С детства уже налегай на то, что тебе больше по сердцу. Сдается мне, что ты очень уступчив. Со статьями у тебя дело как будто уже налаживалось, надо было не сдаваться, что с того, что одна газета перестала помещать твои писания. Послал бы в другие места — авось какой-нибудь редактор и сунул бы их в газету.
— Уж посылал в разные места, нигде не печатают,— угрюмо сказал Сандер.
— А ты не давал перевести для какой-нибудь русской петербургской газеты? Не мешало бы, чтобы побольше людей узнало, каково приходится здешнему народу от помещиков и всякого иного начальства.
— Был и об этом разговор с волостным писарем, он посылал кое-что в Петербург, но бесполезно. Царица тоже ведь из немцев, как и наши помещики. Русский царь с немецким большие друзья — кто ж тут позволит задеть немцев? Другое дело, если побродить на корабле по свету и научиться какому-нибудь иностранному языку,— рассуждал Сандер.
— Э, вот, значит, куда ты хватил! Что ж, мысль неплохая. Смотри только, чтобы с тобой не случилось, как с некоторыми до тебя: пойдет бродить по белу свету с большими планами, наживет деньжат, вкусит сытой жизни — и забудет про все, за чем когда-то погнался в далекие страны,— предостерег мастер. Потом он стал вычерчивать на плазу по лекалу наружную линию двадцать третьего кормового шпангоута. Работа требовала напряженного внимания и мастера, и подручного и гнала прочь все другие мысли.
Покончив с этим сложным шпангоутом, изогнутым внутрь в килевой части, а в верхней — наружу, мастер продолжал прерванный разговор:
— Я тебе ничего не советую, ремесло советчика — дело нестоящее: кто умен, у того готов свой совет, и он не захочет тебя послушаться, а дурак, ежели бы и хотел, не справится с чужим советом.
Сандер про себя удивлялся разговорчивости мастера, которого он за свою короткую жизнь знал как очень скупого на слова. Ему даже показалось, будто Михкель за эту зиму помолодел.
К началу лета, когда большинству мужиков стало невмоготу работать бесплатно и нужда погнала их в Хейнасте и в другие места за море, где заработок каждую неделю выплачивался наличными, и постройка судна грозила приостановиться, мастер не сдавался — он хотел, несмотря ни на что, к концу осени спустить корабль на воду, как это и было задумано вначале. Во все свободное от прямых обязанностей время он, не жалея сил, от восхода до заката солнца работал вместе с другими не только над шаблонами шпангоутов, но и над изготовлением самих шпангоутов, помогал поднимать их с помощью треног на
киль, прилаживать и закреплять на место. И когда за неделю до Иванова дня огромный скелет корабельных ребер был наконец установлен на киль, мастер с длинной жердью в руках обошел все шпангоуты и помогал плотникам подтесывать неровности.
И все же для обшивки корабля осталось слишком мало рабочих рук. Зимой на рубке, вывозке, распиловке и штабелевке леса работало иной раз до ста человек (считая и женщин-возчиков), теперь уже случалось, что у корабля копошилось всего с полдюжины людей. А вот и лайакивиский Кусти с кокиским Длинным Виллемом, закончив поодаль от корабля сооружение ящика-парилки для распарки брусьев, стали собирать свои инструменты.
— Друзья мои, разве нынче суббота, что вы так рано домой спешите?— удивился мастер.
— Дело, видишь, к тому клонится, что на сей раз придется с корабельной работы и вовсе домой уходить,— сказал Кусти, укладывая в ящик для инструментов стамески и пилы.— Да и где это было слыхано, чтобы бобыль с семью ребятишками лез в корабельщики?
— Да, из-за корабля нельзя пускать в дом голод, живой человек поболее корабля весит,— добавил Длинный Биллем, будто он только теперь убедился в истинности сказанного, а до сей поры думал по-другому.
Что ты будешь делать?
Капитан все еще разъезжал между Хийумаа и строительной площадкой. Вот и сейчас он был в отлучке. Мастер тоже сходил зимой по льду посмотреть остов датского судна и остался доволен покупкой: корпус парусника годился только лишь на топливо, но весь такелаж (разве мало понадобится всяких тросов, стропов, вальков и цепей?) был куплен за бесценок, притом оба набора парусов почти новые, и их можно использовать с незначительной переделкой. Да что ты, душа, станешь делать с голыми парусами, если остов корабля с огромными выпирающими ребрами шпангоутов все еще блекнет под горячими лучами июньского солнца?
