— Добро пожаловать, эй! Гляжу — наш хамал Момче.
— Здравствуй, Момче. Едва тебя узнал—здорово ты вырос!
— И ты стал здоровый парень! Идет тебе школьная форма. Давай чемодан, пойдем снимемся...
— Смеешься?
— Ей-богу, нет... Твои не пришли?
— Нет, как видишь.
— Ты дал телеграмму?
— И письма не послал.
— Давай чемодан.
— Не надо. Сам донесу, Момче.
— Давай, давай! Не бойся — денег с тебя не возьму. Сегодня клиентов все равно негу...
Мы пошли в город по тенистой вокзальной дороге Между рядами чинар, как между зеленых волн, навевавших прохладу. Только дорога теперь почему-то не показалась мне длинной. Я поглядел налево. Школа, которая раньше была самым большим зданием в мире, стала почему-то меньше. Может, Момче был прав — я действительно подрос за это время?!
— Что нового?—спросил я.
Он как раз нагнулся за окурком. Выпрямился, тряхнул чемоданом.
— Что ты сказал?
— Что нового в городе, говорю?
— Что у нас может быть нового, браток? Слезы! В этот год табак остался непроданным. Плохи дела, рынок точно вымер. И для нас нет работы. Если б Рамйз, содержатель котлетной, не отпускал в долг, для меня каждый день был бы рамазан.
— Ты ведь был помощником шофера?
— И слышать не хочу об этом шоферстве, браток. Четыре года накачивал покрышки, мыл машину. Четыре тонны пыли съел в кузове да на подножке. И ни разу
бессовестные не сказали: «Давай, Момче, садись за руль!» Боятся, что я выучусь. Хлеб у них отобью...
— Значит, так и не научился водить машину?
— Брось, сказал ведь, не растравляй душу... Хамалом быть лучше всего. К слову сказать, твой чемоданчик довольно-таки тяжел. Что у тебя там?
— Так, барахлишко старое...
— А старых ботинок нету?
— Были, да продал.
— Все вы гакие! О Момче никто не подумает!
Я украдкой взглянул на его ноги. Босые. Колени голые. Й не только колени. Выдернешь нитку из его одежки — придется с земли подбирать сорок заплаток. Момче был чернявый низенький паренек. И красивый...
— Ну, а еще что, Момче?
— Вчера приезжала команда из Измира. Футбольный матч был.
— Кто проиграл, кто выиграл?
— Этого не знаю. Измирцы три гола сунули в наши ворота...
— А наши?
— Наши ни одного... Не было у нас этого... Ногу сломал... Ну как его, сын лесопромышленника...
— Джемаль?
— Да. Джемаля-Доски не было. Только его теперь кличут не Джемаль-Доска, а Джемаль-па-сносях...
— На сносях?
— Ты, верно, не слыхал этой байки...
— Какой байки?
— Ну и кино! Слушай. Этот Джемаль был у них главарем. А на подхвате у него младший сын фабриканта— раз... Тот, что в офицерской школе, знаешь? И этот козел, аптекарь. Устроили они конференцию, втроем сговорились, давайте, мол, этой ханым, повитухе, значит, ловушку сделаем. Повитуха повитухой, но штучка! Ты ее не знаешь, прошлой зимой к нам приехала. Красотка. Ножки что аптечные пузырьки. Напали втроем... Она ка-ак закричала, на станции слышно было! Прибежали полицейские — поди поймай! Доска-Джемаль, убегая, ногу сломал. Сломать-то сломал, но на следующий день в Стамбуле спрятался. Фабрикант тоже сына не выдаст. А аптекарь скрылся неведомо куда...
— Ну, а повитуха?
— А что ей делать? На кого жаловаться? Взяла и уехала. Вот уж три месяца город без повитухи.
— Жалко... Что-то горелым пахнет, Момче?
— Как не пахнуть! Недавно тюрьма сгорела.
— Отчего?
— Говорят, Маджироглу поджег.
— Какой Маджироглу?
