.. Вот тебе и счастье! Вот так бывает, когда человек доверяется сердцу и не слушает голоса разума.
— Что ж думают их высокородия... Что я должен сделать?— сказал он, вытирая рукавом лицо и бороду.
— Тебе придется делами доказать, что ты не фальшивый, не мятежный человек, что ты сделаешь в аккурат то, что от тебя требуют. Нам нужны разные сведения о тех или других подозрительных лицах, ну, скажем, хотя бы о том же Пеэтере Тиху, и мы рассчитываем на твою помощь.
«Помощь... Хотят шпиком сделать?» — мелькнула мысль в голове Тийта Раутсика, и он инстинктивно отпрянул от стола. Но это движение не ускользнуло от наметанного глаза жандармов.
— Понял? Или наше предложение тебе не по нраву? — грозно спросил его высокородие.— Предупреждаю: если ты не сделаешь того, что требуют от тебя, мы вынуждены будем в интересах государственной безопасности потревожить твою дочь!
Около полуночи, когда Тийт Раутсик получил наконец у дежурного жандарма свой паспорт и вышел на улицу, все плыло у него перед глазами. Комната номер 13... Комната номер 21... Должен ли он радоваться, что спас от беды Лонни, или печалиться, что, кроме дворницкого и сапожного ремесла, взвалил себе на шею еще и ремесло шпика? Доставлять сведения агенту разведки... Каждый четверг он должен будет приносить сведения, но не сюда, а на улицу Лиивакюнка, высокочтимому, который допрашивал его сегодня и был переводчиком их высокородия. Как же его фамилия? Что-то вроде карандаша или палки... Ах, да,
Тикк! 1 Но пусть его зовут как угодно, Тийту Раутсику это не поможет... Профессионального шпика они из него, конечно, не могут сделать, хотя бы уже из-за горба, он легко бросается каждому в глаза. Разве перевелись здоровые люди, что уже калек заставляют вынюхивать и выслеживать? Он и прежде слышал, что от дворников часто выпытывают сведения о жильцах, что обязанности дворника в государстве, где никто не знает, кто кого выслеживает, нередко совмещаются с ремеслом шпика.
На первое время ему не определили постоянного жалованья, а обещали заплатить по количеству и важности доставленных сведений. А уж какие сведения важные и какие менее важные — это положено решать самим начальникам, а начальники, как известно, ведут свой род еще от Ирода...
И Тийт Раутсик остановился вдруг посреди улицы, вспомнив библейскую историю о тридцати сребрениках, полученных Иудой за Христа.
— Поберегись!— послышался крик извозчика.
Тийт Раутсик, который застыл было, как лунатик, на
месте, едва успел шарахнуться из-под ног лошади.
— Смотри, каков старик, до того накачал в кабаке свой горб, что и лошади не видит!— долго еще ругался извозчик.
«Иуда предал сына божьего, а я помогаю слугам царя бороться против богоотступников,— старался утешить себя Тийт.— А главное — Лонни! Не могу ведь я дать посадить в тюрьму Лонни! А если они только пугали меня? У Лонни на душе нет ведь никакого греха или умысла против правительства, уж настолько-то я знаю свое кровное дитя! И Пеэтер...» Он ничего худого не знает о Пеэтере, кроме этого прискорбного равнодушия к вере. Как же он теперь станет шпионить за Пеэтером?
Но он уже дал подписку, и теперь поздно жалеть. Начни распускать нюни здесь, на улице, снова угодишь под ноги извозчичьей лошади! «Накачал в кабаке свой горб...» Тийт Раутсик берег каждую копейку, во всю свою жизнь он всего несколько раз позволил себе сходить в кабак, но в эту минуту он почувствовал непреодолимое желание заглянуть туда. И, поблуждав по ночным, освещенным фонарями улицам, ноги сами собой повели Тийта в кабак старого Вельмана «Нечаянная радость», на Раплаское шоссе, на вывеске которого в тусклом свете фонаря красовался бодрый призыв: «Заходи!» Были до него и другие, последовавшие этому зову, теперь пришел на порог кабака дворник дома Пеэтсона, до сих пор не бравший в рот водки. Изнутри кабака неслись громкий галдеж и песни, и когда Тийт переступил порог, все еще сжимая под мышкой завернутые в «Ристирахва пюхапяэвалехт» старые туфли Иды Лаксберг, Роберт Кукк как раз успел наладить испорченную клавишу своей гармоники и с жаром заиграл «Еврейскую скорбь».
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
С тех пор как Тийта Раутсика заставили помогать жандармскому агенту, он уже не мог обходиться без водки. Пил понемногу, не больше сотки в один прием, но так, чтобы маленький сверчок всегда жужжал в голове. И тогда, когда он впервые отправился на улицу Лиивакюнка, номер 18, квартира 3, чтобы сдать сведения господину Артуру Тикку, он тоже заставил запеть этого маленького сверчка.