— Куда же вы, Биллем и Кусти, так вдруг? Испробуйте сперва свою парилку. А что, коли она слишком уж хороша, где я вас тогда на большой земле телеграммой найду?— пытался мастер и шуткой, и делом удержать обоих мужиков. В конце концов ему удалось уговорить их оставить инструменты и заложить в парилку первые брусья.
В тот же вечер Михкель поспешил в волостное правление, чтобы посоветоваться с Сааром. Силы мужиков, особенно многодетных, иссякали; надо было срочно доставать денег или по крайней мере продукты, без выплаты жалованья дальше строить нельзя, сбегут и последние рабочие.
Волостной писарь сел на велосипед, а сам мастер в воскресенье тоже обошел некоторых состоятельных пайщиков. Якоб Таальдер после долгих отговорок взял еще один пятидесятирублевый пай, кийратсиский Михкель тоже вынул из-под соломенной подстилки своей постели десять золотых пятирублевок. Лоонаский Лаэс после вмешательства мастера согласился занять Кусти из Лайакиви, приходившемуся ему дальним родственником, три пуры ржи. А разве сам мастер жил в достатке? И ему очень кстати пришлась бы пура-другая ржи. Но он не стал и спрашивать, только велел Эпп класть побольше картошки в тесто, благо скоро можно будет рыть на огороде молодую. Немногие свои сбереженные рубли он уже вложил в корабль, а теперь отправил за море письма сыновьям и брату Танелю, чтобы и они посильно помогли общему делу земляков. Деньги в корабле не пропадут, можно даже рассчитывать на проценты.
Прежний кюласооский, а ныне рыуна-ревалаский Матис получил немного денег от сына Пеэтера из Таллина. Теперь он с младшим сыном мог продержаться лето на постройке. Но все же семье приходилось туго. Старая Ану грызла дома корки, а Матису и Сандеру старалась каждый день дать с собой на работу хлеб, рыбу и бутылку молока. Вийя пошла в поденщицы и кормилась у хозяев, да еще выпрашивала плату вперед, чтобы прокормить мужа и сына.
К сенокосу многие мужики вернулись из Таллина и Риги на пару недель в родные места. Но никому из них не привелось помахать косой, сенокос лег на плечи женщин. У корабля кипела работа над наружной обшивкой, и каждая пара мужских рук была здесь нужна до зарезу.
Наконец спустя недели две после Иванова дня дело продвинулось настолько, что однажды вечером заложили в парилку подбалочные брусья и ночной сторож тут же развел огонь под котлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Уж посылал в разные места, нигде не печатают,— угрюмо сказал Сандер.
— А ты не давал перевести для какой-нибудь русской петербургской газеты? Не мешало бы, чтобы побольше людей узнало, каково приходится здешнему народу от помещиков и всякого иного начальства.
— Был и об этом разговор с волостным писарем, он посылал кое-что в Петербург, но бесполезно. Царица тоже ведь из немцев, как и наши помещики. Русский царь с немецким большие друзья — кто ж тут позволит задеть немцев? Другое дело, если побродить на корабле по свету и научиться какому-нибудь иностранному языку,— рассуждал Сандер.
— Э, вот, значит, куда ты хватил! Что ж, мысль неплохая. Смотри только, чтобы с тобой не случилось, как с некоторыми до тебя: пойдет бродить по белу свету с большими планами, наживет деньжат, вкусит сытой жизни — и забудет про все, за чем когда-то погнался в далекие страны,— предостерег мастер. Потом он стал вычерчивать на плазу по лекалу наружную линию двадцать третьего кормового шпангоута. Работа требовала напряженного внимания и мастера, и подручного и гнала прочь все другие мысли.
Покончив с этим сложным шпангоутом, изогнутым внутрь в килевой части, а в верхней — наружу, мастер продолжал прерванный разговор:
— Я тебе ничего не советую, ремесло советчика — дело нестоящее: кто умен, у того готов свой совет, и он не захочет тебя послушаться, а дурак, ежели бы и хотел, не справится с чужим советом.
Сандер про себя удивлялся разговорчивости мастера, которого он за свою короткую жизнь знал как очень скупого на слова. Ему даже показалось, будто Михкель за эту зиму помолодел.
К началу лета, когда большинству мужиков стало невмоготу работать бесплатно и нужда погнала их в Хейнасте и в другие места за море, где заработок каждую неделю выплачивался наличными, и постройка судна грозила приостановиться, мастер не сдавался — он хотел, несмотря ни на что, к концу осени спустить корабль на воду, как это и было задумано вначале. Во все свободное от прямых обязанностей время он, не жалея сил, от восхода до заката солнца работал вместе с другими не только над шаблонами шпангоутов, но и над изготовлением самих шпангоутов, помогал поднимать их с помощью треног на
киль, прилаживать и закреплять на место. И когда за неделю до Иванова дня огромный скелет корабельных ребер был наконец установлен на киль, мастер с длинной жердью в руках обошел все шпангоуты и помогал плотникам подтесывать неровности.
