– Не говори ерунды! – огрызнулась Кирстен. – Она для этого слишком молода. Это удел стариков, при чем здесь мама? Давай не будем об этом говорить, ладно?
Кирстен ненавидела неприятности и, будучи еще ребен­ком, часто просто игнорировала то, что ее расстраивало. На­пример, печальные результаты экзаменов или замечания учителей в дневнике о ее плохом поведении в классе.
– Извини, Кирстен, но мы должны об этом поговорить, – твердо сказала Эмма. – Молчание делу не поможет. Это все равно что иметь опухоль в груди и не идти к врачу, действуя по принципу: пока не вижу, ничего нет.
– Я бы пошла к врачу, – возразила Кирстен.
– И это говорит женщина, которая уже три года не была у зубного врача!
– Это совсем другое. Слушай, Эмма, у нас мало времени. Нужно что-то купить для мамы, а потом я хочу забежать в бутик «Манго» и посмотреть, нет ли у них чего новенького.
Эмма смирилась и последовала за сестрой. Если Кирстен что-то решила, спорить с ней было бесполезно. К тому же она скорее всего права. Слабоумие – удел очень старых людей.
Кирстен двинулась в отдел, где висели маленькие разме­ры, а Эмма повернула туда, где были выставлены длинные юбки, черные и серые, близнецы тех, что уже висели в ее шкафу. Не взяв ничего, она присоединилась к Кирстен, ко­торая уже выбрала две эластичные блузочки ядовито-розово­го цвета; по мнению Эммы, они годились только для восьми­летней девочки.
– Правда прелесть? – заметила Кирстен, переходя к дру­гому ряду, где висели брюки с серебряными швами.
– Примерь, – механически посоветовала Эмма. Именно так она поступала множество раз, когда они еще подростками ходили по магазинам. Ее роль заключалась в том, чтобы держать сумки и приносить новые размеры, пока Кирстен приводила в ярость очередь к примерочной, запершись там как минимум на полчаса.
– Да, пожалуй. Но надо еще что-нибудь взять. Нет смыс­ла раздеваться из-за пары брюк.
Пока Кирстен рылась в вещах, Эмма думала о матери. Жаль, что она, подобно сестре, не может выбросить из голо­вы все неприятные проблемы. С Анной-Мари явно что-то случилось. И Эмма очень надеялась, что это не старческое слабоумие. Кирстен права: мать слишком молода для такой болезни. Или нет?..
– Старая тетка Патти тоже будет? – простонала Кирс­тен, разглядывая список гостей на материн день рождения, составленный Эммой.
– Разумеется, – подтвердила Эмма, возвращаясь из кухни, где присматривала за гусем в духовке. Лицо ее рас – краснелось от жары и усилий. – Патти – единственная тетка отца, дожившая до сегодняшнего дня, и она помеша­лась бы, если бы ее не пригласили.
– Но ее же все терпеть не могут, – возразила Кирстен. – Если папаша желает пригласить ее к себе, это его дело. Не понимаю, почему мы все должны ее терпеть. Ты и так предо – ставила свой дом под эту вечеринку.
– Ну, конечно! – огрызнулась Эмма. Она была раздоса­дована: Кирстен появилась всего час назад с новой укладкой и явно не собиралась делать что-нибудь полезное. – И кому потом придется выслушивать всю ее ругань? Мне, вот кому! Этому конца не будет.
– Эмма, что ты такое говоришь?! Ты взрослая, это твой дом, и ты имеешь право пригласить того, кто тебе по душе, черт побери! Пусть отец устроит истерику – ради бога. Не обращай на него внимания. Я же не обращаю. – Кирстен провела ногтем по списку. – Моника и Тимми Магайр? Фу, он, как обычно, загонит бедного Патрика в угол и начнет спрашивать, что ему делать со своими акциями. Я посовето­вала Патрику в следующий раз потребовать гонорар.
– Тебе бы только советы другим давать! – огрызнулась Эмма, которая уже была сыта Кирстен по горло. Она вспоте­ла и устала. – Ты зачем сюда пришла? Помочь или еще раз доказать мне, что я никуда не гожусь?
Кирстен не обиделась.
– Не заводись, сестренка, – посоветовала она. – Ты злишься, потому что знаешь, что я права. Если ты в один прекрасный день не воспротивишься отцу, то можешь спо­койно возвращаться под родительский кров, ты и так у него под каблуком.
Эмма почувствовала, как гнев уходит. Глаза ее наполни­лись слезами. Гусь еще не прожарился, гости начнут соби­раться через час, а Пит, обещавший прийти пораньше, за­стрял с клиентом и вернется только – к семи.
– Легко тебе говорить, – возразила она, – ты всегда была его любимицей. Могла сказать отцу, чтобы он отвязал­ся, а он только улыбался. А меня он просто ненавидит. Я все делаю неправильно, так он считает. Мне ничего не надо, только немного уважения!
Она вытерла лицо ладонью, но слезы продолжали течь. Однако на Кирстен не действовали ни ярость, ни слезы. На­верное, поэтому она так легко справлялась с отцом.
– Он не ненавидит тебя, сестренка, – спокойно сказала она, не обращая внимания на слезы Эммы. – Просто он ху­лиган, а ты позволила ему сделать из тебя мальчика для битья. Я не могу тебе в этом помочь, Пит тоже. Ты сама должна справиться. Господи, Эмма, если ты можешь руково­дить целой конторой, ты наверняка способна справиться с отцом! Теперь скажи, что я должна делать. Тебе же пора под­няться наверх и привести себя в приличный вид, иначе Гор­гона Патти позволит себе пару оскорбительных замечаний насчет того, как ты распустилась, выйдя замуж.
Если вечеринка по поводу дня рождения что и доказала, так это безосновательность их подозрений насчет матери. Анна-Мари, улыбаясь, вплыла в дом в новых сережках.
– Правда прелесть? – кокетливо спросила она, отодви­гая прядь длинных светлых волос, свободно рассыпанных по ее плечам. – Мне подарил их ваш отец. – Она поцеловала Кирстен. – Кирстен, милочка, не знаю, что со мной случи­лось в тот день, но я нашла пропуск, который ты подарила мне на Рождество. Я знаю, что виновата, но я совсем о нем забыла, а теперь срок уже истек. И все равно приятно, что ты об этом подумала. А еще у меня теперь новые очки, в них спокойно можно читать. Привет, Эмма, дорогая. Как вкусно пахнет из кухни! Надеюсь, что это не гусь? Ты знаешь, тетя Патти говорит, что у нее от гуся несварение желудка с тех самых пор, как мы ели его на крестинах ее Рональда в 1957 году.
Эмма и Кирстен заговорщически переглянулись.
– Основательная причина, чтобы приготовить гуся, вер­но? – прошептала Кирстен.
Эмма с облегчением кивнула. Слава богу, с мамой все в порядке. Ясно, что она соображает нормально. Вряд ли бы она вспомнила, как подействовал на тетку гусь в 1957 году, если бы у нее крыша поехала.
Через полчаса все гости были в сборе, бродили по дому и болтали, а Эмма на кухне поспешно гладила салфетки, кото­рые только что достала из сушки. С мамой случился бы при­падок, предложи она гостям бумажные салфетки.
– Какая приятная столовая! – услышала она голос Мо­ники Магайр. – Мне нравятся эти картины, – добавила она, видимо, разглядывая репродукции Поля Кли, которые Эмма так любила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132