— Зачем же сюда, в комнату отнеси, там почище! — вмешалась хозяйка.
— Смог на свет появиться в углу этой гуменной избы, может оставить здесь и свою капитанскую фуражку. Скоро чужие вселятся, тогда и ему тут делать будет нечего,— молвил Матис.
Так на всю ночь и осталась красивая, с капитанской кокардой фуражка Тыниса в гуменной избе Кюласоо, на прокопченном от дыма колышке, где когда-то висел рваный картуз мальчугана Тыну (как звали Тыниса в детстве) .
Капитан протянул брату полуштоф, хозяйке же подарил пестрый ситцевый платок, который она поначалу не хотела брать (как велит обычай), а потом приняла с благодарностью. Сандер успел зажечь лампу, и Тынис смог теперь разглядеть койку матери Ану. Ей он сунул в руки коробку конфет с вложенной под крышку пятирублевкой — хорошо, когда у старого человека есть про запас несколько собственных грошей. Сандер же получил в подарок финский нож с красивой рукояткой и широкими ножнами.
— И зачем ты так тратишься?— выговаривала Тынису хозяйка.— Не с земли ведь деньги подбираешь.
— С земли-то я последние деньги подобрал еще мальчиком, когда снес для мамзели на мызу Руусна землянику, собранную в лесу. С той поры скоро уж тридцать лет, как я ничего на земле не находил,— пошутил Тынис, стараясь поставить поустойчивее стул у койки матери на неровном каменном полу, и сразу же перевел разговор на другое.— Отец, значит, с весны лежит в земле,— проговорил он.
— Да, мы послали тебе письмо через старого Хольмана. Ты получил его?— спросила Вийя.
— Получить-то получил, да отец тогда был уже давно похоронен.
— Натерпелись женщины с этими похоронами,— сказал Матис,— ведь и я не смог уйти из Хяадемеэсте, как раз случилась срочная работа, обшивали судно. Пришлось им тут одним бороться с «душой возлюбленной» — с Гирген- соном, он никак не разрешал похоронить отца на кладбище, а заставлял зарыть в яму за оградой.
— И все потому, что отец отказался от причастия? — спросил Тынис.
— Не только потому... Сам-то Гиргенсон кто? Зять Ренненкампфа, известное дело! В конце концов, кис- тер...— начал было Матис.
— Да что там кистер! Лайакивиского Кусти благодарить надо,— перебила Вийя мужа.
— Ну да, Кусти ночью потихоньку вырыл могилу на участке, издавна принадлежащем рейнуыуэскому роду, и когда отец уже был в земле, только тогда и сунулись к кистеру.
— Вырыть не заставляли?— спросил Тынис.
— К тому клонилось,— раздался дрожащий старческий голос Ану.— Звонаря Пеэпа уже послали за лопатами. Да мы пригрозили, что всей родней перейдем в православную веру, тогда только...
— И помогло?
— Еще бы! Умершего оставили в покое, зато живым задали перцу: езжай на все четыре стороны,— сказал Матис.
— Не помню, в Гулле или в другом порту я получил газету, где Сандер писал об этом. В газете было как будто по-другому?— сказал Тынис, глядя на племянника.
Молодое, с первыми признаками возмужалости лицо Сандера покраснело. То, что известный и богатый дядя где-то далеко на чужбине читал его статью, было явным признанием, но в то же время ему не хотелось и принимать скрытый в словах Тыниса упрек.
— Так и писали, как дело было,— сказал он, чуть запинаясь,— но газета ведь боится все напечатать. Мы с волостным писарем потом не раз еще писали, и все напрасно.
— А что поделывает слепой Каарли? Все еще мастерит песни для церкви?— спросил Тынис, усмехаясь.
— Да что уж он там мастерит,— махнул рукой Матис,— кое-что со страху высидел. Гиргенсон несколько штук напечатал, народ посмеялся над стариком, вот и не слышно что-то новых.
— Не скажи,— перебила Вийя.— Рити только вчера хвасталась, что господин пастор велел Каарли сочинить песню к царским именинам.
Тынис засмеялся было, затем внезапно оборвал смех, проникся серьезностью и сказал задумчиво:
— Так-так. А куда же ты, Матис, со своей семьей теперь денешься? Арендуешь хутор где-нибудь в другом имении или, может быть, думаешь совсем уйти в город?
— Ни то, ни другое. Здешние помещики все друг другу родня, и не бывать тому, чтоб кто-нибудь из них сдал мне землю. В город идти не хочу: вся жизнь в деревне прожита... Мы столковались со старым капитаном Мяртсоном из Сяйнасте... Он, бедняга, немножко не в своем уме, все проверяет свои давнишние вычисления и пеленги, но в общем Мяртсон мужик неплохой. Обещал сдать нам свою избушку в Рыуна-Ревала за пять рублей в год, если я сам приведу ее в порядок. У Мяртсона ведь собственный хутор, выкупленный еще при Липгарте, сам Ренненкампф ничего тут поделать не сможет. Сын Пеэтер и Прийду писали, правда, летом из Таллина, звали в город, обещали подыскать постоянное место на «Двигателе». Но городская жизнь какая-то чудная: леса нет, настоящего моря тоже нет. Правду говоря, и не хочется уезжать слишком далеко от старого хутора Рейнуыуэ, иной раз мелькнет в голове мысль: а может, дождемся каких-нибудь перемен?..
— Каких перемен?— спросил Тынис.
— Ну, ты-то ведь сам поговаривал, что за границей дела государственные идут на другой лад!
— И так это, и не так. Свои бароны есть почти во всех государствах, от них трудно отделаться,— сказал Тынис.
— Неужели правда совсем исчезла с лица земли?
— У кого кошель, за того и суд; у кого сила, с тем и правда! У кого денежек много, тот правде своей конца не видит! Что за границей, что у нас, в нашем государстве, есть много людей, которые за большие деньги покупают и права, и баронские титулы,— тихо сказал Тынис.
— Если ты только тяжестью кошелька правду меряешь,— ответил Матис,— тогда в вашей ссоре со старым Хольмаиом мошна с правдой должна и вовсе на его стороне быть.
— А откуда ты знаешь, что не на его? Смотри-ка, если Хольману придет на ум строить новый корабль, к нему компаньоны отовсюду попрут — и с острова, и даже с большой земли. А мне компаньонов этих нигде не добыть; не знаю — доверишься ли и ты?
— Я бы пошел, но у меня ведь нет «правды» — той, что в кошельках позванивает,— засмеялся Матис.
Мать, Ану, которой жизнь в Яков день взвалила на спину уже семьдесят семь лет, по-прежнему сидела на краю койки и вязала носок, прислушиваясь к разговору своих сыновей. Матис был ее первенец, Тынис — самый младший сын. Матиса она родила молодухой, ей тогда едва исполнилось двадцать лет. Тыниса же — в сорок один год. Между этими двумя было еще пятеро детей: Антс умер четырех лет от роду от какой-то детской болезни, Тийна — замужем за тырисеским Михкелем из Паммана, Прийду — в Таллине на фабрике, Юри взяли на военную службу, и он сгинул где-то на Кавказе, Лийзу вышла за Яана из Наака, пьяницу-рабочего с корабельной верфи, рано овдовела и бедствует теперь со своей многочисленной детворой в пригородном домишке в Курессааре. А этот последний — Тынис, при рождении такой маленький и хилый, обогнал, на удивление, всех остальных и по силе, и по смекалке, побывал в Америке и дослужился до капитанской фуражки с кокардой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113