Может быть, я ошибаюсь? Но отчего он так скис... пардон, может быть, я ошибаюсь? Может быть, этот кислый вид у некоторых означает улыбку?
Оля прижалась к моему рукаву. Реалист начал рассказывать что-то длинное и путаное; я бесцеремонно прервал его в самой середине рассказа: следовал новый анекдот,
Скоро должен был начаться сеанс. Халепский отозвал меня в сторонку:
— У тебя билет во вторые или в первые места?
Увидев мой желтый билетик, он вытаращил глаза: как, в третьи места? Ошалел, что ли? Там сидят только уличные мальчишки и вообще всякий сброд. Если бы он мог подумать, ни за что не познакомил бы меня с гимназистками. Знаю ли я, кто такая Оля? Это дочь прокурора окружного суда Ранцевича! Какой позор! Они никогда не простят Халепскому знакомства с таким субъектом.
Я отрезал, что не успел еще никого обокрасть или ограбить, чтобы купить билет подороже.Мои слова отрезвили Антошу Халепского. Немного подумав, он быстро сунул мне свой билет и наказал держать язык за зубами. Могу поручиться, мой новоиспеченный друг подумал: «Ну, этот паренек займет их ненадолго. Простая, грубая шинель... даже калош нет. На голове не фуражка, а гриб...» Халепский распрощался с нами, сказав, что должен бежать к телефону... срочные дела...
Сеня Шестаков совсем помрачнел: во время сеанса Олю смешил не он, а я.
В отместку Сеня решил меня уничтожить иным способом: после сеанса пригласил всех зайти в кондитерскую. Разумеется, он понимал, что в моих карманах пусто.
— Вы нас угостите какао, не правда ли?
Черт возьми, у меня было с собой шестьдесят четыре копейки, я чувствовал себя Крезом! Сколько может стоить какао? Ведь не дороже денег? По тут я пришел в себя: на эти деньги можно несколько раз сходить в кино и зачем мне их проматывать? Поэтому я повернулся и сказал: мне пора домой.
— Вероятно, кошелек позабыл в старых брюках,— насмехался.Сеня.
— Подождите же... не бегите... Вы проводите меня... — Оля подбежала ко мне, схватила за руку и пошла рядом.
Я оттаял, словно обогретый горячими солнечными лучами. Смело распахнул двери перед Олей в первую же попавшуюся кондитерскую. Пусть видит — мне для нее ничего не жаль! В кармане у меня шестьдесят четыре копейки — это два фунта масла, это три пуда картофеля... Э, да разве я не могу ее угостить?
— Роберт, оставьте, — прошептала Оля. — Роберт, я ведь понимаю...
И, пока я еще пытался упорствовать, она заплатила за две чашки шоколада.
Глава XV
Неудачи сказочного мальчика с пальчик.
Наступили двухнедельные зимние каникулы, пора было ехать домой. Перед отъездом завернул на Полоцкий рынок к букинисту и купил стихи Некрасова; поэтому мне не хватило денег на билет. Я узнал, что детский билет до Богушевска стоит всего пятнадцать копеек. По моей просьбе хозяин, портной Ипполитов, купил для меня в железнодорожной кассе детский билет. Забравшись в вагон, я разыскал уголок потемнее и залез туда.
Мне приходилось слышать, что иногда можно проехать несколько сот верст и никто тебя не потревожит. А тут едва мы переехали большой мост через Двину, как в вагоне появился человек, ловко «прокусывавший» щипчиками билет за билетом.
Около меня он задержался подольше: я вовсе не кажусь такой куколкой, какой хочу казаться, заявил он. Я ответил, что учусь в приготовительном классе.
Железнодорожник потребовал гимназическое удостоверение. Я не решился его показать: кто знает, к каким осложнениям это могло привести...
Он принялся ругать меня: как, мол, гимназисту не стыдно обманывать царскую казну. Потом, убедившись, что никто не прислушивается к нашему спору, железнодорожник вдруг шепнул: если заплачу ему тридцать копеек, то смогу ехать хоть до самого ада.
Видя, что от этого человека добром не избавиться, я. сказал, что мне эти тридцать копеек придется наскребать по всем карманам. Поезд замедлил ход, и железнодорожник повернулся к дверям. Мое положение было довольно затруднительным в кошельке всего восемь копеек. Я быстро пробежал по коридору в другой конец вагона и, когда поезд остановился, соскочил через буфер на землю.
Мы проехали только десять верст. Я рассчитывал добраться до Богушевска на тормозной площадке какого-нибудь товарного вагона. Действительно, скоро показались яркие огни, но товарный поезд не остановился на маленьком полустанке. Прыгать в движущийся поезд я не решился: еще останешься без ног.
