— спросил Реэдик, осмелившийся с первыми проблесками зари покинуть свою сторожевую будку у кузницы и подойти к кораблю.
— Да так, подбалочный брус с правого борта затрещал что-то. Поглядел, не сорвался ли с шипов.
— А я уж думал, сам мастер гонится за ворами или котерманом,— сказал Реэдик, посасывая коротенькую трубку, и, так как мастер ответил не сразу, добавил:— Ну нет, они-то знают, что выставлены сторожа. В Кюдема один уже обжег себе нос. Неужто они еще...
— Лучше в оба глядеть, чем потом сожалеть! Уж если «возлюбленная душа» выгнал нас из Папираху, что же говорить о тех, в чьих руках земная власть? Трудно ли рууснаскому барону отвалить сотню рублей какому-нибудь прохвосту, чтобы тот поджег корабль?
На востоке разгоралась заря. С зарей стали сходиться и мужики — сначала по одному, по два, а потом и группами. Сегодня был знаменательный день не только для мастера, но и для всех, кто вложил в корабль свою душу и заботу, деньги или труд. Хороший кузнец, старый Рейн из Кообати, который вместе со своим сыном Яаном выполнил всю поковочную {заботу, рано был на месте. Сегодня и на нем лежала большая ответственность: если сдадут где-нибудь тали или какой-нибудь шпинь, если крепление головного троса не выдержит или сам трос сорвется от напряжения с ворота, тогда держись, кузнец! Каждый глянет в твою сторону, ты в ответе за все, что как-нибудь связано с железом и сталью.
Скоро все засуетились у корабля, чтобы закончить приготовления до прибытия людей, которым придется вертеть вороты. Приближались к концу приготовления и на хуторе папаши Пуумана, лежавшем на юго-восток от строительной площадки, на опушке леса,— там уже несколько дней подряд днем и ночью дымили трубы избы и бани.
В восьмом часу, когда осеннее солнце наконец лениво выползло из-за лесов Вийдумяэ, площадь вокруг корабля кишела людьми. Конечно, не все они были здесь нужны — у хваток воротов могло разместиться самое большее человек полтораста,— но каждому, стар он или молод, не хотелось остаться в стороне от такого большого события.
Вот показалось и правление товарищества, собравшееся напоследок в горнице папаши Пуумана, чтоб договориться о названии корабля. Впереди всех в до блеска намазанных дегтем сапогах выступал низенький рыжебородый Кусти из Лайакиви. К штанам, которые он очень
быстро изнашивал, Марис этой ночью в спешке пришила заплаты совсем неподходящего цвета. Зато пиджак, манишка, пестрый галстук и фуражка с лакированным козырьком были в наилучшем виде. Праздничный вид Кусти, обычно немного ободранного, конечно, больше всего бросался в глаза, но и все другие мужики, как кому позволял достаток, были одеты воскресному. Важно вышагивали рядышком два хозяина — владельцы хуторов айдаский Якоб Таальдер и папаша Пууман; волостной писарь, высокий, с орлиным носом, как всегда, вел рядом с собой велосипед и с жаром объяснял что-то рослому капитану. (Разговора их отсюда не слышно, но, может быть, у них случилась размолвка из-за названия корабля?) За ними медленно, безмолвно ступал с чуть опущенной головой, но все же возвышающийся над всеми кокийский Длинный Биллем, потом двигались группой, втроем, учитель из Ватла Юри Пийгард, Матис и громогласный Лаэс, а позади всех шагал мастер Михкель, оживленно втолковывая что- то старому варпескому Ааду, который под тяжестью лет сгибался в пояснице, как складной нож. Ааду не входил ни в правление, ни в пайщики судового товарищества, но он пользовался известностью хорошего корабельного мастера далеко за пределами Сааремаа. В течение долгой своей жизни он смастерил не один десяток кораблей, и правление попросило его осмотреть корабль перед спуском на воду. Это делалось не из недоверия к мастеру — таков был обычай.
Ааду старательно обшарил все углы и закоулки корабля и не нашел ничего такого, к чему можно было придраться. Ему показалось, что железные кницы, скреплявшие шпангоуты с бимсами, могли быть помассивнее — мало ли страху приходится терпеть кораблю в море.
— Сколько они у тебя весили?— спросил он у кузнеца, у старого Рейна из Кообати.
— Вот эта весит шесть пудов. Можно бы сделать и потяжелее, но они показались и так уж слишком громоздкими, да и лишнего железа не было,— ответил кузнец.
Ааду вынул свой футшток и измерил толщину кницы на изгибе — вышло три дюйма две линии; он вытащил из нагрудного кармана замусоленную, истертую от долгого употребления регистровую книжку и сравнил толщину кницы с регистровой нормой — да, выходит, маловато.
