Соэнне уже шестнадцать лет, два года прошло, а твоя жена все еще дева, я хочу увидеть внуков перед смертью… Герцог сочувственно кивал, обещал, что исправится, но простыни на ложе молодой герцогини по-прежнему радовали взгляд нетронутой белизной. А теперь, когда измученная бесконечной зимой старая женщина перестала покидать свои покои, Иннуон не скрывал облегчения. Он заходил к матери раз в день, целовал руку, справлялся о здоровье и быстро уходил, не дожидаясь, пока она снова примется за уговоры.
Герцог понимал, что продолжая упрямиться, выставляет себя на посмешище — уже никто не верил в его благородное стремление позаботиться о здоровье молодой супруги, слуги, и те пересмеивались за спиной хозяина, а тесть с каждой почтой присылал гневные письма, угрожая обратиться к наместнице. Этого Иннуон не боялся, чопорный граф Айн сделает все, чтобы избежать нового скандала, но понимал, что со стороны его нежелание исполнить супружеский долг ничем не оправдано. Соэнна за прошедшее время прибавила в росте, ее движения приобрели взрослую степенность, любой счел бы молодую, пышущую здоровьем девушку созревшей для материнства. Иннуону становилось все труднее стоять на своем: если полный ненависти взгляд жены по-прежнему приятно бодрил, то молчаливый укор на лице Ивенны и упреки больной матери вызывали раздражение. Особенно раздражало герцога осуждающее молчание сестры. Иннуон с детства привык к восхищению и безоговорочному одобрению всех своих затей, сестра всегда и во всем была его первой союзницей и помощницей. Теперь же герцог запутался в узах близнецов — его по-прежнему влекло к Ивенне, нравилось разговаривать с нею, играть в четыре руки на старом клавесине, чихать от пыли, уткнувшись носами в старый фолиант, даже просто сидеть на подлокотнике кресла и, не говоря ни слова, перебирать прохладные пряди ее волос. Но стоило ему подойти к Ивенне — и в глазах своего отражения он видел только неприятие и боль, сразу пропадало желание быть рядом. Иннуон понимал, что Ивенна бьется в тех же узах, и тем сильнее проклинал ее за нежелание принимать брата со всеми недостатками и капризами, как было раньше. Теперь он уже не знал, чего хочет сильнее: вернуть прежние отношения или больше никогда не видеть сестру.
Последние месяцы Ивенна редко покидала материнские покои. Ни лекарь, ни фрейлины не нуждались в ее помощи, привычно исполняя все желания больной. Пользы от младшей герцогини не было никакой, но и вреда тоже. Ивенна знала, что мать медленно, но неизбежно уходит, и хотела провести с ней последние дни. Леди Сибилла тоже знала, что умирает — лекарь не стал скрывать, да и не удалось бы, уж на что был привычный успокаивать больных, а под нахмуренным взглядом старой герцогини не смог выкрутиться, признался, что до осени леди не доживет. Мать и дочь почти не разговаривали, казалось, они и не замечают друг друга, но стоило Ивенне выйти по делам — и герцогиня сильнее обычного чувствовала боль в спине.
Соэнна приходила по вечерам, не жаловалась, чтобы не беспокоить свекровь, но по печальному взгляду и так все было понятно — Иннуон по-прежнему не исполняет своих обещаний. Наконец, девушка не выдержала — она понимала, что леди Сибилла тяжело больна, но никто, кроме матери не заставил бы Иннуона подчиниться. На свои женские чары Соэнна давно уже не рассчитывала — окажись она с Иннуоном на необитаемом острове, он, быть может, и поддался бы мужской природе, но в замке не переводились симпатичные служанки, всегда готовые услужить господину. По красоте им было далеко до великолепной Соэнны, но герцог не отличался особой требовательностью, да и потом, утром служаночки торопливо убегали на кухню, путаясь в одёжках, а в темноте особо ничего и не разглядишь. Девушка улучила момент, когда Ивенны не было в комнате, она по-прежнему считала невестку подлинной виновницей всех своих бед, хотя и заметила, что муж стал избегать сестры, и бросилась на колени перед свекровью:
— Леди Сибилла, — плакала молодая герцогиня у постели старой, — нет у меня больше ни сил, ни надежды. Вы все подождать говорите, мол, опомнится, а уже два года прошло! Всех служанок в замке перепробовал, только мною брезгует!
— Не плачь, дитя, подожди еще немного, все изменится.
И тут Соэнна в отчаянии прибегла к последнему козырю, хоть и понимала, как больно будет старой женщине услышать такое о своем единственном сыне:
— Изменится, как же! Он в брачную ночь сказал, что терпеть меня в женах будет, только пока вы живы, а потом прогонит прочь! Для того и не спит со мной, чтобы брак по закону не был совершен! И похоронить вас не успеет, как отправит меня к отцу с позором! — Девушка в ужасе закрыла рот ладонями — последняя фраза вырвалась сама собой.
