А они, горцы-грузины, всегда верны своему слову. И как тогда, в светлый день возвращения царя Теймураза из Гонио, поклялись Георгию Саакадзе и согласились признавать одного бога, а царем одного Теймураза, так и теперь не отступили от священной клятвы. Пусть царь Теймураз возглавит их в борьбе со своими врагами и врагами царства.
Нет, не казался ему, Теймуразу, тяжелым обратный путь в кахетинские горы. А радостные встречи с горцами в аулах и поселениях вселяли надежду на победу.
Князья вошли тихо – Чолокашвили, Джандиери, Чавчавадзе и Вачнадзе. Стараясь не звенеть оружием, опустились на скамью против царя.
Сверкнув красноватыми зрачками, Теймураз сразу стал упрекать советников в медлительности: «В чем, наконец, задержка?! Почему не вынуждаете горцев приступить к войне?!»
Придав лицу выражение почтительности, Чолокашвили спокойно объяснил, что горцев нельзя упрекать в нерадении. Они сами рвутся в бой – кони все перекованы, оружие отточено, колчаны полны стрел, в перекидных сумках запас, – но еще не вернулись последние разведчики, и потому ангелы гор не зажигают на вершинах сигнальные огни.
Теймураз раздраженно хрустнул пальцами и язвительно протянул, что если ангелам гор вздумается еще год держать кремни под свернутыми крыльями, то уже никакие огни не распалят его десницу.
Вачнадзе невольно остановил свой взор на руке царя, сжимающей гусиное перо, и напомнил, что тушины не только год, но даже месяц не могут ждать, что отары овец до сих пор в горах и не могут спуститься на пастбища Алванского поля, захваченного Исмаил-ханом, а для тушин Алванское поле равноценно жизни.
Счел нужным и Джандиери осторожно сообщить царю о добытых разведчиками-тушинами сведениях о Зурабе Арагвском, который, если этим сведениям верить, собирается объявить себя царем Хевсурети, Пшавети и Мтиулети, в чем ему потворствуют Хосро-мирза, Иса-хан и даже князь Шадиман Бараташвили.
Теймураз так растерянно оглядывал князей, словно перед ним предстали послы незнакомой ему страны. Затем он разразился таким возмущением, что если бы оно имело вес, то пришлось бы грузить целый караван. И успокоился лишь тогда, когда князь Джандиери поторопился заявить, что горцы и не помышляют изменить царю Теймуразу, – наоборот, они рассчитывают, что царь защитит их от посягательства ненавистного им арагвского владетеля. Они готовы удвоить и утроить добровольную дань скотом и шерстью, дабы царь после победы мог восстановить Кахети. Но они надеются, что Алванское поле опять будет отдано им всецело под пастбище.
– Видишь, светлый царь, – приободрился Чавчавадзе, – не совсем бескорыстно стали под твое знамя тушины: Кахети им как горящий очаг нужна. А без Алванского поля им не богатеть. Хевсуры же, пшавы и мтиульцы ждут от богоравного Теймураза грозного запрета накладывать хищническую длань на их горы, леса и воду. Значит, сомневаться не приходится, горцы с такой же охотой обрушатся вниз на персов, с какой отшельник поднимается на вершины за святой благодатью.
Теймураз встрепенулся, потом величаво откинулся. Да, если не он, то кто же защитит горцев?! Да, горцы – верная его опора, древний столп Кахетинского царства. Пусть грядет победа! И пусть с непокорных высот хлынет на Алванское поле золотое руно тушин!
Хотел еще что-то поэтичное выразить Теймураз, но вошел начальник телохранителей и, преклонив колено, просил у царя оказать милость двум арагвинцам, приезжавшим с подарками князя Зураба в Кутаиси, и допустить их предстать пред его светлым челом.
– Что?! – вскипел Теймураз, наливаясь кровью. – Опять подарки?! Браслеты?! Запястья?! Здесь не Кутаиси! Куда будет их вышвыривать Нестан-Дареджан? В пропасть?!
А узнав, что арагвинцы пробирались через неведомые кручи и не привезли даже грамоты, Теймураз еще сильнее вскипел:
– Что?! Как осмелился дерзкий прислать гонцов, не снабдив их знаками восхищения своим царем?! И как посмел не оказать внимания прекрасной Нестан-Дареджан, которая в своем великодушии снизошла до фамилии Эристави?! Или горный медведь забыл, кто вознес «Похвалу Нестан-Дареджан»?! Стихотворец Теймураз Первый вознес!
Вачнадзе решил схватить за уздцы Пегаса, на которого вскочил Теймураз, и со всей поспешностью ввел к царю арагвинцев.
Теймураз сурово взглянул на гонцов… он снова был только царь.