— Да этот, табачник. Который убил ростовшика Хаджи Османа.
— А! Когда же это он убил ростовщика?
— Неужели не слыхал, парень? Полгода прошло. Об этом и в стамбульских газетах писали.
— Не читал.
— Да на что же вы учитесь в школе, если газет не читаете?
— Ты оставь газеты. Расскажи лучше, за что Маджироглу убил ростовщика?
— Ну и спросил — за что?! Он все платил и платил, а проценты росли и росли год от года, стал должен больше, чем брал. Что делать Маджироглу? Не мог рассчитаться по векселям, рассчитался с самим ростовщиком. Сполна! Издали не стал стрелять. Не попадешь еще. А попадешь— пуза не пробьешь. Подошел, спокойно так, наставил дуло револьвера прямо ему в плешь и пустил нулю. Ростовщик, как сидел, так и окочурился...
— А Маджироглу?
— Все бы в порядке было — убежал бы, да не смог. Ни капли крови, говорят, не вылилось у ростовщика из башки. Если б вылилось, если б Маджироглу руку намазал да провел по лицу, говорят, убежал бы и не поймали. А так-де непролитая кровь держала его. Рехнулся, бедняга, сам пришел и сдался полиции...
— Сколько лет дали?
— Сколько лет? Казнить должны были, повесить... Пусть-ка теперь повесят!
— Что. бежал.
- Скажешь! Конечно, бежал. Не ради Красиных глаз oн тюрьму то поджег!
Пока Момче рассказывал, как начался пожар, я думал о Маджироглу. Много лег назад встретил он нас с отцом на дороге, а мы дали ему огня. Тогда он пожалел нас. Думал я и о ростовщике, денежном мешке и процентщике Хаджи Османе. Один, не замарав руки в табачном соке, нажинал на нем деньги. Другой, весь в табаке, так этих денег и не видел. Но оба они пали жертвой табака.
— Хочешь верь, хочешь нет, браток, когда ростовщика положили в гроб, крышка никак не закрывалась. У мертвеца пузо, что твоя полковая волынка. Никто на плечах его нести не захотел. Наняли от управы хамалов, по пять бумажек каждому...
Момче умолк. Чтоб переменить тему, я снова спросил:
— Ну, а еще что нового?
— Еще? — Он задумался.— А, вот что, ты юродивого
Бахри помнишь?
— Как не помнить?! Умер, что ли?
— Нет. Крепок как железо. В сумасшедшем доме-то недолго его продержали. Отпустили. Пусть, мол, бегает, не опасен никому.
— А нога у него как?
— Вытащили пулю. Немного хромает. Вприпрыжку, а все бегает.
— По-прежнему кричит «сгорел»?
— Иногда. Когда тюрьма горела, здорово кричал. Даже охрип...
Мы подошли к рынку. Навстречу нам попался булочник Халим. Погладил меня по щеке вместо приветствия. Потом обернулся к Момче:
— Эй, ты, можешь заработать бумажку. Приходи потом, вот эти мешки надо выгрузить...
— Слушаюсь, дядя Халим, сейчас!
Момче снял мой чемодан с плеча. Подошел к телеге с мешками. Я двинулся дальше. Момче вдогонку мне крикнул:
— Совсем забыл — вчера твоя сестра приехала из Измира!
Такой уж он, этот Момче! Приятные новости всегда приберегает напоследок.
Я прибавил шагу. Улицы отчего-то вдруг стали длинней. Я завернул за угол... Еще раз. Вот и фонтан Харлак, Вот двухэтажный дом Нури-бея... Кще один поворот. Вот площадь, где я играл. Вот новая мостовая на месте нашего снесенного дома. Вот и дети старьевщика Исмаила. А где же тетушка Захиде, отчего не слышно ее голоса? Ах, услышать бы, как она говорит: «Дитятко мое! Ты родился с зубом во рту — сразу было видно, станешь пашой!» «Гм,— сказала бы она,— ты похож на покойную матушку как две капли воды». А потом заплакала бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61