Леди Сибилла долго молчала, было больно говорить, даже дышать. Вот оно как, не мальчишеское упрямство, а осознанная подлость. Ждет, пока мать умрет, уже два года ждет… и ведь дождется скоро. Она опустила руку на голову Соэнны:
— Успокойся, милая, как я сказала — так и будет. А ты смотри, Иннуон не простит, ни тебе, ни мне. Только мне-то уже будет все равно, а тебе с ним всю жизнь мучаться. Может, не стоит оно того? Вернешься к отцу, все уляжется, найдут тебе другого мужа.
— Нет! Мне другого не надо! — На счастье Соэнны, свекровь не могла прочитать ее мысли. Соэнна не хотела другого мужа, но вовсе не потому, что воспылала к своему супругу горячей любовью. Она по-прежнему ненавидела Иннуона, так же страстно, как и в брачную ночь, но тем сильнее горело в ней желание победить, одолеть этого подлеца, заставить его склониться перед женой, признать свою вину и ничтожество! О, герцог еще приползет к Соэнне на коленях! Но леди Сибилла ничего не знала о жажде мести, сжигавшей девушку, она видела только, что та страдает:
— Хорошо. Иди к себе, дитя. Завтра я поговорю с герцогом.
* * *
Придя, как обычно, поздно вечером к матери пожелать спокойной ночи, Иннуон с удивлением обнаружил, что в комнате нет ни одной фрейлины, зато подле герцогини стоит хмурый жрец Келиана в черной робе.
— Матушка? Что-то случилось?
— Подойди ко мне, сын, — сегодня герцогиня сидела в кресле с высокой спинкой, а не лежала на кушетке у камина, — вчера я говорила с твоей женой. Ты все еще не сдержал слова.
— Но я же обещал тебе, что все сделаю.
— Обещал. И уже второй год нарушаешь материнскую волю, ждешь моей смерти.
— Это ложь! Я ведь женился, как ты и хотела!
— Я хотела внуков, а не кольца на твоем пальце! Ты обманул меня и продолжаешь обманывать. Сегодня я покончу с этим.
— Интересно, каким образом? Я правитель этой земли! Если я с уважением отношусь к тебе, это еще не значит, что ты будешь решать, когда мне спасть с собственной женой! — Иннуон забыл и о болезни матери, и о безмолвном жреце, он, наконец-то, давал выход накопившемуся гневу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
Герцог понимал, что продолжая упрямиться, выставляет себя на посмешище — уже никто не верил в его благородное стремление позаботиться о здоровье молодой супруги, слуги, и те пересмеивались за спиной хозяина, а тесть с каждой почтой присылал гневные письма, угрожая обратиться к наместнице. Этого Иннуон не боялся, чопорный граф Айн сделает все, чтобы избежать нового скандала, но понимал, что со стороны его нежелание исполнить супружеский долг ничем не оправдано. Соэнна за прошедшее время прибавила в росте, ее движения приобрели взрослую степенность, любой счел бы молодую, пышущую здоровьем девушку созревшей для материнства. Иннуону становилось все труднее стоять на своем: если полный ненависти взгляд жены по-прежнему приятно бодрил, то молчаливый укор на лице Ивенны и упреки больной матери вызывали раздражение. Особенно раздражало герцога осуждающее молчание сестры. Иннуон с детства привык к восхищению и безоговорочному одобрению всех своих затей, сестра всегда и во всем была его первой союзницей и помощницей. Теперь же герцог запутался в узах близнецов — его по-прежнему влекло к Ивенне, нравилось разговаривать с нею, играть в четыре руки на старом клавесине, чихать от пыли, уткнувшись носами в старый фолиант, даже просто сидеть на подлокотнике кресла и, не говоря ни слова, перебирать прохладные пряди ее волос. Но стоило ему подойти к Ивенне — и в глазах своего отражения он видел только неприятие и боль, сразу пропадало желание быть рядом. Иннуон понимал, что Ивенна бьется в тех же узах, и тем сильнее проклинал ее за нежелание принимать брата со всеми недостатками и капризами, как было раньше. Теперь он уже не знал, чего хочет сильнее: вернуть прежние отношения или больше никогда не видеть сестру.