— Не может быть,— проворчал Михкель, вынимая из кармана и свой футшток.— Видишь, три дюйма и четыре полные линии...
Верно, при новом измерении и Ааду прибавил по крайней мере еще одну линию. Кницы были в полном соответствии с требованиями регистра.
А в остальном все было в порядке. В расчетах и расходовании материалов мастер строго придерживался установленных требований. Если и такелажную работу проведут так добросовестно, корабль может выйти в первый класс.
— Чего ему еще нужно, чтоб выйти в первый?— сказал Кусти из Лайакиви, который вместе с другими членами правления и с народом, запрудившим толоку, следил за каждым движением мастеров.— Или ты думаешь, Ааду, мастер — глупый тетерев, дела не понимает?
Кусти был прав. Исследуй, что хочешь: комингс, брашпиль, бушприт, даже поручни — все прилажено точно, по всему видно, что корабль только и жаждет воды.
— Ну что же, начнем, что ли?— спросил у мастеров лоонаский Лаэс, когда члены правления спустились по лестнице с корабельного борта и их окружила толпа.
Михкель взглянул на Ааду:
— Ты как думаешь?
— Что тут думать,— сказал сухонький, жилистый старик, а его темно-серые добрые глаза сверкнули за стеклами очков счастливо и чуть-чуть хитровато.— Хороший построили корабль. Поглядим, как пойдет спуск. Мужики хлипкие вроде, не знаю, хватит ли силенок.
— Ого!— воскликнул лагувереский Юхан.
— Ого!— закричали парни и крепкие, грудастые девушки прибрежных деревень и, толкаясь, гурьбой двинулись к длинным хваткам воротов, за которые могло стать человек по двадцать к каждой. Двенадцать мужиков посильнее (во главе с самим капитаном) направились к толстому таранному бревну, свисавшему с высоких козел. На мгновение взоры тех, кто стоял у ворот и у тарана, обратились к двум мастерам, которые отошли немного поодаль, чтобы лучше обозревать всю площадку. И вот Михкель остановился, поднял руку и, резко взмахнув ею сверху вниз, в сторону воротов, воскликнул:
— Лего-о!
Человек полтораста, а может и больше, навалились грудью на хватки воротов, напрягли мышцы ног и привели в движение вороты. Первые круги дались без особых усилий. Но когда на стержни воротов легло по десятку кругов троса, из воды показались грунтовые, соединявшие штевень с системой блоков, прикрепленных к Тыллускому камню в море и оттуда идущих обратно на берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Да так, подбалочный брус с правого борта затрещал что-то. Поглядел, не сорвался ли с шипов.
— А я уж думал, сам мастер гонится за ворами или котерманом,— сказал Реэдик, посасывая коротенькую трубку, и, так как мастер ответил не сразу, добавил:— Ну нет, они-то знают, что выставлены сторожа. В Кюдема один уже обжег себе нос. Неужто они еще...
— Лучше в оба глядеть, чем потом сожалеть! Уж если «возлюбленная душа» выгнал нас из Папираху, что же говорить о тех, в чьих руках земная власть? Трудно ли рууснаскому барону отвалить сотню рублей какому-нибудь прохвосту, чтобы тот поджег корабль?
На востоке разгоралась заря. С зарей стали сходиться и мужики — сначала по одному, по два, а потом и группами. Сегодня был знаменательный день не только для мастера, но и для всех, кто вложил в корабль свою душу и заботу, деньги или труд. Хороший кузнец, старый Рейн из Кообати, который вместе со своим сыном Яаном выполнил всю поковочную {заботу, рано был на месте. Сегодня и на нем лежала большая ответственность: если сдадут где-нибудь тали или какой-нибудь шпинь, если крепление головного троса не выдержит или сам трос сорвется от напряжения с ворота, тогда держись, кузнец! Каждый глянет в твою сторону, ты в ответе за все, что как-нибудь связано с железом и сталью.
Скоро все засуетились у корабля, чтобы закончить приготовления до прибытия людей, которым придется вертеть вороты. Приближались к концу приготовления и на хуторе папаши Пуумана, лежавшем на юго-восток от строительной площадки, на опушке леса,— там уже несколько дней подряд днем и ночью дымили трубы избы и бани.
В восьмом часу, когда осеннее солнце наконец лениво выползло из-за лесов Вийдумяэ, площадь вокруг корабля кишела людьми. Конечно, не все они были здесь нужны — у хваток воротов могло разместиться самое большее человек полтораста,— но каждому, стар он или молод, не хотелось остаться в стороне от такого большого события.
