Да, галеры лучше приспособлены для боя, но неужели нужно посвятить жизнь подготовке к войне? Да и потом, это еще вопрос, лучше ли. Он бы предпочел парусник. Право же, руки чешутся организовать в порту небольшой целенаправленный пожар, после которого королевской казне придется искать новые средства на создание военного флота, но плохие или хорошие, а галеры тоже были кораблями, и все существо потомственного морехода восставало против подобного кощунства. Придется терпеть, кроме того, если сжечь эти галеры — оставшиеся деньги пойдут на постройку новых, а так можно все-таки выжать из Тейвора парусники, как и было договорено с самого начала. Он закрыл глаза и во всех подробностях представил себе новые корабли. Он сам разработал чертежи, вдохновившись витражом в кабинете Иннуона. Когда все будет готово — он пригласит Энриссу в гости, и пусть она сама убедится, что такое подлинная красота.
XLVIII
Энрисса сидела за клавикордом в музыкальном салоне на первом этаже и играла сложную, но монотонную мелодию. На клавиши она не смотрела, играла, закрыв глаза, позолота на стенах неприятно резала взгляд, отражая огонь свечей. Давно пора переделать здесь все, этой комнате гораздо больше подошли бы приглушенные синие тона вместо парадной роскоши белого с золотом, да все не доходили руки. Кроме того, пришлось бы перекрашивать коридор, потом соседние комнаты, потом все крыло, а на это уже не будет денег, и все так и застынет на середине, а ничто не раздражало Энриссу сильнее не доведенных до конца планов.
Наместница подошла к окну — опять падал снег. Осень закончилась внезапно, еще вчера лил проливной дождь. Прошел месяц, Ванр должен вернуться со дня на день, и сразу же уехать снова. Каждый вечер наместница говорила себе, что Аред с ней, книгой, она найдет, кого отправить обыскивать библиотеки, а Ванр пусть остается на своем единственно правильном месте — подле нее. Но утром она находила десятки причин, по которым это дело нельзя было поручить никому другому. В конце концов, женщина победила правительницу, и Энрисса решила, что отправит Ванра только в библиотеку Суэрсена, а остальные пусть проверяют другие чиновники. Нужно подобрать исполнительных, но недалеких молодых людей. Пусть даже кто-то из них и найдет книгу — все равно не поймет, что с ней делать. Никому из них она не сможет доверять так, как Ванру, но лучше оправданный риск, чем невыносимое одиночество. Но как же это на самом деле печально — скоро уже шесть лет, как она на троне, но доверять может всего лишь одному человеку — и то потому, что делит с ним ложе. Хотела бы она знать, каким колдовством Ланлосс Айрэ подчиняет себе людей? Три прознатчика в Инхоре, и ни один из них не выдал генерала! А ведь от графа Инхор они не получили ни гроша. Похвальная верность, только не тому хозяину. Что ж, больше они не предадут никого. Оставалось надеяться, что Ланлосс Айрэ поймет намек, он не любит терять своих людей. Наместница не сомневалась, что новых прознатчиков он вычислит также быстро, как и предыдущих, но, наученный горьким опытом, не станет переманивать их на свою сторону. Энрисса вздохнула: похоже, любовь и власть исключают друг друга. Вот и у Ланлосса та же беда, что и у нее: любит, кого нельзя любить. Не побоялся взять в любовницы белую ведьму. Хотя чего ему-то бояться? Если все откроется, накажут девушку, графу разве что попеняют. А вот Ванру, если все откроется, не жить. И все равно он не испугался. Нет, не будет Энрисса ничего предпринимать. Если магистр Илана сама узнает — то так тому и быть, а нет — так нет. Боги справедливы и всегда воздают по заслугам. Энрисса загадала: пока у Ланлосса и его ведьмы все хорошо, то и у нее с Ванром все будет в порядке.
* * *
Ванр торопливо шел по коридору. Он обязательно должен был увидеть Энриссу прямо сейчас, не успев даже помыться и переодеться с дороги. Увидеть и убедиться, что его по-прежнему ждут. Ванр не доверял женщинам — так уж сложилось, что ни одна из встретившихся ему на жизненном пути не отличалась воспеваемой в древних легендах верностью. Его старшая сестра отдавалась любому, кто мог хоть как-то протолкнуть по служебной лестнице увальня-мужа, придворные дамы меняли кавалеров чаще, чем носовые платки, служанки с готовностью задирали юбки при первом намеке на монету. Судя по рассказам отца, мать Ванра отличалась благочестием и скромным нравом, но сам молодой человек не успел в этом удостовериться, оставшись сиротой в пятилетнем возрасте. Глубоко укоренившаяся убежденность в испорченности всего женского племени придала ему смелости добиться любви наместницы, но эта же убежденность превращала его существование в кошмар. Даже находясь при дворе, Ванр постоянно ждал, что Энрисса найдет ему замену, теперь же, возвращаясь после долгого отсутствия, он был в этом почти уверен. Она не отослала его, если бы не хотела избавиться.
