Медленно надвигался рассвет. Погасли костры, разбросанные вдоль реки. И вдруг как-то сразу проснулось утро, словно сбросило черную чадру. Сначала небо сильно побледнело, патом порозовело и словно гребешком разметало огненные волосы.
Моле оглядел небо и усмехнулся:
– Всегда помни, Хосиа: настоящее золото у князей блестит, а для бедных солнце старается… Я тоже раз ошибся. В лесу чувяки промокли, положил на камень сушить; только прильнул к ручью – вижу, золото из чувяка блестит. Не знаю, сам подпрыгнул или черт подбросил, только воробей чирикнуть не успел, а я уже схватил чувяк… И сразу в глазах потемнело: как раз сбоку чувяк порвался… а солнце любит во все дыры лезть. Очень огорчился, почти новые чувяки, всего две пасхи носил…
– Э-хе… Не всегда золото счастье приносит! Вот Лихи – триста пасох монеты удили, а приплыл враг – в один день весь улов забрал.
– Сами виноваты, забыли, что грузин раньше всего должен уметь шашкой рубить, или стрелы пускать, или копьем колоть.
– Палкой тоже можно врага успокоить, если сам в лесу срежешь.
– Правду, Пациа, говоришь. При мне Арсен как сумасшедший прискакал из Лихи, только наш Моурави сразу его прогнал: «Убирайся с моих глаз!».
– Прав наш Моурави. Если бы иначе поступил, сказали б: "Давайте опять для себя богатеть. Моурави раз заступился, другой раз тоже не откажет… А теперь сразу воинами стали… только Моурави их в семью ополченцев пока не взял, азнауру Матарсу поручил храбрыми сделать. Сейчас, говорит, стерегут Кахетинскую дорогу; если перса поймают, одной смерти считают мало, – десять раз убивают, даже если мертвый…
– Э-эх, люди! Жаль, у нашего Моурави мало дружинников, не так бы врагов учил…
– Откуда много будет, если проклятые князья своих дружинников в замки загнали?
– Напрасно надеются: все равно многие бегут…
– Раньше такое было, а теперь наказывают князья семьи убежавших.
– Правда, у Цицишвили, чтоб язык его волосами оброс, отцы убежавших землю под ярмом пашут, а если жених убежал – невесту на позор отдает.
– Плохо кончат князья! Запомните, люди, даже лев в лесу прячется от смелого охотника…
– Лев – да, а монахи даже бога не боятся, потому и угрожают вечным адом ослушникам церкови. «Разве не святая обитель запретила уходить в ополчение к Георгию Саакадзе?!» – так пугают…
– Напрасно пугают. Я тоже убежал… хотя сам монастырский…
– Ты и еще двадцать… Разве Моурави столько нужно?
– Хотя не столько, но мы, тридцать дружинников, все же от князей сбежали. Отец сказал: «Иди, Багур, пусть я сто лет под ярмом ходить буду, лишь бы ты врага из Картли гнал…»
– Моя мать тоже такое сказала: «Беги, сынок, пусть потом не будет стыда перед твоими детьми. И если только твою невесту тронут, сама горло тому перегрызу!..» Все знают характер Мзехатун, боятся близко к скале подойти, где держит мою невесту…
– Не все такие счастливые! Вот мой отец сердился: «Почему лезешь не в свое дело? Или не знаешь – дрались лошадь и мул, а между ними околел ишак…» Все же я ночью убежал.
– И очень хорошо, мальчик, поступил. Вот лиховцы тоже так думали, как твой отец, и все оказались ишаками.
Громкий смех покатился по берегу…
Где-то призывно заржал молодой Джамбаз. И, словно слушая команду, отозвались задорным ржанием кони «барсов».
– Чувствуют веселый день, – засмеялся Папуна. – Даже конь старается возвыситься над другими. Неужели знает, под чьим седлом скачет?.. И когда люди успокоятся? Эх, почему бог так мало уделил людям ума? Вместо любования сине-желтыми лучами солнца восхищаются взмахами окровавленных шашек.
– Этим, батоно, тоже не любуются, некогда.
– А ты, чанчур, чем любуешься? Пустыми чашами? Ставь сюда чанахи. Без еды все равно не пущу, – какая война без корма!
Не успел Эрасти ответить, как в палатку влетел Арчил-"верный глаз". Он весь дрожал от возбуждения. Войлочная шапчонка слетела на затылок, капельки пота блестели на покрасневшем лбу.
– Где Моурави?
– Тебя что, заяц за ногу схватил? Садись, выпей вина, успеешь сообщить Моурави собачьи новости…
– Почему собачьи, батоно Папуна? Посольство от католикоса приближается. С ним совсем малая охрана – пять дружинников… Настоятель Трифилий тоже…
– А я о чем? Думаешь, Моурави войско решили предложить?.. Ступай в шатер Квливидзе, там приготовляют для красноголовых закуску… Постой, сразу не оглуши, иначе Гиви такое скажет, что Димитрий полтора часа не успокоится…
Но Арчил уже летел к войлочному шатру. Ему было не по себе, ибо, охраняя вход в ущелье, он хотя и кружный, но все же указал «черному каравану» путь к стоянке Моурави… А как должен был поступить? Ведь от церкови едут… А может, Моурави не желает?..
И будто ударили в набат. Из всех шатров повыскочили азнауры, прибежали из лесу и с берега речки ополченцы, тесным кольцом дружинники окружили шатер Саакадзе. Все ждали чуда, ждали помощи, благословения «святого отца». Квливидзе нервно дергал ус, Димитрий, как для драки, откинул рукава, только Дато мягко улыбался. «Совсем как пантера, готовая броситься на добычу», – взглянув на него, подумал Саакадзе.
А митрополит Дионисий, Трифилий и старец архиепископ Самтаврский, поддерживаемый монахами, уже спешились; их коней взяли под уздцы прибывшие с ними пять дружинников.
Низко поклонившись, Саакадзе подошел под благословение архиепископа и почтительно пригласил прибывших пожаловать в шатер.
– Не утруждай себя гостеприимством, сын мой, не время… – ответил Дионисий. – С большой опаской и трудом удалось нам выпросить у царя Симона позволение на путешествие к тебе, дабы вымолить мир церкви и покой народу.
Саакадзе сдвинул брови: неприятно покоробил отказ переступить порог его шатра. Еще недавно за честь считали… Значит, не как друзья прибыли…
Осенив себя крестом, архиепископ с дрожью произнес:
– Прошу одного: мира церкови, мира народу. Вспомни, чего требует от вас страна и отечество! Разве не сокрушает вас несчастное положение царства? Взгляните на развалины домов, церквей, замков. Уже нет дома, где бы не лились слезы о потере отцов, братьев, сыновей, матерей и дочерей. Иго персов давно над нами, мы к нему привыкли. Может ли Картли стать лицом против шаха, грозного в своих силах? Умоляю о пощаде…
Саакадзе отпрянул: старец пал перед ним на колени. Взволнованно подняв архиепископа, Саакадзе произнес:
– Отец! Клянусь, и я хочу мира народу! Я, покорный сын церкови, сложу оружие, если церковь поможет мне изгнать из Картли царя-магометанина Симона… Церковь в силах это сделать. Дайте мне ваше войско – и желанный вами мир настанет раньше, чем опадут пожелтевшие листья. Дайте мне войско, праздно отдыхающее за монастырскими стенами, в то время как народ напрягает последние силы! Или я не доказал, что в нашей власти иго персов сбросить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215