Дело и на сей раз было вечером. Правда, честные люди делают свои дела при дневном свете, ночную тьму любят разбойники и воры. Ничего не поделаешь, значит, и эти тайные, во славу батюшки царя, дела вершатся под покровом ночи. И когда Тийт Раутсик остановился перед квартирой номер 3 в доме 18 по улице Лиивакюнка и на красивой медной дощечке прочитал: «Артур Тикк, Кипз1та1ег, раеуарШшк — художник, фотограф»,— у него совсем закружилась голова от множества разноязычных титулов господина Тикка.
Но что уменьшило восхищение Тийта, так это сам господин Тикк. Еще в жандармском управлении у Тийта Раутсика отнюдь не возникло должного и глубокого уважения к этому господину, как это полагалось бы по отношению к начальству, но здесь, увидев Артура Тикка в домашней обстановке, Тийт стал терять последние крохи уважения к нему. Те же белесые редкие волосы, те же гнойные, с покрасневшими веками глаза, только в жандармском управлении Тикк казался как-то старше, значительнее, выглядел более отъевшимся; теперь же стоявший перед ним Тикк, или с, оказался верзилой с удивительно плоским лицом, с очками в блестящей оправе на носу, и очки-то особенно подчеркивали непривлекательность его глаз. Вспоминая господина в штатском, виденного им
в жандармском управлении, и глядя теперь на домашнего Тикка, Тийт Раутсик (быть может, под влиянием выпитого вина) вспоминал и другое: то кощунственное место в неписаной книге дворницких премудростей, где говорится, что каждая собака рядом со своим хозяином начинает во многом походить на него. Не случилось ли такое и с Тик- ком? В жандармском управлении, перед хозяином с бычьей шеей, господин Тикк, несмотря на подобострастные поклоны, и сам казался более солидным и холеным, но здесь, в своем доме, он, видимо, снова влез в свою настоящую шкуру. В жандармском управлении, несмотря на страх, Тийт Раутсик составил себе более или менее точное представление о том, с кем он имеет дело, но нынешний господин обладал такой неопределенной внешностью и столькими титулами, которые Тийт успел пробежать на дверях, что Тийт Раутсик остановился теперь посреди комнаты, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Что ж думают их высокородия... Что я должен сделать?— сказал он, вытирая рукавом лицо и бороду.
— Тебе придется делами доказать, что ты не фальшивый, не мятежный человек, что ты сделаешь в аккурат то, что от тебя требуют. Нам нужны разные сведения о тех или других подозрительных лицах, ну, скажем, хотя бы о том же Пеэтере Тиху, и мы рассчитываем на твою помощь.
«Помощь... Хотят шпиком сделать?» — мелькнула мысль в голове Тийта Раутсика, и он инстинктивно отпрянул от стола. Но это движение не ускользнуло от наметанного глаза жандармов.
— Понял? Или наше предложение тебе не по нраву? — грозно спросил его высокородие.— Предупреждаю: если ты не сделаешь того, что требуют от тебя, мы вынуждены будем в интересах государственной безопасности потревожить твою дочь!
Около полуночи, когда Тийт Раутсик получил наконец у дежурного жандарма свой паспорт и вышел на улицу, все плыло у него перед глазами. Комната номер 13... Комната номер 21... Должен ли он радоваться, что спас от беды Лонни, или печалиться, что, кроме дворницкого и сапожного ремесла, взвалил себе на шею еще и ремесло шпика? Доставлять сведения агенту разведки... Каждый четверг он должен будет приносить сведения, но не сюда, а на улицу Лиивакюнка, высокочтимому, который допрашивал его сегодня и был переводчиком их высокородия. Как же его фамилия? Что-то вроде карандаша или палки... Ах, да,
Тикк! 1 Но пусть его зовут как угодно, Тийту Раутсику это не поможет... Профессионального шпика они из него, конечно, не могут сделать, хотя бы уже из-за горба, он легко бросается каждому в глаза. Разве перевелись здоровые люди, что уже калек заставляют вынюхивать и выслеживать? Он и прежде слышал, что от дворников часто выпытывают сведения о жильцах, что обязанности дворника в государстве, где никто не знает, кто кого выслеживает, нередко совмещаются с ремеслом шпика.
На первое время ему не определили постоянного жалованья, а обещали заплатить по количеству и важности доставленных сведений. А уж какие сведения важные и какие менее важные — это положено решать самим начальникам, а начальники, как известно, ведут свой род еще от Ирода...