Это была страшно холодная ночь. На небе загорелись большие яркие звезды, которые только в песнях мерцают ласково и красиво. Мне же казалось, что из них льется леденящий холод. Маленькое станционное здание было все в щелях. Я зяб в вокзале, мерз, стоя на платформе, и боялся отойти подальше. Полы моей тонкой шинели обледенели и при каждом движении шуршали.
Примерно в версте от станции виднелись неясные, туманные огоньки. Наверное, там была деревня, где можно обогреться. Но какой в этом толк? Все равно потом пришлось бы тащиться обратно и ждать. Кроме того, кто знает, когда появится поезд? Может, и пяти шагов не отойдешь, а у платформы, пыхтя, остановится на мгновение паровой конь...
Вдруг от радости запрыгало сердце, во мне снова ожила воля и энергия дяди Дависа: где-то вдали заре вел паровоз. Вскоре послышалось шипение. Зубы у меня стучали в такт колесам поезда, но это пустяки — сейчас буду спасен. Представьте себе мое разочарование: это действительно был товарный поезд и он действительно остановился на маленьком полустанке, только беда в том, что он шел из Орши в Витебск.
Вдруг я оцепенел, словно стоящий у станции ясень. Экий олух! Ведь Мог этим поездом вернуться в Витебск и затем, отогревшись, снова ринуться в путь. Вот дурень— такому поделом тут замерзнуть!
Прошел еще мучительный час... И тогда послышался страшный грохот; через мгновение мимо меня, шипя, промчался скорый поезд. Промелькнули неясные контуры в освещенных окнах, снежный вихрь окутал меня С головы до ног.
Скорый,.. В нем, вероятно, ехали многие наши гимназисты и, может быть, сынок Доморацкого— владельца Фанькова, из-за которого мне пришлось перебраться на другую, худшую квартиру, стоившую тем не менее на тридцать копеек дороже.
Так прошла ночь. Наконец, когда звезды уже начали меркнуть, на полустанке остановился товарный состав... Охая от боли, я карабкался и падал и никак не мог подняться на ступеньки вагона — настолько окоченели мои руки. Только когда паровоз загудел, я сделал нечеловеческое усилие, взобрался на тормозную площадку и растянулся — то ли от бессилия, то ли поскользнулся в обледенелых ботинках.
На этом мои злоключения не кончились. Локомотив свистел и ревел, а вагоны не двигались, резкий северный ветер беспрепятственно дул мне в лицо. На платформе я, по крайней мере, прижимался к стене или прятался за штабели дров, но как спрятаться от ветра на открытой тормозной площадке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Оля прижалась к моему рукаву. Реалист начал рассказывать что-то длинное и путаное; я бесцеремонно прервал его в самой середине рассказа: следовал новый анекдот,
Скоро должен был начаться сеанс. Халепский отозвал меня в сторонку:
— У тебя билет во вторые или в первые места?
Увидев мой желтый билетик, он вытаращил глаза: как, в третьи места? Ошалел, что ли? Там сидят только уличные мальчишки и вообще всякий сброд. Если бы он мог подумать, ни за что не познакомил бы меня с гимназистками. Знаю ли я, кто такая Оля? Это дочь прокурора окружного суда Ранцевича! Какой позор! Они никогда не простят Халепскому знакомства с таким субъектом.
Я отрезал, что не успел еще никого обокрасть или ограбить, чтобы купить билет подороже.Мои слова отрезвили Антошу Халепского. Немного подумав, он быстро сунул мне свой билет и наказал держать язык за зубами. Могу поручиться, мой новоиспеченный друг подумал: «Ну, этот паренек займет их ненадолго. Простая, грубая шинель... даже калош нет. На голове не фуражка, а гриб...» Халепский распрощался с нами, сказав, что должен бежать к телефону... срочные дела...
Сеня Шестаков совсем помрачнел: во время сеанса Олю смешил не он, а я.
В отместку Сеня решил меня уничтожить иным способом: после сеанса пригласил всех зайти в кондитерскую. Разумеется, он понимал, что в моих карманах пусто.
— Вы нас угостите какао, не правда ли?
Черт возьми, у меня было с собой шестьдесят четыре копейки, я чувствовал себя Крезом! Сколько может стоить какао? Ведь не дороже денег? По тут я пришел в себя: на эти деньги можно несколько раз сходить в кино и зачем мне их проматывать? Поэтому я повернулся и сказал: мне пора домой.
— Вероятно, кошелек позабыл в старых брюках,— насмехался.Сеня.
— Подождите же... не бегите... Вы проводите меня... — Оля подбежала ко мне, схватила за руку и пошла рядом.
Я оттаял, словно обогретый горячими солнечными лучами. Смело распахнул двери перед Олей в первую же попавшуюся кондитерскую. Пусть видит — мне для нее ничего не жаль! В кармане у меня шестьдесят четыре копейки — это два фунта масла, это три пуда картофеля... Э, да разве я не могу ее угостить?
