— Ну, пусть сядет,— пробубнил офицер, а штатский господин, подвинув другой стул Тийту, сказал:
— Вам разрешают сесть.
Тийт присел на самый краешек — горб, упираясь в спинку стула, не позволял ему сесть поудобнее,— а сам подумал: «Совсем приличные люди!» Конечно, человека, живущего по закону, за шиворот никто не возьмет, да к тому же они видят, что перед ними не какой-нибудь мужлан...
— Тийт Раутсик, сын Лены,— начал штатский господин, вертя в руках карандаш.
— Именно так, ваше высокородие,— кивнул в подтверждение Тийт.
— Гм, мне не надо говорить «высокородие»,— заметил, покашливая, господин в штатском.
Тийт по тону господина уловил, что такая почтительность ему даже очень по душе, но в последующем разговоре он все-таки приберегал «высокородие» только для офицера.
— Сын Лены. Почему так? Разве отца не было? — спросил господин.
Это было больным местом Тийта еще со школьной скамьи, но с тех пор, как появилась на свет Лонни Раутсик, дочь Тийта, он более или менее примирился с этим и теперь ответил почти спокойно:
— Как же без отца, но... Так и есть, сын Лены.
— Вы по профессии сапожник, а работаете дворником?
«Так и есть, кто-то донес, что я занимаюсь починкой
обуви без вывески!— мелькнула опасливая мысль в голове Тийта.— Но за это не так уж сильно карают, может, обойдется денежным штрафом». И Тийт решил рассказать все чистосердечно.
Его мать, прачка, уже смолоду пристроила сына на выучку к сапожнику, и он не один год проработал подмастерьем у сапожного мастера Лебеволя. Его работой были довольны и мастер, и заказчики, но когда Тийт стал сильно кашлять и пожаловался на это врачу, тот посоветовал ему бросить сидячую работу в душной мастерской за сапожным столиком и найти службу на чистом воздухе. Не просто было получить место дворника, но ему это наконец
удалось, и вот он уже двадцать шестой год служит у Пеэтсона. Ну, а если иной раз он и вспомнит старое ремесло, без того, конечно, чтобы повредить кому бы то ни было, то не могут ли высокорожденные и высокочтимые господа простить ему это?
— О чем он говорит?— нетерпеливо спросил высокорожденный с бычьей шеей, поднимая голову от бумаг.
— Как всегда у них: ходит вокруг да около, а ничего путного,— ответил высокочтимый с красными веками и раздраженно спросил у Тийта: — За что же тебя прощать?
У Тийта отлегло от сердца.
— Ну, если находят, что я виноват, сапожным делом занимаюсь...
— Это нас не касается! Мы занимаемся вопросами совсем другого сорта. Что вы знаете про Пеэтера Тиху?
Тийт Раутсик смущенно посмотрел на высокорожденного и на высокочтимого.
— Про Пеэтера Тиху?.. Пеэтер работает на фабрике Гранта мастером-модельщиком.
— Так. Так. Это мы сами знаем. И знаем, что он посещает вечернюю школу, а оттуда прогуливается с дочкой дворника дома Пеэтсона, Тийта Раутсика. И даже то знаем, что он член Российской социалистической рабочей партии.
— Силы небесные, член социал-демократов!— ужаснулся Тийт Раутсик, чье представление о социал-демократах составилось по характеристикам газеты «Ристирахва пюхапяэвалехт» — Тийт выписывал и читал эту газету еще с той поры, как работал подмастерьем у Лебеволя,— и он никак не мог поверить словам господ.— Не может быть, ваше высокородие! Я почти год знаю Пеэтера Тиху, он несколько раз заходил к нам: не пьет водки, хорошо знает свое дело, посещает вечернюю школу и довольно порядочный человек...
— Вот как — значит, довольно порядочный человек!.. Намерены выдать за него свою дочь, хотите заполучить «порядочного человека» в зятья!
Тийт хоть и заметил ядовитую насмешку в словах господина, но, считая, что он прав и никто не может к нему придраться, сказал, подобно «честному израильтянину, в ком нет лукавства»:
— Уж и зятем! Я и сам изо всех сил бьюсь против этого, но, насколько я знаю Пеэтера, его никак нельзя считать социал-демократом...
— Так, так. Почему же ты тогда против него?
— Жизнь его скудноватая, человек он без состояния...
— А твоя дочь считает, что лучшей пары не найти, что жених «порядочный человек»?
Тийт заметил, что в разговоре с ним господин высокомерно перешел с «вы» на «ты», но и теперь он продолжал упорствовать в отношении Пеэтера.
— У Пеэтера Тиху есть, правда, один недостаток, который режет мое сердце: он равнодушен к вере. А в остальном — честнейший парень, он ни в коем случае не социал-демократ!
— Так-так, равнодушен к вере...— насмешливо протянул господин, занося что-то в записную книжку.— Как раз социал-демократы и равнодушны к вере. Очень часто они вообще отрицают бога и веру. Но почему же ты думаешь, что Пеэтер Тиху не социал-демократ?
— Известно: потому что не пьет, не драчун и не шляться по кабакам, хороший работник: дай ему в руки пилу или стамеску, дерево или железо, часы или шкаф — на все руки мастер.
— Гм, может, он и бомбы умеет мастерить?
Сказав это, штатский господин обратился к их высокородию, к жандармскому офицеру с бычьей шеей, и они некоторое время толковали между собой. Как ни беден был русский язык дворника Тийта Раутсика, он все же понял, что говорили о нем. Наконец, протирая очки и близоруко щуря глаза, господин в штатском снова обратился к нему на эстонском языке:
— Господин жандармский ротмистр спрашивает: как ты смотришь на то, если мы вместе с «зятем» и дочку твою посадим в тюрьму на хлеб и воду — поразмыслить о социал-демократии?
Тийт Раутсик вскочил, словно ужаленный, и замер, глядя мутным и испуганным взглядом на его высокородие.
— Лонни... Лонни ведь ничего не сделала!— прошептал он, и его глаза наполнились слезами.
— Убийца Александра Второго тоже ничего не сделал до тех пор, пока не бросил бомбу в царя. Наша обязанность быть на страже, предупреждать всяческие преступления и покушения.
— Моя Лонни... моя Лонни — доброе дитя. Моя Лонни... даже во сне она не видела таких страшных дел! — И Тийт Раутсик прижал рукав пальто к глазам, чтобы хоть немного задержать хлынувшие слезы.
— К счастью, твоя дочка еще не зашла так далеко, чтобы нам ее уже сейчас заковать в кандалы. Но мы предупреждаем тебя, чтобы ты был осмотрительнее! Ты слишком мало знаешь о человеке, которому намереваешься отдать в жены свою дочку. У Пеэтера Тиху плохие друзья. И, как говорит пословица: каковы твои друзья, таков и ты сам. А ты еще стоишь за этого Тиху!
Тийт Раутсик старался совладать с волнением. Несмотря на долгие годы невзгод, несмотря на безобразный горб, Тийт не был особенно слезлив, но уж если слезы прорывались у него, остановить их было трудно. Сохрани, господь! Лонни, его единственная доченька, его родное дитятко, под угрозой ареста! Рассудком Тийт давно был против Пеэтера, но глупое отцовское сердце полагало, что Лонни всерьез любит Пеэтера и будет счастлива с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113