Саломэ часами расспрашивала отца о статуе короля — правда ли, что она может разговаривать и закрывать глаза, и о королевском дворце, ведь ей предстоит быть там королевой. Ланлосс пытался объяснить Саломэ, что быть наместницей — не самое приятное занятие в мире, но все его доводы разбивались о каменную стену детской уверенности: «Я только сначала буду наместницей, а потом — королевой, как Саломэ Первая, только наоборот». Генерал уже жалел, что дал дочери это имя: из тридцати двух наместниц короля Элиана двенадцать звались «Саломэ», но это же не значит, что каждая Саломэ обязательно должна стать наместницей! А их дочь и вовсе незаконнорожденная. И каждый раз, когда девочка начинала рассказывать об ожидающей ее короне, Ланлосс тяжело вздыхал — фантазии фантазиями, но он и в самом деле не знал, что ждет Саломэ в будущем. Не хотелось бы, чтобы девочка разделила обычную судьбу незаконных дворянских дочерей — замуж за первого встречного, согласного взять, а если такого не найдется — в обитель. Эрна молчала, но он знал, что и она тревожится о судьбе дочери. Теперь Ланлосс понимал, почему она отказалась заводить еще детей. Если бы только можно было найти способ узаконить девочку!.. Иногда он чувствовал, что готов забыть и о долге, и о вассальной клятве — что ему, простолюдину, до пресловутой дворянской чести. Забрал бы Эрну, Саломэ и сына Резиалии — не оставлять же мальчика ненавидящей всех и вся матери — и уехал в Кавдн, или Ландию, а то и к варварам… Но всякий раз его останавливало воспоминание о давешнем разговоре в кабинете наместницы: она снова доверилась ему, как тогда, сразу после вступления на трон. Он не подвел ее в первый раз — война закончилась победой, не подведет и сейчас. Ланлосс понимал, что спокойствие и относительное благополучие в Инхоре — явление временное. Стоит ослабить вожжи — и все пойдет по-старому. Только страх перед графом удерживал дворян в рамках закона, а о крестьянах и вовсе говорить нечего, будут подчиняться тому, у кого дубина больше. Вековую привычку к покорности за семь лет из крови не вымоешь. Нет, он никогда не удирал с поля боя, ни солдатом, ни генералом, не убежит и сейчас, будучи графом.
А Саломэ удивлялась про себя, как это папа и мама могут не понимать таких простых вещей: она обязательно будет королевой, раз король обещал. Ведь он приходит с ней, рассказывает истории, водит ее гулять. Она его просила придти к маме с папой тоже, чтобы они ей поверили, но король сказал, что может говорить только с Саломэ, потому что она — избранная, а остальные его не увидят, он ведь еще не вернулся по-настоящему. Ах, как девочка теперь мечтала поскорее вырасти! Ее, правда, немного смущало, что станет с нынешней наместницей, но король знает, что делать. А пока что она старалась быть хорошей девочкой: ведь всем известно, что послушные дети быстрее растут, а те, кто капризничают — навсегда остаются маленькими. Она все еще жалела, что мама не разрешила носить белое, но, поговорив с королем, согласилась подождать. Зато она рисовала себя в белых платьях, а рядом с нею всегда был Он. Получалось, правда, не очень похоже, но девочка не оставляла попыток.
LXXI
В Квэ-Эро снова пришла быстротечная весна. В розарии распустились ранние розы: обжигающе-красные, тревожно-багряные, перламутрово-розовые, искристо-белые, песочные, желтые — словно моточки разноцветных ниток в корзинке вышивальщицы. Воздух с каждым днем все гуще пропитывался пряным ароматом расцветающих бутонов, море жадно пило солнечное тепло, а насытившись — расстилало на волнах золотистые дорожки. Весной Ивенна часто вспоминала, как Квейг рассказывал ей в пещере про свои земли. Тогда его слова казались красивой сказкой, теперь эта сказка обратилась в повседневность, и только весной, когда между зимними дождями и летней жарой вклинивалось несколько недель опьяняющей свежести, возвращалось волшебство. Она успела привыкнуть и к виноградным гроздьям, залезающим в окна, и к огромным бабочкам, к грозно щелкающим клешнями крабам и падающим звездам, но переливающаяся красками весна каждый год настигала ее внезапно, сладко кружила голову. Наверное, для ее детей таким же чудом покажется снег, если они когда-нибудь его увидят. А еще весной просыпались после зимней спячки корабли. Зимой тоже плавали — теплое южное море не замерзало, но те капитаны, что обычно возили грузы в северные провинции, предпочитали провести зиму со своими семьями. Вот и стояли их корабли всю зиму на приколе, с голыми мачтами. Матросы просаживали летние заработки в кабаках и веселых домах, Ивенна только удивлялась, как при таком раскладе удавалось обходиться без смертоубийств. Спасало местное добродушие — драка неизменно заканчивалась совместным возлиянием, и никто не держал друг на друга зла, помахали кулаками — и ладно, на то и мужчины. Да что мужчины, даже женщины в этом благодатном краю, хоть и не лезли за словом в кошелку, долго обиды не помнили, в отличие от сдержанных северянок. А на верфи красовались царственные силуэты парусников, растущие с каждым днем. Квейг переселился в порт, домой возвращался раз в несколько дней — проведать сыновей. Его одежда пропиталась солью, а взгляд расплескивал синеву весеннего моря. Все его мысли были там, на верфях, где самые лучшие мастера заканчивали возводить невиданные раньше корабли. Огромные, с высокими мачтами и крутыми боками-бедрами, о которые призывно бились волны, свежие доски еще не успели потемнеть и пахли смолой, паруса крыльями альбатроса хлопали на ветру. На верфях толпились моряки: обсуждали, спорили, завидовали, ругали. Кто-то говорил, что герцог пустой забавой занялся — на таких огромных кораблях плавать себе дороже, другие восхищались изящными линиями и с восторгом объясняли, сколько товаров сможет перевезти такой красавец за одно лишь плаванье.
День спуска на воду стал праздником: в порту собралось все население города, моряки, жители окрестных деревень, пришли даже эльфы, обычно державшиеся в отдалении от шумных людских сборищ. Квейг, звенящим от восторженного напряжения голосом, нарек имена всем трем кораблям, затем их спустили на воду, жрец Навио, бога пространства и покровителя путешественников, прочитал молитву, на кораблях подняли медово-желтые флаги, положенные по обычаю для первого плаванья, чтобы Навио, увидев свои цвета, явил милость путникам. Капитаны первый раз отдали приказы, и якорные цепи неторопливо поползли вверх. Три корабля, подставив залитые солнцем паруса ветру, медленно отдалялись от причала. Квейг, затаив дыхание, смотрел им вслед, торопливые удары сердца гулко отдавались в ушах. О, как бы он хотел быть сейчас там, у штурвала одного из этих кораблей! Но герцог знал — если он хотя бы раз выйдет на новой каравелле в море, то уже не сможет сдержаться, и, забыв обо всем, отправится в путешествие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173