И Тийт Раутсик остановился вдруг посреди улицы, вспомнив библейскую историю о тридцати сребрениках, полученных Иудой за Христа.
— Поберегись!— послышался крик извозчика.
Тийт Раутсик, который застыл было, как лунатик, на
месте, едва успел шарахнуться из-под ног лошади.
— Смотри, каков старик, до того накачал в кабаке свой горб, что и лошади не видит!— долго еще ругался извозчик.
«Иуда предал сына божьего, а я помогаю слугам царя бороться против богоотступников,— старался утешить себя Тийт.— А главное — Лонни! Не могу ведь я дать посадить в тюрьму Лонни! А если они только пугали меня? У Лонни на душе нет ведь никакого греха или умысла против правительства, уж настолько-то я знаю свое кровное дитя! И Пеэтер...» Он ничего худого не знает о Пеэтере, кроме этого прискорбного равнодушия к вере. Как же он теперь станет шпионить за Пеэтером?
Но он уже дал подписку, и теперь поздно жалеть. Начни распускать нюни здесь, на улице, снова угодишь под ноги извозчичьей лошади! «Накачал в кабаке свой горб...» Тийт Раутсик берег каждую копейку, во всю свою жизнь он всего несколько раз позволил себе сходить в кабак, но в эту минуту он почувствовал непреодолимое желание заглянуть туда. И, поблуждав по ночным, освещенным фонарями улицам, ноги сами собой повели Тийта в кабак старого Вельмана «Нечаянная радость», на Раплаское шоссе, на вывеске которого в тусклом свете фонаря красовался бодрый призыв: «Заходи!» Были до него и другие, последовавшие этому зову, теперь пришел на порог кабака дворник дома Пеэтсона, до сих пор не бравший в рот водки. Изнутри кабака неслись громкий галдеж и песни, и когда Тийт переступил порог, все еще сжимая под мышкой завернутые в «Ристирахва пюхапяэвалехт» старые туфли Иды Лаксберг, Роберт Кукк как раз успел наладить испорченную клавишу своей гармоники и с жаром заиграл «Еврейскую скорбь».
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
С тех пор как Тийта Раутсика заставили помогать жандармскому агенту, он уже не мог обходиться без водки. Пил понемногу, не больше сотки в один прием, но так, чтобы маленький сверчок всегда жужжал в голове. И тогда, когда он впервые отправился на улицу Лиивакюнка, номер 18, квартира 3, чтобы сдать сведения господину Артуру Тикку, он тоже заставил запеть этого маленького сверчка.
Дело и на сей раз было вечером. Правда, честные люди делают свои дела при дневном свете, ночную тьму любят разбойники и воры. Ничего не поделаешь, значит, и эти тайные, во славу батюшки царя, дела вершатся под покровом ночи. И когда Тийт Раутсик остановился перед квартирой номер 3 в доме 18 по улице Лиивакюнка и на красивой медной дощечке прочитал: «Артур Тикк, Кипз1та1ег, раеуарШшк — художник, фотограф»,— у него совсем закружилась голова от множества разноязычных титулов господина Тикка.
Но что уменьшило восхищение Тийта, так это сам господин Тикк. Еще в жандармском управлении у Тийта Раутсика отнюдь не возникло должного и глубокого уважения к этому господину, как это полагалось бы по отношению к начальству, но здесь, увидев Артура Тикка в домашней обстановке, Тийт стал терять последние крохи уважения к нему. Те же белесые редкие волосы, те же гнойные, с покрасневшими веками глаза, только в жандармском управлении Тикк казался как-то старше, значительнее, выглядел более отъевшимся; теперь же стоявший перед ним Тикк, или с, оказался верзилой с удивительно плоским лицом, с очками в блестящей оправе на носу, и очки-то особенно подчеркивали непривлекательность его глаз. Вспоминая господина в штатском, виденного им
в жандармском управлении, и глядя теперь на домашнего Тикка, Тийт Раутсик (быть может, под влиянием выпитого вина) вспоминал и другое: то кощунственное место в неписаной книге дворницких премудростей, где говорится, что каждая собака рядом со своим хозяином начинает во многом походить на него. Не случилось ли такое и с Тик- ком? В жандармском управлении, перед хозяином с бычьей шеей, господин Тикк, несмотря на подобострастные поклоны, и сам казался более солидным и холеным, но здесь, в своем доме, он, видимо, снова влез в свою настоящую шкуру. В жандармском управлении, несмотря на страх, Тийт Раутсик составил себе более или менее точное представление о том, с кем он имеет дело, но нынешний господин обладал такой неопределенной внешностью и столькими титулами, которые Тийт успел пробежать на дверях, что Тийт Раутсик остановился теперь посреди комнаты, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113