Ананурские азнауры вели себя странно. Пустились в подробные описания неудовольствия Исмаил-хана, которому доставили из Тбилиси грамоту Хосро-мирзы, действиями как самого мирзы, так и Иса-хана, требовавших переслать в Картли пять тысяч сарбазов. И неожиданно спросили: много ли войск у царя, не считая кахетинских дружин?
Теймураз насторожился. Может, Зураб обманывает, что ради большого замысла рискнул притвориться предавшимся шаху Аббасу? Вероятно, не столько притворился, сколько предался, а лазутчиков прислал в расчете захватить без риска царя Кахети и получить от шаха в награду горский трон. Или еще хуже… – Теймураз даже вздрогнул, – не в сговоре ли он с Саакадзе?! И не злоумыслили ли они вдвоем разделаться с царем Теймуразом?! И тогда «барс» вскочит на трон Багратиони, а медведь на трон горского царства!..
Дикие мысли обуяли Теймураза. И он окончательно дал себе слово, что, разделавшись с персами, обагрит свой меч кровью единомышленника… Единомышленника?.. Теймураз сам испугался своих мыслей. Он вдруг ясно осознал, что у него и у Георгия Саакадзе одни помыслы… Какие?.. Единовластие? Но… Саакадзе оно выгодно – для азнауров, для купцов и амкаров, для глехи, а Теймуразу – для себя!.. Возврат захваченных турками и персами грузинских земель?.. Но Саакадзе это выгодно для возвышения азнауров и для обогащения городов и деревень, а царю Теймуразу – для обогащения и укрепления царской власти… Саакадзе замыслил расширение торговли, пошлинами с которой будет пополняться казна царства, – значит, станут обогащаться купцы и амкары, – покровительствовать зодчеству, расширять города и прокладывать дороги. Да благословит бог! Он, царь Теймураз, об этом не спорит! Но «сундук щедрот» должен храниться у его изголовья, богатство ему самому нужно! Ему надоело скитаться с глиняным кувшином и залатанным хурджини! Георгий Саакадзе стремится к возрождению сильного грузинского царства «от Никопсы до Дербента», но с тем, чтобы вокруг трона назойливо толпились чохи и чувяки. Он, царь Теймураз, тоже желает раздвинуть границы своего удела «от Никопсы до Дербента», но с тем, чтобы вокруг трона объединилось покорное царю княжеское сословие, долженствующее придать царю – силу, царству – блеск! Кто из смертных дерзает покушаться на установленный богом порядок?.. Георгий Саакадзе?.. Да, у обоих – у царя и у Моурави – помыслы одни, но… но цели разные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215
Нет, не казался ему, Теймуразу, тяжелым обратный путь в кахетинские горы. А радостные встречи с горцами в аулах и поселениях вселяли надежду на победу.
Князья вошли тихо – Чолокашвили, Джандиери, Чавчавадзе и Вачнадзе. Стараясь не звенеть оружием, опустились на скамью против царя.
Сверкнув красноватыми зрачками, Теймураз сразу стал упрекать советников в медлительности: «В чем, наконец, задержка?! Почему не вынуждаете горцев приступить к войне?!»
Придав лицу выражение почтительности, Чолокашвили спокойно объяснил, что горцев нельзя упрекать в нерадении. Они сами рвутся в бой – кони все перекованы, оружие отточено, колчаны полны стрел, в перекидных сумках запас, – но еще не вернулись последние разведчики, и потому ангелы гор не зажигают на вершинах сигнальные огни.
Теймураз раздраженно хрустнул пальцами и язвительно протянул, что если ангелам гор вздумается еще год держать кремни под свернутыми крыльями, то уже никакие огни не распалят его десницу.
Вачнадзе невольно остановил свой взор на руке царя, сжимающей гусиное перо, и напомнил, что тушины не только год, но даже месяц не могут ждать, что отары овец до сих пор в горах и не могут спуститься на пастбища Алванского поля, захваченного Исмаил-ханом, а для тушин Алванское поле равноценно жизни.
Счел нужным и Джандиери осторожно сообщить царю о добытых разведчиками-тушинами сведениях о Зурабе Арагвском, который, если этим сведениям верить, собирается объявить себя царем Хевсурети, Пшавети и Мтиулети, в чем ему потворствуют Хосро-мирза, Иса-хан и даже князь Шадиман Бараташвили.
Теймураз так растерянно оглядывал князей, словно перед ним предстали послы незнакомой ему страны. Затем он разразился таким возмущением, что если бы оно имело вес, то пришлось бы грузить целый караван. И успокоился лишь тогда, когда князь Джандиери поторопился заявить, что горцы и не помышляют изменить царю Теймуразу, – наоборот, они рассчитывают, что царь защитит их от посягательства ненавистного им арагвского владетеля. Они готовы удвоить и утроить добровольную дань скотом и шерстью, дабы царь после победы мог восстановить Кахети. Но они надеются, что Алванское поле опять будет отдано им всецело под пастбище.