Ванр проверил все уголки дворца, где наместница обычно скрывалась от назойливого внимания придворных: небольшую крытую оранжерею на третьем этаже, оконную нишу в тупике, отходившем от оружейной залы, малую часовню и даже выходящий в сад балкон, хотя постоянно опасающаяся простуды наместница вряд ли пожелала бы дышать свежим воздухом в такую непогоду. Энриссы нигде не оказалось, впору было признать поражение и отправиться домой, а завтра явиться на утреннюю аудиенцию, но чутье подсказывало, что первую встречу нельзя откладывать на завтра. Про музыкальный салон он вспомнил в последнюю очередь — Энрисса заходила туда редко, когда хотела поиграть на клавикорде, обычно предпочитая небольшую арфу, стоявшую в ее покоях. Ванр остановился в дверях, молча наблюдая, как наместница, стоит к нему спиной, прислонившись лбом к холодному стеклу. Она должна была повернуться сама, без слов и деликатного покашливания, почувствовать, что он, наконец, здесь. Так и случилось. Энрисса медленно обернулась и замерла у окна, опустив руки. Вот он стоит в дверях, шерстяной плащ намок, и растаявшие снежинки переливаются на свету, сапоги грязные, поперек щеки — полоска копоти. Губы Энриссы сами собой расплылись в счастливой улыбке: пришел, ночью, уставший, грязный, сразу с дороги, нашел ее во дворце и стоит тут, не говоря ни слова. Если бы она не обернулась, так бы и ушел, увидев, но не обеспокоив, а утром, в привычном облике исполнительного секретаря докладывал бы наместнице о результатах поездки. Энрисса шагнула ему навстречу, протянула руки и, все также молча, прижалась к колючей щеке, жадно вдыхая запах мокрой шерсти и дыма. Боги всемогущие, за что такая милость?
* * *
Утром подтянутый, благоухающий розовой водой Ванр стоял в кабинете наместницы, отдыхая взглядом на янтарных панелях. Он думал, что такие бессонные ночи, как прошедшая, здоровью только на пользу — не то, что под холодным дождем рассвета дожидаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
XLVIII
Энрисса сидела за клавикордом в музыкальном салоне на первом этаже и играла сложную, но монотонную мелодию. На клавиши она не смотрела, играла, закрыв глаза, позолота на стенах неприятно резала взгляд, отражая огонь свечей. Давно пора переделать здесь все, этой комнате гораздо больше подошли бы приглушенные синие тона вместо парадной роскоши белого с золотом, да все не доходили руки. Кроме того, пришлось бы перекрашивать коридор, потом соседние комнаты, потом все крыло, а на это уже не будет денег, и все так и застынет на середине, а ничто не раздражало Энриссу сильнее не доведенных до конца планов.
