Наутро он злорадно рассказывал Баиндуру, как выследил Керима, который оборвал бег своего крокодила как раз у задней стены сада богатого купца-грека и сам словно сквозь землю провалился. Ничтожный льстец еще накануне купил ароматную мазь и, очевидно…
Дальше Баиндур не слышал, он вскочил, отбросил парчовую туфлю, рванул со столика ханжал и забегал по ковру…
Багир выпучил глаза, но хан, не обращая на него внимания, выскочил за дверь, побежал через двор и ворвался в домик Керима.
Кальян струил приятный, как греза, дым. Керим возлежал на шелковых подушках. Увидя через окно бегущего Баиндура, Керим еще удобнее улегся и принял вид утомленного человека.
Задыхающийся от возмущения Баиндур не мог говорить. Правда, при его появлении Керим вскочил, засуетился, явно стараясь побороть усталость. С трудом овладев собою, Баиндур насмешливо спросил:
– Вероятно, ты провел ночь в беспокойстве о крепости? Этот царственный пленник – источник постоянных волнений…
– Да, хан из ханов, я плохо спал ночь.
– О треххвостый шайтан! Только наделенный аллахом глупостью спит хорошо, когда под рукой теплая ханум.
– О сеятель радости, откуда я мог взять ее? – Керим смущенно заерзал на тахте.
– Откуда? – захрипел Баиндур. – Из-под одеяла мужа!
– Клянусь Кербелой, злой дух нашептал в твои усеянные алмазами уши нескромные вести, ибо я в большой тайне пробирался к ней…
– О сын шайтана и водяной женщины! Как смеешь думать, что я о твоей скромности забочусь?
– Удостой, хан, рассеять недоумение, зачем тебе заботиться о муже?
– О каком муже? Пусть его саранча загрызет, я о себе…
– Но, клянусь Меккой, хан, я и в мыслях не посмел бы тянуться к твоей собственности.
– Не посмел? А по-твоему, гречанка – твоя собственность?
– Гречанка?!
– О пятихвостый житель ада! Как мог ты предполагать, что я останусь в неведении?
– Не завидуй мне, хан, ибо гречанка, лаская меня, произносит твое имя. Она не перестает сердиться: «Щенок! – это я. – Ты даже пошарить как следует не умеешь! Вот Али-Баиндур настоящий хан!..» Знай, хан, когда ханум в твоих объятиях, несправедливо жаждать другого…
– В моих объятиях ханумы забывают, что родились когда-то! – Баиндур захлебывался хохотом, видя, как Керим едва скрывает гнев.
– И почему улыбчивый див, обитающий в мире веселых сновидений, допускает, чтобы муж торчал, как вбитый в стену гвоздь? Сколько гречанка его ни убеждает поехать за новым товаром, он мотает головой, подобно необстриженному козлу, и хрипит: «А кому здесь нужен твой товар? Я не глупец, рисковать…»
– Постой, Керим! Клянусь морским быком, я нашел способ избавиться от рогатого ревнивца хотя бы на сто дней…
– Хан, твоя благосклонность да послужит примером правоверным! Я никогда не забуду твоей доброты.
– Что?! Уж не утащил ли улыбчивый див дерзкого в мир сновидений? Что я тебе – евнух? О десятихвостое чудовище, мне самому нужна огнедышащая гурия!.. А к мужу я пошлю Багира: моему гарему нужны новые шелка, – пусть явится ко мне, я сам передам ему список и задаток. Пусть едет в Каир, Багдад или хоть к шайтану под душистый хвост, но не меньше, чем на сто дней!..
– Ночей, хочешь ты сказать, щедрый хан… шайтан днем свой хвост на раскаленный гвоздь вешает.
– Да станет муж гречанки жертвой раскаленного гвоздя!
Баиндур ушел веселым – опять приключение, опять гречанка!
Поправив подушку, Керим предался раздумью: «Глупец Багир легко поймался на удочку, теперь перестанет, как тень, таскаться за мною, ибо, кроме насмешек, от Баиндура ничего не получит, от меня тоже. Лишь выманив на всю ночь Баиндура из крепости, можно свершить то, что должно свершиться».
На другой же день Баиндур намеревался послать за мужем гречанки, но, объевшись у красивой хасеги дыней, катался два дня по тахте. Суеверный холодок прокрался в сердце Керима, но он постарался отогнать мрачное предчувствие и, утешая Баиндура, обещал у гадалки достать скородействующее целебное питье.
Ночью, закутавшись в богатый плащ, Керим притворно крадучись выскочил из калитки. Багир бросился было за ним, но вдруг повернулся и опрометью кинулся к Баиндуру.
– Хан! Керим снова, оглядываясь, как вор, исчез в темноте улицы.
Лицо Баиндура покрылось темными пятнами.
– Клянусь ночным хвостом шайтана, я выброшу тебя из Гулаби! Ты, верблюжий помет, приставлен мною следить за пленником или за моим верным помощником? Или тебе неизвестно милостивое внимание шах-ин-шаха к Кериму, которому он подарил новые одежды и кисет с монетами? Или не Керим избавляет меня от лишних забот? Или… – Тут хан схватился за живот и так завопил, что от неожиданности Багир упал с табуретки. – Прочь, зловредная дыня! Не смей летать дальше позволенного. Спи, сопливый индюк, когда Керим украдкой покидает крепость… ибо мне ведомо, куда он исчезает!..
Петляя, как лисица, Керим, как всегда, раньше свернул к базару и, только убедившись, что за ним никто не следит, юркнул под мост, а через некоторое время вышел с другой стороны в латаной мешковине с капюшоном, надвинутым на лицо, и, согнувшись, побрел к знакомой улочке.
Чуть горбится глинобитный забор. Вдали проходит верблюд, мерно звеня колокольчиками. Едва заметно из глубины выступает калитка. Зеленый жук вылез из расщелины и, кажется Кериму, насмешливо смотрит на него. Стараясь не вспугнуть жука, условно стучит Керим и скрывается в полумгле. И вот он уже в объятиях старика Горгасала.
– Тебя, Керим, ждут не только светлая царица и Мзеха, – и, сняв с Керима нищенский плащ, в котором он никогда не входил в домик, старик с хитрой улыбкой распахнул перед ним дверь.
По веселому голосу и по расставленной на пестрой камке богатой еде Керим, раньше чем увидел, догадался о приезде Папуна. Несмотря на тысячи предосторожностей, предпринимавшихся Папуна, и сейчас, как всегда, встревожился Керим.
– Э, отвергающий веселье! – подтрунивал над испуганным другом Папуна. – Я для твоего спокойствия переоделся цирюльником и за сорок агаджа отсюда продал коня, которого купил, как только очутился во владениях ангела из рая Магомета. Своего оставил по ту сторону рая Теймураза… Никто не хочет лечиться пиявками, – говорят, сборщики шаха даром высосали даже нужную кровь. Пришлось мне, по бедности, за десять агаджа отсюда купить не верблюда, а тощего осла, которого я тащил на своей шее до последней деревни. Тут мне удалось избавиться от зазнавшегося ишака, не желавшего отойти от меня хотя бы на десять шагов и с вожделением взиравшего на мою шею. Вижу, Мзеха горит желанием знать, как я избавился от ишака? Я выбрал самую бедную лачугу и привязал к молотку калитки большой пучок свежей травы. Ишак, думая, что это его обычная полуденная еда, за которой я лазил по оврагам, снисходительно помахал хвостом и принялся жевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215