Так, незаметно для посторонних, Датико наверху, а Керим внизу подготовляли появление Тэкле в башке.
Луарсаб ждал. Он вынул платок с вышитой розовой птичкой, подаренный ему прекрасной Тэкле в незабвенный день ее первого посещения, прижал к губам, и внезапно к сердцу подкрался холодок: почему-то ему почудилось, что птичка устремила свой полет вверх, бросив белый платочек, как прощальное приветствие. Но он отогнал прочь гнетущее предчувствие, – разве так много у него счастливых минут?.. Скоро он прижмет к себе любимую, он осыплет ее жаркими поцелуями и словами любви. О, как хороша она! Опять наденет она мандили, вплетет в шелковые косы любимые им жемчуга. А ножки… Как нежны они в золотистом бархате! Вот он видит, как горит, словно луна, алмаз на ее челе… А уста ее тянутся к его устам, и он ощущает аромат розы, освеженной утренней росой.
Внезапно к окошку, словно со дна колодца, поднялись нежные звуки чонгури, и кто-то задушевно запел:
В вышине увидел звезды, –
Разве к ним стремлюсь, гонимый?
Подошел – не звезды это
А глаза моей любимой.
Нету дна в них, плещет море,
Сколько солнца в их глубинах!
В них цветы рождает лето…
Слышен голос голубиный:
"В облаках вершину Картли
Я увидела … Разлуку
Мне с любимым предвещали,
Счастье я отдам за муку.
Взор его дороже жизни
В душу мне вливает пламень …
Что ковры мне! И что шали!
Замок мой – дорожный камень".
Встречу пой во мгле, чонгури.
Два цветка огнем объяты…
Две звезды упали в сети
Две души, как небо, святы.
Круг хрустальный – где начало?
Нет гонца для духом сильных…
Торжествуй, любовь, на свете,
Вечной юности светильник!
Изумленно внимал Луарсаб грузинским напевам, весь преобразился он. Конечно, Гулаби с ее ужасом только страшный сон. Вот откроет он глаза – и окажется вместе с любимой, неповторимой Тэкле в Метехи… и… Да, да, Тэкле с ним, и песни Грузии с ним… О, как много на земле счастья!.. И жаркие поцелуи, которые он уже ощущал, и ее глаза с голубой поволокой, отражающие небо, которыми он вновь восхищался, наполнили его уверенностью, что скоро он и Тэкле будут неразлучны там, в далекой, как солнце, Картли.
Луарсаб подошел к узенькому окошку и просунул через решетку бирюзовый платок с привязанным драгоценным кольцом Багратидов-Багратиони. И вмиг внизу заиграли прославление династии и возник звонкий голос мествире:
Славим светило на огненном троне.
Озарено на земле им все сущее!..
Славим династию Багратиони,
Meч Сакартвело отважно несущую!
Славим деяния! В мире подлунном
Третий Баграт на стезе амирановой
В битве покончил с эмиром Фадлуном,
Стяг свой пронес над землею арановой.
Славим того, кто в темнице – не пленный,
Помнит заветы Давида Строителя…
«Высится памятник силы нетленной».
Славим самих сельджуков сокрушителя!
Славим Тамар, что моря межевала,
Нежной рукой покоряла империи!
Раз умерла – и сто раз оживала
В неумирающих фресках Иверии.
Славим гасителя яростных оргий
Грозных монголов! Рукою старательной
Их поражал, как дракона – Георгий,
Разума витязь – Георгий Блистательный.
Славим того, кто мечом опоясал Картли!
Один он плыл против течения.
Мужеством сердца народ свой потряс он.
Первый Симон смерть попрал в заточении.
Славим тебя, Луарсаб солнцеликий!
Не укрощен ты решеткой железною.
Витязь грузинский, ты мукой великой
Поднят в века над персидскою бездною.
Славим династию Багратиони,
Меч Сакартвело отважно несущую!
Славим светило на огненном троне,
Озарено на земле им все сущее!
Горячо благодарил Луарсаб свою розовую птичку за день радости. Сколько усилий, наверно, ей стоил сегодняшний праздник!.. Но Баака уверяет, что не успел азнаур Папуна передать в Тбилиси старейшему мествире, неизменно носящему короткую бурку и соловьиное перо на папахе, желание царицы Тэкле, как сотнями собрались певцы, горящие желанием петь для светлого царя Картли. И лишь осторожность старейшего мествире заставила их подчиниться его выбору прославителя Картли. Остальное подготовил Керим…
Разостлав на тахте шелковую камку, Датико поставил перед восторженно улыбающимся царем грузинские яства, приготовленные Мзехой, и тонкое вино, привезенное Папуна, и посоветовал подкрепиться к приходу царицы. Но Луарсаб, прильнув к решетке, с волнением смотрел на улицу.
– Пора, – шепнул Датико и вышел.
Улица, примыкающая к башне пленника-гурджи, заполнилась сарбазами, сбежались и жители. Силах велел гнать их от ковра, на котором сидели музыканты, палками и расставить цепь, чтобы никто не приблизился к башне. Зато соскучившихся сарбазов никакими палками нельзя было загнать в крепость. Они плотным кольцом обступили ковер и, открыв рты, зачарованно слушали. А когда двое из зурначей, вынув большие платки, пустились в пляс, сарбазы оживленно подзадоривали их гиканьем и рукоплесканиями.
По средней площадке угловой башни ходил полонбаши, зоркий, как ястреб. Вдруг он остановился как вкопанный, протер глаза, закрыл их и снова открыл. Наваждение зеленого джинна не исчезало. Справа, со стороны базарной площади, появился садовник с женой, служанкой пленника-царя. И тотчас слева, со стороны Речной улицы, тоже вышел садовник с женой в такой же залатанной чадре. Они по разным улицам одновременно приближались к крепости. В третий раз протерев глаза, полонбаши облегченно вздохнул: садовник, шедший с женой со стороны базарной площади, исчез, и поднимал пыль чувяками теперь только один садовник, семенивший впереди жены. Решив плетью проучить неуча, чтобы в другой раз не двоился, полонбаши устремился по лестнице вниз…
Слышим звуки труб,
Крепок лат закал,
В Картли вражий труп
Будет рвать шакал!
Поет мествире, и вновь перед отуманенными глазами Луарсаба оживает далекое прошлое. Широко распахиваются ворота Метехского замка, слышится топот коней, взлетают пестрые значки…
Широко распахнулись ворота Гулабской крепости, на неоседланном коне пронесся полонбаши, раздался учащенный топот копыт, взметнулась плетка…
Звенят струны чонгури, звучит любимая Луарсабом песня:
Грозен строй дружин –
Одна линия.
Мсти врагам грузин,
Карталиния!..
Выезжает юный наследник Луарсаб, небрежно придерживая поводья. Турки вторглись в Картли, но что может устрашить молодость? Небо над ними безоблачно, прекрасна жизнь. И в голубой воздух, как сокол, устремляется гордый взор.
Камень гор трещит,
Шашки жгут у плеч,
Рубит турок щит
Багратидов меч.
Льется грузинская песня…
Из крепости Датико вынес большой поднос с фруктами и жареным барашком и кувшин вина с чашами. Он громко извинился за скромное угощение – гостей не ждали, – но пообещал скоро, когда царь вернется в свой удел, угощать их тридцать дней и тридцать ночей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215