Последние месяцы Ивенна редко покидала материнские покои. Ни лекарь, ни фрейлины не нуждались в ее помощи, привычно исполняя все желания больной. Пользы от младшей герцогини не было никакой, но и вреда тоже. Ивенна знала, что мать медленно, но неизбежно уходит, и хотела провести с ней последние дни. Леди Сибилла тоже знала, что умирает — лекарь не стал скрывать, да и не удалось бы, уж на что был привычный успокаивать больных, а под нахмуренным взглядом старой герцогини не смог выкрутиться, признался, что до осени леди не доживет. Мать и дочь почти не разговаривали, казалось, они и не замечают друг друга, но стоило Ивенне выйти по делам — и герцогиня сильнее обычного чувствовала боль в спине.
Соэнна приходила по вечерам, не жаловалась, чтобы не беспокоить свекровь, но по печальному взгляду и так все было понятно — Иннуон по-прежнему не исполняет своих обещаний. Наконец, девушка не выдержала — она понимала, что леди Сибилла тяжело больна, но никто, кроме матери не заставил бы Иннуона подчиниться. На свои женские чары Соэнна давно уже не рассчитывала — окажись она с Иннуоном на необитаемом острове, он, быть может, и поддался бы мужской природе, но в замке не переводились симпатичные служанки, всегда готовые услужить господину. По красоте им было далеко до великолепной Соэнны, но герцог не отличался особой требовательностью, да и потом, утром служаночки торопливо убегали на кухню, путаясь в одёжках, а в темноте особо ничего и не разглядишь. Девушка улучила момент, когда Ивенны не было в комнате, она по-прежнему считала невестку подлинной виновницей всех своих бед, хотя и заметила, что муж стал избегать сестры, и бросилась на колени перед свекровью:
— Леди Сибилла, — плакала молодая герцогиня у постели старой, — нет у меня больше ни сил, ни надежды. Вы все подождать говорите, мол, опомнится, а уже два года прошло! Всех служанок в замке перепробовал, только мною брезгует!
— Не плачь, дитя, подожди еще немного, все изменится.
И тут Соэнна в отчаянии прибегла к последнему козырю, хоть и понимала, как больно будет старой женщине услышать такое о своем единственном сыне:
— Изменится, как же! Он в брачную ночь сказал, что терпеть меня в женах будет, только пока вы живы, а потом прогонит прочь! Для того и не спит со мной, чтобы брак по закону не был совершен! И похоронить вас не успеет, как отправит меня к отцу с позором! — Девушка в ужасе закрыла рот ладонями — последняя фраза вырвалась сама собой.
Леди Сибилла долго молчала, было больно говорить, даже дышать. Вот оно как, не мальчишеское упрямство, а осознанная подлость. Ждет, пока мать умрет, уже два года ждет… и ведь дождется скоро. Она опустила руку на голову Соэнны:
— Успокойся, милая, как я сказала — так и будет. А ты смотри, Иннуон не простит, ни тебе, ни мне. Только мне-то уже будет все равно, а тебе с ним всю жизнь мучаться. Может, не стоит оно того? Вернешься к отцу, все уляжется, найдут тебе другого мужа.
— Нет! Мне другого не надо! — На счастье Соэнны, свекровь не могла прочитать ее мысли. Соэнна не хотела другого мужа, но вовсе не потому, что воспылала к своему супругу горячей любовью. Она по-прежнему ненавидела Иннуона, так же страстно, как и в брачную ночь, но тем сильнее горело в ней желание победить, одолеть этого подлеца, заставить его склониться перед женой, признать свою вину и ничтожество! О, герцог еще приползет к Соэнне на коленях! Но леди Сибилла ничего не знала о жажде мести, сжигавшей девушку, она видела только, что та страдает:
— Хорошо. Иди к себе, дитя. Завтра я поговорю с герцогом.
* * *
Придя, как обычно, поздно вечером к матери пожелать спокойной ночи, Иннуон с удивлением обнаружил, что в комнате нет ни одной фрейлины, зато подле герцогини стоит хмурый жрец Келиана в черной робе.
— Матушка? Что-то случилось?
— Подойди ко мне, сын, — сегодня герцогиня сидела в кресле с высокой спинкой, а не лежала на кушетке у камина, — вчера я говорила с твоей женой. Ты все еще не сдержал слова.
— Но я же обещал тебе, что все сделаю.
— Обещал. И уже второй год нарушаешь материнскую волю, ждешь моей смерти.
— Это ложь! Я ведь женился, как ты и хотела!
— Я хотела внуков, а не кольца на твоем пальце! Ты обманул меня и продолжаешь обманывать. Сегодня я покончу с этим.
— Интересно, каким образом? Я правитель этой земли! Если я с уважением отношусь к тебе, это еще не значит, что ты будешь решать, когда мне спасть с собственной женой! — Иннуон забыл и о болезни матери, и о безмолвном жреце, он, наконец-то, давал выход накопившемуся гневу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173