И все же для обшивки корабля осталось слишком мало рабочих рук. Зимой на рубке, вывозке, распиловке и штабелевке леса работало иной раз до ста человек (считая и женщин-возчиков), теперь уже случалось, что у корабля копошилось всего с полдюжины людей. А вот и лайакивиский Кусти с кокиским Длинным Виллемом, закончив поодаль от корабля сооружение ящика-парилки для распарки брусьев, стали собирать свои инструменты.
— Друзья мои, разве нынче суббота, что вы так рано домой спешите?— удивился мастер.
— Дело, видишь, к тому клонится, что на сей раз придется с корабельной работы и вовсе домой уходить,— сказал Кусти, укладывая в ящик для инструментов стамески и пилы.— Да и где это было слыхано, чтобы бобыль с семью ребятишками лез в корабельщики?
— Да, из-за корабля нельзя пускать в дом голод, живой человек поболее корабля весит,— добавил Длинный Биллем, будто он только теперь убедился в истинности сказанного, а до сей поры думал по-другому.
Что ты будешь делать?
Капитан все еще разъезжал между Хийумаа и строительной площадкой. Вот и сейчас он был в отлучке. Мастер тоже сходил зимой по льду посмотреть остов датского судна и остался доволен покупкой: корпус парусника годился только лишь на топливо, но весь такелаж (разве мало понадобится всяких тросов, стропов, вальков и цепей?) был куплен за бесценок, притом оба набора парусов почти новые, и их можно использовать с незначительной переделкой. Да что ты, душа, станешь делать с голыми парусами, если остов корабля с огромными выпирающими ребрами шпангоутов все еще блекнет под горячими лучами июньского солнца?
— Куда же вы, Биллем и Кусти, так вдруг? Испробуйте сперва свою парилку. А что, коли она слишком уж хороша, где я вас тогда на большой земле телеграммой найду?— пытался мастер и шуткой, и делом удержать обоих мужиков. В конце концов ему удалось уговорить их оставить инструменты и заложить в парилку первые брусья.
В тот же вечер Михкель поспешил в волостное правление, чтобы посоветоваться с Сааром. Силы мужиков, особенно многодетных, иссякали; надо было срочно доставать денег или по крайней мере продукты, без выплаты жалованья дальше строить нельзя, сбегут и последние рабочие.
Волостной писарь сел на велосипед, а сам мастер в воскресенье тоже обошел некоторых состоятельных пайщиков. Якоб Таальдер после долгих отговорок взял еще один пятидесятирублевый пай, кийратсиский Михкель тоже вынул из-под соломенной подстилки своей постели десять золотых пятирублевок. Лоонаский Лаэс после вмешательства мастера согласился занять Кусти из Лайакиви, приходившемуся ему дальним родственником, три пуры ржи. А разве сам мастер жил в достатке? И ему очень кстати пришлась бы пура-другая ржи. Но он не стал и спрашивать, только велел Эпп класть побольше картошки в тесто, благо скоро можно будет рыть на огороде молодую. Немногие свои сбереженные рубли он уже вложил в корабль, а теперь отправил за море письма сыновьям и брату Танелю, чтобы и они посильно помогли общему делу земляков. Деньги в корабле не пропадут, можно даже рассчитывать на проценты.
Прежний кюласооский, а ныне рыуна-ревалаский Матис получил немного денег от сына Пеэтера из Таллина. Теперь он с младшим сыном мог продержаться лето на постройке. Но все же семье приходилось туго. Старая Ану грызла дома корки, а Матису и Сандеру старалась каждый день дать с собой на работу хлеб, рыбу и бутылку молока. Вийя пошла в поденщицы и кормилась у хозяев, да еще выпрашивала плату вперед, чтобы прокормить мужа и сына.
К сенокосу многие мужики вернулись из Таллина и Риги на пару недель в родные места. Но никому из них не привелось помахать косой, сенокос лег на плечи женщин. У корабля кипела работа над наружной обшивкой, и каждая пара мужских рук была здесь нужна до зарезу.
Наконец спустя недели две после Иванова дня дело продвинулось настолько, что однажды вечером заложили в парилку подбалочные брусья и ночной сторож тут же развел огонь под котлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113