– Видишь, светлый царь, – приободрился Чавчавадзе, – не совсем бескорыстно стали под твое знамя тушины: Кахети им как горящий очаг нужна. А без Алванского поля им не богатеть. Хевсуры же, пшавы и мтиульцы ждут от богоравного Теймураза грозного запрета накладывать хищническую длань на их горы, леса и воду. Значит, сомневаться не приходится, горцы с такой же охотой обрушатся вниз на персов, с какой отшельник поднимается на вершины за святой благодатью.
Теймураз встрепенулся, потом величаво откинулся. Да, если не он, то кто же защитит горцев?! Да, горцы – верная его опора, древний столп Кахетинского царства. Пусть грядет победа! И пусть с непокорных высот хлынет на Алванское поле золотое руно тушин!
Хотел еще что-то поэтичное выразить Теймураз, но вошел начальник телохранителей и, преклонив колено, просил у царя оказать милость двум арагвинцам, приезжавшим с подарками князя Зураба в Кутаиси, и допустить их предстать пред его светлым челом.
– Что?! – вскипел Теймураз, наливаясь кровью. – Опять подарки?! Браслеты?! Запястья?! Здесь не Кутаиси! Куда будет их вышвыривать Нестан-Дареджан? В пропасть?!
А узнав, что арагвинцы пробирались через неведомые кручи и не привезли даже грамоты, Теймураз еще сильнее вскипел:
– Что?! Как осмелился дерзкий прислать гонцов, не снабдив их знаками восхищения своим царем?! И как посмел не оказать внимания прекрасной Нестан-Дареджан, которая в своем великодушии снизошла до фамилии Эристави?! Или горный медведь забыл, кто вознес «Похвалу Нестан-Дареджан»?! Стихотворец Теймураз Первый вознес!
Вачнадзе решил схватить за уздцы Пегаса, на которого вскочил Теймураз, и со всей поспешностью ввел к царю арагвинцев.
Теймураз сурово взглянул на гонцов… он снова был только царь.
Ананурские азнауры вели себя странно. Пустились в подробные описания неудовольствия Исмаил-хана, которому доставили из Тбилиси грамоту Хосро-мирзы, действиями как самого мирзы, так и Иса-хана, требовавших переслать в Картли пять тысяч сарбазов. И неожиданно спросили: много ли войск у царя, не считая кахетинских дружин?
Теймураз насторожился. Может, Зураб обманывает, что ради большого замысла рискнул притвориться предавшимся шаху Аббасу? Вероятно, не столько притворился, сколько предался, а лазутчиков прислал в расчете захватить без риска царя Кахети и получить от шаха в награду горский трон. Или еще хуже… – Теймураз даже вздрогнул, – не в сговоре ли он с Саакадзе?! И не злоумыслили ли они вдвоем разделаться с царем Теймуразом?! И тогда «барс» вскочит на трон Багратиони, а медведь на трон горского царства!..
Дикие мысли обуяли Теймураза. И он окончательно дал себе слово, что, разделавшись с персами, обагрит свой меч кровью единомышленника… Единомышленника?.. Теймураз сам испугался своих мыслей. Он вдруг ясно осознал, что у него и у Георгия Саакадзе одни помыслы… Какие?.. Единовластие? Но… Саакадзе оно выгодно – для азнауров, для купцов и амкаров, для глехи, а Теймуразу – для себя!.. Возврат захваченных турками и персами грузинских земель?.. Но Саакадзе это выгодно для возвышения азнауров и для обогащения городов и деревень, а царю Теймуразу – для обогащения и укрепления царской власти… Саакадзе замыслил расширение торговли, пошлинами с которой будет пополняться казна царства, – значит, станут обогащаться купцы и амкары, – покровительствовать зодчеству, расширять города и прокладывать дороги. Да благословит бог! Он, царь Теймураз, об этом не спорит! Но «сундук щедрот» должен храниться у его изголовья, богатство ему самому нужно! Ему надоело скитаться с глиняным кувшином и залатанным хурджини! Георгий Саакадзе стремится к возрождению сильного грузинского царства «от Никопсы до Дербента», но с тем, чтобы вокруг трона назойливо толпились чохи и чувяки. Он, царь Теймураз, тоже желает раздвинуть границы своего удела «от Никопсы до Дербента», но с тем, чтобы вокруг трона объединилось покорное царю княжеское сословие, долженствующее придать царю – силу, царству – блеск! Кто из смертных дерзает покушаться на установленный богом порядок?.. Георгий Саакадзе?.. Да, у обоих – у царя и у Моурави – помыслы одни, но… но цели разные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215