– Аллах удостоил меня узнать много драгоценных слов горячего Иса-хана, но аллах не забыл подсказать мне, своему ставленнику, алмазное слово: осторожность. Да не устрашит моих полководцев Теймураз, величающий себя царем, не устрашат князья Гурджистана, мнящие себя владетелями. Но кто видел побежденного в битве Саакадзе? Кто забыл хитрость сына собаки, Саакадзе, с турками? Шайтан свидетель, не Абу-Селим-эфенди ли, сын гиены, славится хитростью лисицы и зрением ястреба? Сколько опытных лазутчиков возвратилось из земель Картли, а кто из них обогатил наш слух? Не успеет один поклясться на коране: «Аллах, аллах, Дигомское поле кишит, как червями, войском гурджи», как другой спешит на коране поклясться, что на Дигоми он, кроме ветра, никого не встретил. Не успел мулла за ним захлопнуть коран, как третий прискакал и, положа руку на коран, услаждает наш слух тысячей и одной ночью. Оказывается, Зураб, сын волка, согнал на Дигоми княжеские дружины, а куда пропали азнаурские, только шайтану известно. Но Саакадзе, сын совы, готовится к встрече с войском «льва Ирана». Да будет вам, ханы, известно: ни меткостью стрел, ни рыбьими пузырями с зеленым ядом, ни пушечными ядрами, – это Саакадзе предвидит, – а лишь только неожиданностью можно поразить коварного шакала, возомнившего себя барсом. Мудрость святого Сефи совпадает с моими мыслями… Придумайте, ханы, новые ходы на шахматном поле, и, иншаллах, вам не придется созерцать зад дикого зверя, следуя за хвостом его коня.
– Ибо сказано: не засматривайся на чужой хвост, когда свой еле помещается в шароварах.
Вслед за шахом засмеялись советники, как всегда, благодарно глядя на Эреб-хана.
Повеселев, шах приказал впустить беков, вот уже три часа ожидающих у порога справедливости и счастья.
Булат-бек и Рустам-бек привезли шаху Аббасу из Московии благоприятные вести. Но лишь только мамлюки несколько отодвинули в сторону голубой ковер с изображением «льва Ирана», угрожающе вскинувшего меч, и выразительно указали на вызолоченную дверь, Булат-бек затрясся, как лист пальмы под порывом обжигающего ветра пустыни, а Рустам-бек похолодел, словно провалился в прорубь северной реки.
Они вошли в комнату «уши шаха» бесшумно, на носках, и, смутно разглядев шаха Аббаса, сверкающего алмазами в глубине, как божество, пали на колени и склонились в молитвенном экстазе.
Шах Аббас согнал с губ усмешку и полуопустил тяжелые веки, не упуская беков из поля зрения.
Ханы-советники отодвинулись от тронного возвышения и, восседая на ковровых подушках, отражали на своих лицах, как в прозрачной воде, настроение властелина.
Выждав, шах Аббас чуть наклонил голову и доброжелательно произнес:
– Аали – покровитель – первый из первых, Аали – покровитель – последний из последних. Булат-бек и Рустам-бек, во славу Ирана, единственного и несокрушимого, говорите о Русии.
Булат-бек привстал и раболепно приблизился к тронному возвышению на два шага. Он подробно рассказал о почете, оказанном посланцам шаха, о подарках, о царе и патриархе и закончил:
– Шах-ин-шах наш! Спокойствие персиян, шах-ин-шах справедливый! Все, чего пожелал ты достигнуть в Русии, ты достиг. Свидетельствуем об этом мы, рабы твои, послы мудрости царя царей и прозорливости «солнца Ирана».
Шах Аббас, роняя слова, будто жемчужные зерна, медленно произнес:
– Что повелел передать мне царь Русии?
– Да исполнится все предначертанное тобой! – фанатично воскликнул Булат-бек. – Царь Русии повелел донести до твоего алмазного уха, что следом за нами он посылает к тебе, шах-ин-шах, послов. Они везут благоприятные грамоты и дары дружбы.
– Пусть свершится угодное аллаху! Но как встретили царь гяуров и патриарх неверных халат Иисуса? Говори без лишних восхвалений и сравнений.
– Велик шах Аббас! Полинялый халат Иисуса встречен царем Русии как вестник святого неба. Но патриарх Филарет – хитрый жрец церкови. Дабы доказать русийцам, что ты облагодетельствовал церковь Христа, возвратив ему халат, в котором Христос мученически прощался с земным миром, патриарх смело подверг святыню испытанию чудом.
Шах бесстрастно взирал на беков. И так же бесстрастно взирали на них советники-ханы.
Рустам-бек приложил руки к груди, затянутой в парчу, и, призвав на помощь «святое кольцо», продолжил:
– Шах-ин-шах, да живешь ты вечно! Нам неизвестно, почему гяуры решили дважды четыре раза открыто испытать святыню чудом, но святыня испытана, и чудо совершилось. Теперь Иран и Русия друг для друга – как лев для льва.
Ханы незаметно переглянулись. Караджугай погладил сизый шрам, а Эреб-хан так глубоко вздохнул, словно с наслаждением проглотил глоток сладчайшего вина.
Шах приподнял левую бровь, и Рустам-беку почудилось, что шах засмеялся. Между тем ничто не нарушало торжественную тишину комнаты, которая граничила с царствами Запада и Востока.
– Поясни, – сказал шах Булат-беку, – что значит испытание чудом и как проводилось оно умным патриархом.
– Город-царь Москву, как пояс, украшает улица, зовут гяуры ее Тверью. Там есть дом, где гяуры бога делают, и там, в богадельне, в русийского человека Тараса, сына Филаретова, огонь вселился, как шайтан. На двадцатый день великого поста русийцев привезли священники халат Иисуса в богадельню и шайтана из Тараса святым халатом выбили, как палкой пыль из ковра.
– Велик аллах! – благодарно вскинул шах Аббас искрящиеся хитростью глаза к голубым арабескам потолка. – Он на благо Ирана наделил халат Иисуса неземной силой… А ты, Рустам-бек, не разведал о других случаях чуда? Ибо там, где одно, – есть и два.
– Разведал, шах-ин-шах, – угодливо изогнулся Рустам-бек. – В Русии шайтан в медвежьей шкуре мед ворует. На их майдане женщина Марина вместо меда смолу продавала. Шайтан не знал и выкрал, а когда попробовал, то от отвращения взвыл и из шкуры выпал. В отместку послал шайтан на женщину Марину болезнь цвета смолы. Падала она, глаза закатывала и ногами била, целясь лягнуть шайтана, и брызгала ядовитой слюной. Принесли к ней священники халат Иисуса и начали битву. Шайтан ночью приходил, грозил Марине, рычал, копытами стучал. Но, бисмиллах, там, где одно, – есть и два. Выбил халат Иисуса из Марины шайтана, как семена из сухой тыквы. А шайтана загнали обратно в медвежью шкуру. И, захлебываясь благочестием, восхищенные священники гяуров зазвонили в шестнадцать сотен колоколов, заглушая звон десяти десятков серебряных монет, полученных Мариной на покрытие убытков за выкраденную шайтаном смолу.
Ханы благоговейно молчали и вскинули глаза к голубым арабескам потолка. Шах Аббас, казалось им, сосредоточенно вглядывался о одному ему видимый полюс мира.
– Велик Мохаммет! – как бы нехотя оборвал молчание шах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215