Вот показалось и правление товарищества, собравшееся напоследок в горнице папаши Пуумана, чтоб договориться о названии корабля. Впереди всех в до блеска намазанных дегтем сапогах выступал низенький рыжебородый Кусти из Лайакиви. К штанам, которые он очень
быстро изнашивал, Марис этой ночью в спешке пришила заплаты совсем неподходящего цвета. Зато пиджак, манишка, пестрый галстук и фуражка с лакированным козырьком были в наилучшем виде. Праздничный вид Кусти, обычно немного ободранного, конечно, больше всего бросался в глаза, но и все другие мужики, как кому позволял достаток, были одеты воскресному. Важно вышагивали рядышком два хозяина — владельцы хуторов айдаский Якоб Таальдер и папаша Пууман; волостной писарь, высокий, с орлиным носом, как всегда, вел рядом с собой велосипед и с жаром объяснял что-то рослому капитану. (Разговора их отсюда не слышно, но, может быть, у них случилась размолвка из-за названия корабля?) За ними медленно, безмолвно ступал с чуть опущенной головой, но все же возвышающийся над всеми кокийский Длинный Биллем, потом двигались группой, втроем, учитель из Ватла Юри Пийгард, Матис и громогласный Лаэс, а позади всех шагал мастер Михкель, оживленно втолковывая что- то старому варпескому Ааду, который под тяжестью лет сгибался в пояснице, как складной нож. Ааду не входил ни в правление, ни в пайщики судового товарищества, но он пользовался известностью хорошего корабельного мастера далеко за пределами Сааремаа. В течение долгой своей жизни он смастерил не один десяток кораблей, и правление попросило его осмотреть корабль перед спуском на воду. Это делалось не из недоверия к мастеру — таков был обычай.
Ааду старательно обшарил все углы и закоулки корабля и не нашел ничего такого, к чему можно было придраться. Ему показалось, что железные кницы, скреплявшие шпангоуты с бимсами, могли быть помассивнее — мало ли страху приходится терпеть кораблю в море.
— Сколько они у тебя весили?— спросил он у кузнеца, у старого Рейна из Кообати.
— Вот эта весит шесть пудов. Можно бы сделать и потяжелее, но они показались и так уж слишком громоздкими, да и лишнего железа не было,— ответил кузнец.
Ааду вынул свой футшток и измерил толщину кницы на изгибе — вышло три дюйма две линии; он вытащил из нагрудного кармана замусоленную, истертую от долгого употребления регистровую книжку и сравнил толщину кницы с регистровой нормой — да, выходит, маловато.
— Не может быть,— проворчал Михкель, вынимая из кармана и свой футшток.— Видишь, три дюйма и четыре полные линии...
Верно, при новом измерении и Ааду прибавил по крайней мере еще одну линию. Кницы были в полном соответствии с требованиями регистра.
А в остальном все было в порядке. В расчетах и расходовании материалов мастер строго придерживался установленных требований. Если и такелажную работу проведут так добросовестно, корабль может выйти в первый класс.
— Чего ему еще нужно, чтоб выйти в первый?— сказал Кусти из Лайакиви, который вместе с другими членами правления и с народом, запрудившим толоку, следил за каждым движением мастеров.— Или ты думаешь, Ааду, мастер — глупый тетерев, дела не понимает?
Кусти был прав. Исследуй, что хочешь: комингс, брашпиль, бушприт, даже поручни — все прилажено точно, по всему видно, что корабль только и жаждет воды.
— Ну что же, начнем, что ли?— спросил у мастеров лоонаский Лаэс, когда члены правления спустились по лестнице с корабельного борта и их окружила толпа.
Михкель взглянул на Ааду:
— Ты как думаешь?
— Что тут думать,— сказал сухонький, жилистый старик, а его темно-серые добрые глаза сверкнули за стеклами очков счастливо и чуть-чуть хитровато.— Хороший построили корабль. Поглядим, как пойдет спуск. Мужики хлипкие вроде, не знаю, хватит ли силенок.
— Ого!— воскликнул лагувереский Юхан.
— Ого!— закричали парни и крепкие, грудастые девушки прибрежных деревень и, толкаясь, гурьбой двинулись к длинным хваткам воротов, за которые могло стать человек по двадцать к каждой. Двенадцать мужиков посильнее (во главе с самим капитаном) направились к толстому таранному бревну, свисавшему с высоких козел. На мгновение взоры тех, кто стоял у ворот и у тарана, обратились к двум мастерам, которые отошли немного поодаль, чтобы лучше обозревать всю площадку. И вот Михкель остановился, поднял руку и, резко взмахнув ею сверху вниз, в сторону воротов, воскликнул:
— Лего-о!
Человек полтораста, а может и больше, навалились грудью на хватки воротов, напрягли мышцы ног и привели в движение вороты. Первые круги дались без особых усилий. Но когда на стержни воротов легло по десятку кругов троса, из воды показались грунтовые, соединявшие штевень с системой блоков, прикрепленных к Тыллускому камню в море и оттуда идущих обратно на берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113