— Роберт, оставьте, — прошептала Оля. — Роберт, я ведь понимаю...
И, пока я еще пытался упорствовать, она заплатила за две чашки шоколада.
Глава XV
Неудачи сказочного мальчика с пальчик.
Наступили двухнедельные зимние каникулы, пора было ехать домой. Перед отъездом завернул на Полоцкий рынок к букинисту и купил стихи Некрасова; поэтому мне не хватило денег на билет. Я узнал, что детский билет до Богушевска стоит всего пятнадцать копеек. По моей просьбе хозяин, портной Ипполитов, купил для меня в железнодорожной кассе детский билет. Забравшись в вагон, я разыскал уголок потемнее и залез туда.
Мне приходилось слышать, что иногда можно проехать несколько сот верст и никто тебя не потревожит. А тут едва мы переехали большой мост через Двину, как в вагоне появился человек, ловко «прокусывавший» щипчиками билет за билетом.
Около меня он задержался подольше: я вовсе не кажусь такой куколкой, какой хочу казаться, заявил он. Я ответил, что учусь в приготовительном классе.
Железнодорожник потребовал гимназическое удостоверение. Я не решился его показать: кто знает, к каким осложнениям это могло привести...
Он принялся ругать меня: как, мол, гимназисту не стыдно обманывать царскую казну. Потом, убедившись, что никто не прислушивается к нашему спору, железнодорожник вдруг шепнул: если заплачу ему тридцать копеек, то смогу ехать хоть до самого ада.
Видя, что от этого человека добром не избавиться, я. сказал, что мне эти тридцать копеек придется наскребать по всем карманам. Поезд замедлил ход, и железнодорожник повернулся к дверям. Мое положение было довольно затруднительным в кошельке всего восемь копеек. Я быстро пробежал по коридору в другой конец вагона и, когда поезд остановился, соскочил через буфер на землю.
Мы проехали только десять верст. Я рассчитывал добраться до Богушевска на тормозной площадке какого-нибудь товарного вагона. Действительно, скоро показались яркие огни, но товарный поезд не остановился на маленьком полустанке. Прыгать в движущийся поезд я не решился: еще останешься без ног.
Это была страшно холодная ночь. На небе загорелись большие яркие звезды, которые только в песнях мерцают ласково и красиво. Мне же казалось, что из них льется леденящий холод. Маленькое станционное здание было все в щелях. Я зяб в вокзале, мерз, стоя на платформе, и боялся отойти подальше. Полы моей тонкой шинели обледенели и при каждом движении шуршали.
Примерно в версте от станции виднелись неясные, туманные огоньки. Наверное, там была деревня, где можно обогреться. Но какой в этом толк? Все равно потом пришлось бы тащиться обратно и ждать. Кроме того, кто знает, когда появится поезд? Может, и пяти шагов не отойдешь, а у платформы, пыхтя, остановится на мгновение паровой конь...
Вдруг от радости запрыгало сердце, во мне снова ожила воля и энергия дяди Дависа: где-то вдали заре вел паровоз. Вскоре послышалось шипение. Зубы у меня стучали в такт колесам поезда, но это пустяки — сейчас буду спасен. Представьте себе мое разочарование: это действительно был товарный поезд и он действительно остановился на маленьком полустанке, только беда в том, что он шел из Орши в Витебск.
Вдруг я оцепенел, словно стоящий у станции ясень. Экий олух! Ведь Мог этим поездом вернуться в Витебск и затем, отогревшись, снова ринуться в путь. Вот дурень— такому поделом тут замерзнуть!
Прошел еще мучительный час... И тогда послышался страшный грохот; через мгновение мимо меня, шипя, промчался скорый поезд. Промелькнули неясные контуры в освещенных окнах, снежный вихрь окутал меня С головы до ног.
Скорый,.. В нем, вероятно, ехали многие наши гимназисты и, может быть, сынок Доморацкого— владельца Фанькова, из-за которого мне пришлось перебраться на другую, худшую квартиру, стоившую тем не менее на тридцать копеек дороже.
Так прошла ночь. Наконец, когда звезды уже начали меркнуть, на полустанке остановился товарный состав... Охая от боли, я карабкался и падал и никак не мог подняться на ступеньки вагона — настолько окоченели мои руки. Только когда паровоз загудел, я сделал нечеловеческое усилие, взобрался на тормозную площадку и растянулся — то ли от бессилия, то ли поскользнулся в обледенелых ботинках.
На этом мои злоключения не кончились. Локомотив свистел и ревел, а вагоны не двигались, резкий северный ветер беспрепятственно дул мне в лицо. На платформе я, по крайней мере, прижимался к стене или прятался за штабели дров, но как спрятаться от ветра на открытой тормозной площадке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116