С тех пор как Рити прогнала поводыря Каарли, Йоосе- па, жизнь слепого стала слишком уж серой и скучной.
Иногда на него находила такая тоска, что хотелось махнуть на все рукой — и на ложки, и на корзины, и даже на песни. Ведь и он, Каарель Тиху, тоже был когда-то настоящим мужчиной: и в его руках пела пила, гремел топор, и корабельные шпангоуты легко, послушно становились на свое место; а сам он был как стройный молодой дубок, и по воскресеньям девушки у качелей долго глядели ему вслед.
Нет, дело не только в том, что тогда он был молод, а теперь стар, тогда был здоров, а нынче слепой — инвалид войны,— уже и тогда, в пору молодости, в его характере обнаруживались слабости. Он был слишком мягок, слишком уступчив, слишком исполнителен. Война, конечно, остается войной, и раз ты уж угодил на нее, делать нечего. А разве не мог он отвертеться, так же как его товарищ по конфирмации Яан из Сарапуу? Тот не пошел на жеребьевку, а просто задал заранее стрекача. Яак из Варпе разрубил себе топором большой палец ноги и спасся таким образом от рекрутского набора. Яак хоть и охромел на левую ногу, зато глаза у него остались целехоньки до самой смерти. Конечно, большинство выполняло приказ царя, но почему именно он, Каарли, должен был находиться среди этих смиренных убойных овечек? Разве он не мог удрать, как Яан? Какие якоря удерживали его здесь?
Когда он вернулся из-под Карса слепым, Мари-то ведь не посмотрела, вышла замуж за другого, да и смертный час матери пришел в свое время, не спросись, был ли он подле нее или на другом конце света! А уйти можно было. Как же, кто бы это мог запереть от него море! Сам виноват, не хватило упорства. Он был слишком податлив и тогда, когда дал Рити потащить себя к алтарю, сплоховал и весной, позволив прогнать Йоосепа, к которому привязался всем сердцем. Мало у него твердости и теперь, чтобы противостоять пастору и Рити и не стряпать этих хвалебных и покаянных песен. Пустая угроза, за шуточную песенку, сочиненную весной, никто не сослал бы его в Сибирь. И то, что Гиргенсон хотел отлучить его от церкви, пустое — ну и отлучил бы!..
...А вдруг отняли бы пенсию — что бы ты, душа, тогда сказал? Ведь на этот раз шутки были плохи. Видал, как кюласооских из хутора вытурили? Трудное ли дело господину пастору составить маленькую писульку губернатору: дескать, ваше уважаемое высокородие, такой-то военный инвалид, проживающий там-то, недостоин казенной пенсии, сочиняет подозрительные песни. Тогда лишишься и этих последних грошей! Кому ты пожалуешься? Может
статься, сам царь и посочувствовал бы его беде, как-никак Каарли лишился глаз, сражаясь за его покойного деда,— но разве дойдет до царя прошение? Бароны, которые, как осы, кружат вокруг трона, уж постараются, чтоб прошение, составленное волостным писарем Сааром, не дошло до царя.
Каарли снова вздохнул и, погрузившись в невеселую думу, стал набивать трубку. Раз уж до сих пор не умел настоять на своем, то теперь это и того труднее, если хочешь, чтобы душа в теле удержалась. И странное дело: старость пришла, а умирать не хочется! Хочется увидеть, во что все на этом свете обернется! Война у буров подходит уже к концу, буров усмирили, но все же толкуют, мир бурлит, придумывают хитрые механизмы и большие машины. Одни прут вверх, в поднебесье, другие же, вроде рыб, под воду лезут. В старину говорили, что Иисус ходил по воде, и это почиталось большим чудом, которого ни Петр, ни кто другой не смог повторить. Если теперь Цеппелин со своим воздушным кораблем и в самом деле станет, как пишут в газетах, рыскать под облаками, то это будет штука, с которой даже и Моисей (Каарли считал его всесильным пророком) не мог бы справиться.
Часы словно набрали разгон, скрипя старыми, стертыми колесиками, зашипели и хрипло пробили один-единственный раз. Сколько же теперь — час или половина второго? Так и тянется время, дождь барабанит, ветер гудит. Поди знай, где эта Рити так задержалась...
Несмотря на то что Рити прогнала весной Йоосепа с бранью и криками, он летом еще раза два навестил тайком Каарли. Теперь Йоосепа не видать — разве новый хозяин станет кормить его хлебом за прогулки-посиделки? Жалко парня, даже очень жалко. Такой башковитый — ему бы надо в школу ходить и адвокатом заделаться. Если ему, Каарли, все-таки и удастся одолеть хвалебную песню царю и господин пастор раскошелится, надо постараться кое-что сунуть Йоосепу; пусть покупает себе книжки, мальчуган большой охотник до них...
Да-а, сучок уже выскоблен из ложки, а песня все ни с места. В книге хоралов напечатана песня, сложенная великим, известным человеком. В ней, как помнит Каарли, говорится так:
Сохранило боже правый, Милость к русскому царю! Пусть не меркнет его слава, Долгих лет пошли ему!
Защити, господь, царя От лукавого всегда...
Стоящая песня. Разве мало этих лукавых, злых духов шатается вокруг? Говорят, да и в книгах об этом пропечатано, что жизнь царей не такая уж легкая, как кажется со стороны тем, кто сам не был в таком почете. Разные вокруг тебя бомбы, отравленные кубки. Только и гляди, куда ступаешь и что лопаешь! Потому и приставлено к ним столько охраны — часовой с ружьем по пятам шагает, даже когда идешь в сортир (царь-то на картофельное поле не ходит...).
А женщины — будь то барыня или простая баба — шальные, им верить нельзя. Мало ли их там, в России, было — и Софьи, и Екатерины... Рити со своим коварством в подметки им не годится. На глазах состроит тебе медовое лицо, а у самой за пазухой всякие порошки зелья. Поди пронюхай, когда и как она тебе этакий гостинец в нутро влепит. И разве ей самой приходится тебя всякий раз убивать? Даст, к примеру, своему полюбовнику приказ: так, мол, и так, разлюбезные орловы и потемкины, спровадьте старика на тот свет, как Екатерина II сделала со своим хилым Петром.
Защити, господь, царя От лукавого всегда...
Да, но слова песни можно понимать и по-другому. Ежели, скажем, лукавым духом царя будет не его баба, Потемкин или какой другой человек, а лукавый дух самому царю втемяшится в нутро и начнет нашептывать в ухо дьявольские советы. Тогда дело худо, совсем худо! Ежели, скажем, в него самого, в Каарли, такой дух вселится, какой особенный вред смог бы он сделать миру? Он даже не сумеет принести из монопольки чарку водки, чтобы разогреть голову и задать Рити маленькую взбучку. (И, подумаешь, какое это зло? Правду говоря, взбучка пришлась бы Рити как раз впору!) А ежели царь налижется и начнет бунтовать, тогда — ой-ой, Лийзу!— как говорит старый Ааду из Питканина. Тогда он может так скрутить в бараний рог страну, что весь народ застонет, может удариться в войну против других держав и во всем мире такую сумятицу учинить — ой-ой!
Защити, господь, царя От лукавого всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113