Наместница подошла к окну — опять падал снег. Осень закончилась внезапно, еще вчера лил проливной дождь. Прошел месяц, Ванр должен вернуться со дня на день, и сразу же уехать снова. Каждый вечер наместница говорила себе, что Аред с ней, книгой, она найдет, кого отправить обыскивать библиотеки, а Ванр пусть остается на своем единственно правильном месте — подле нее. Но утром она находила десятки причин, по которым это дело нельзя было поручить никому другому. В конце концов, женщина победила правительницу, и Энрисса решила, что отправит Ванра только в библиотеку Суэрсена, а остальные пусть проверяют другие чиновники. Нужно подобрать исполнительных, но недалеких молодых людей. Пусть даже кто-то из них и найдет книгу — все равно не поймет, что с ней делать. Никому из них она не сможет доверять так, как Ванру, но лучше оправданный риск, чем невыносимое одиночество. Но как же это на самом деле печально — скоро уже шесть лет, как она на троне, но доверять может всего лишь одному человеку — и то потому, что делит с ним ложе. Хотела бы она знать, каким колдовством Ланлосс Айрэ подчиняет себе людей? Три прознатчика в Инхоре, и ни один из них не выдал генерала! А ведь от графа Инхор они не получили ни гроша. Похвальная верность, только не тому хозяину. Что ж, больше они не предадут никого. Оставалось надеяться, что Ланлосс Айрэ поймет намек, он не любит терять своих людей. Наместница не сомневалась, что новых прознатчиков он вычислит также быстро, как и предыдущих, но, наученный горьким опытом, не станет переманивать их на свою сторону. Энрисса вздохнула: похоже, любовь и власть исключают друг друга. Вот и у Ланлосса та же беда, что и у нее: любит, кого нельзя любить. Не побоялся взять в любовницы белую ведьму. Хотя чего ему-то бояться? Если все откроется, накажут девушку, графу разве что попеняют. А вот Ванру, если все откроется, не жить. И все равно он не испугался. Нет, не будет Энрисса ничего предпринимать. Если магистр Илана сама узнает — то так тому и быть, а нет — так нет. Боги справедливы и всегда воздают по заслугам. Энрисса загадала: пока у Ланлосса и его ведьмы все хорошо, то и у нее с Ванром все будет в порядке.
* * *
Ванр торопливо шел по коридору. Он обязательно должен был увидеть Энриссу прямо сейчас, не успев даже помыться и переодеться с дороги. Увидеть и убедиться, что его по-прежнему ждут. Ванр не доверял женщинам — так уж сложилось, что ни одна из встретившихся ему на жизненном пути не отличалась воспеваемой в древних легендах верностью. Его старшая сестра отдавалась любому, кто мог хоть как-то протолкнуть по служебной лестнице увальня-мужа, придворные дамы меняли кавалеров чаще, чем носовые платки, служанки с готовностью задирали юбки при первом намеке на монету. Судя по рассказам отца, мать Ванра отличалась благочестием и скромным нравом, но сам молодой человек не успел в этом удостовериться, оставшись сиротой в пятилетнем возрасте. Глубоко укоренившаяся убежденность в испорченности всего женского племени придала ему смелости добиться любви наместницы, но эта же убежденность превращала его существование в кошмар. Даже находясь при дворе, Ванр постоянно ждал, что Энрисса найдет ему замену, теперь же, возвращаясь после долгого отсутствия, он был в этом почти уверен. Она не отослала его, если бы не хотела избавиться.
Ванр проверил все уголки дворца, где наместница обычно скрывалась от назойливого внимания придворных: небольшую крытую оранжерею на третьем этаже, оконную нишу в тупике, отходившем от оружейной залы, малую часовню и даже выходящий в сад балкон, хотя постоянно опасающаяся простуды наместница вряд ли пожелала бы дышать свежим воздухом в такую непогоду. Энриссы нигде не оказалось, впору было признать поражение и отправиться домой, а завтра явиться на утреннюю аудиенцию, но чутье подсказывало, что первую встречу нельзя откладывать на завтра. Про музыкальный салон он вспомнил в последнюю очередь — Энрисса заходила туда редко, когда хотела поиграть на клавикорде, обычно предпочитая небольшую арфу, стоявшую в ее покоях. Ванр остановился в дверях, молча наблюдая, как наместница, стоит к нему спиной, прислонившись лбом к холодному стеклу. Она должна была повернуться сама, без слов и деликатного покашливания, почувствовать, что он, наконец, здесь. Так и случилось. Энрисса медленно обернулась и замерла у окна, опустив руки. Вот он стоит в дверях, шерстяной плащ намок, и растаявшие снежинки переливаются на свету, сапоги грязные, поперек щеки — полоска копоти. Губы Энриссы сами собой расплылись в счастливой улыбке: пришел, ночью, уставший, грязный, сразу с дороги, нашел ее во дворце и стоит тут, не говоря ни слова. Если бы она не обернулась, так бы и ушел, увидев, но не обеспокоив, а утром, в привычном облике исполнительного секретаря докладывал бы наместнице о результатах поездки. Энрисса шагнула ему навстречу, протянула руки и, все также молча, прижалась к колючей щеке, жадно вдыхая запах мокрой шерсти и дыма. Боги всемогущие, за что такая милость?
* * *
Утром подтянутый, благоухающий розовой водой Ванр стоял в кабинете наместницы, отдыхая взглядом на янтарных панелях. Он думал, что такие бессонные ночи, как прошедшая, здоровью только на пользу — не то, что под холодным дождем рассвета дожидаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173