую охрану дал, из грузин, – персам тоже не доверяет… Моурави прав был, князь так обрадовался мне, еле скрывал: «Теперь, Вардан Мудрый, майдан оживет!» – «Как же, – отвечаю, – как узнал, что ты, светлый князь, в Тбилиси, тотчас из Гурии с товаром выехал…»
– Циала, что уставилась? Подай медный таз и кувшин, у азнаура Ростома на лице не меньше пуда сажи…
Нельзя сказать, чтобы Вардану пришлось по душе присутствие Циалы… На майдане амкары рассказали им о минбаши Надире и отважной грузинке. Но куда денется беззащитная? В доме Дато засада, в доме Ростома – тоже. Поэтому, несмотря на запрещение Моурави, пришлось «погонщикам» сюда свернуть – правда, ненадолго, сегодня ночью должны исчезнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215