Когда война началась, я видел в журнале «Огонек» ка-
рикатуру. На одной стороне: граница в дни мира. Русские крестьяне с добродушными лицами гонят в Гёрма-нию быков и тащат мешки с пшеницей. За границей толстый Михель ржет, потирая брюхо. На другой стороне: граница в дни войны. Отощавший Михель испуганно смотрит в сторону России. Но граница на замке, и русский солдат с винтовкой в руках показывает немцу фигу.
.Последовала пауза, после которой я продолжал:
— Как немцы до сих пор не померли с голоду? Ведь в газетах сообщалось, что в Германии через полгода начнется голод!
— Хм, они могут завозить продукты из нейтральных стран.
— Из нейтральных стран?.. —протянул я. — Что же это за страны? — И как перед учителем на уроке географии стал перечислять: — На сухопутных границах Германии — Швейцария, Голландия, Дания... На морских— еще Норвегия и Швеция. Но этим маленьким странам самим своего хлеба не хватает.
— Да, странно,— усмехнулся Михаил Михайлович.— В самом деле, если подумать: откуда немцы силы берут?
— Не едят ли они русский хлеб? Не может ли случиться, что вы наблюдаете за локомобилем и пилами, рабочие пилят, брусья отесывают, я считаю, а весь наш труд использует Вильгельм?
Механик внимательно взглянул па меня и спокойно ответил-:
— А вы не знаете поговорки: «За рубль черт свою тещу задушит, за два — сам повесится»? Пойдемте домой, прохладно становится.
Больше молчать я не мог. Может быть, я своими руками помогаю рыть могилу отцу. Торопясь, рассказал механику об инженере Михно и графе Воруинском.
Так как Дударь молчал, пришлось спросить:
— Вы мне не верите?
— Почему же не верю?
— Тогда нужно что-то делать. Нельзя же терпеть, чтобы под носом у нас орудовали подлецы и предатели.
— Мне и в самом деле холодно. — Дударя передернуло. — Пойдемте в машинное отделение, отыщем местечко потеплее.
Мы повернули в мастерскую и присели на ящиках. За тонкой перегородкой урчал локомобиль. Здесь, понизив голос, можно было поговорить по душам. Дударь кашлянул.
— Посмотрите, где кайзер крепость выстроил... в Ло-патове! И механик Михаил Михайлович освобожден от службы в армии Николая, чтобы служить в армии кайзера Вильгельма! — зло съязвил я.
— Конечно, Роберт, я и сам думаю об этом... и вся Россия думает. Народ уже знает, что наша царица — чистокровная немецкая принцесса Алиса — первая шпионка и изменница. Вы вот говорите — подлецы, предатели. А началось это предательство за много лет до первого пушечного выстрела на границе. Разве, если рабочий получает рубль, а фабрикант — миллион, это не подлость? Где-то я читал, что у графа Бобринского восемьсот тысяч десятин земли, а у вашего отца в Курляндии не было ни пяди... Подлая, несправедливая жизнь загнала его в могилевские болота. Кто поручится, что сахарозаводчик Терещенко меньше гонится за наживой, чем Крупп в, Германии? Или, может быть, братья. Ивановы лучше? Эх, что говорить...
Я вцепился в рукав механика. Вывод, сделанный мною из слов Дударя, был внезапен и противоположен обычным представлениям о войне. Значит, она ведется не для защиты от. нападения, а для того, чтобы кто-то нажил доходы — все равно, в рублях или в марках. Я был вне себя.
— Так... но царица в Петрограде... А мы жикрм в Лопатове... Ведь мы живем среди предателей! Неужели некому сообщить? — с горячностью выпалил я.
— Прошлым летом наши крепости разлетелись, как карточные домики, — мрачно отозвался Дударь.— Слышал я рассказы солдат, как расправлялись со «шпионами». Повесят старика еврея только потому, что он еврей. А предатели — генералы, фабриканты и помещики — благоденствуют.
После длинной паузы Дударь проворчал:
— Ну уж если какой-нибудь вельможа совсем замарает руки, ему наденут петлю на шею для успокоения общественного мнения или засудят. Так было с военным министром Сухомлиновым. Подумай хорошенько: военный министр — предатель!
Как я ни старался понять, в его словах не было ответа на волновавший меня вопрос.
Я снова начал говорить о фирме «Братья Ивановы и компания».
— Вы все об этом.. . Что же, сообщим. Только не немке-царице и не ее ставленникам. Они нам наплюют в лицо. Они скажут: «Из России в Германию ветер соломинку не пронесет».— Дударь дружески похлопал меня по плечу. — Не народ начинал эту войну, не ему нужна она. Вот народу мы и сообщим... И, поверьте, придет время грозной мести, придет, а пока — по домам!
Меня терзало внутреннее беспокойство. «Эх, — решил я, — переночую у рабочих в четвертом бараке!»
Барак большой, темный. В обоих его концах, как светлячки, мерцали лампочки. Посреди барака топилась чугунная печь — она излучала не только тепло, но и свет, может быть, даже больше света, чем лампочки.
Воздух был насыщен запахом пота и табачного дыма. Я сел на свободную койку и наблюдал новых соседей. Днем они трудились, мерзли и потели и все же сейчас долго не унимались. Один кипятил чай в консервной банке, другой — суп в закопченном котелке, третий на куске жести пек лепешки... Слышались шутки. Через некоторое время рядом со мной присел на койку пожилой мужик. Насыпав на ладонь нюхательного табаку, он втянул его в ноздри и с видимым наслаждением чихнул несколько раз подряд.
— Паныч, ты бы рассказал что-нибудь... Далеко ли до звезд, скажем... или, к примеру, в аду —всех господ в один котел засадят али каждого в отдельном горшке варить будут?
Мне всегда была приятна остроумная беседа. Я воспрянул духом. Совсем недавно прочитал роман бельгийского писателя Шарля де Костера об освобождении Нидерландов от испанского ига. Почему бы не рассказать о похождениях и приключениях славного Тиля Уленшпигеля?
Со всех сторон меня обступили люди. Каждый рассказчик всегда подчеркивает близкое душе, самое приятное и приписывает своему герою наиболее нравящиеся ему черты. Не выходя за рамки романа, я издевался над божьим помазанником, испанским королем Филиппом II, над инквизиторами, попами, монахами... Лились желчные слова о церкви, насилии, предательстве, глупости. .. Зато образ Тиля Уленшпигеля был светел, как
солнце.За один вечер всего не расскажешь. Пришлось оборвать рассказ. Молча расходились слушатели... Меня охватило живительное волнение, когда послышались реплики рабочих: «Этот Филипп — чисто Николай Второй», «Смотри, чертовы попы... всегда и везде шкуру
драли».Я долго не мог заснуть. Ворочаясь с боку на бок, мечтал: «Эх, если бы мне удалось стать таким, как Тиль Уленшпигель...»
Глава VIII
Опять предлагают быть шпионом.
Благодетель вошел торопливыми шагами, добродушно улыбаясь. Не здороваясь, не подавая руки, наклонился и похлопал меня по валенку:
— Тепло?
— Тепло.
— Великолепно! Люблю, когда у моих людей все хороато. Н-да... Люблю, когда в моем присутствии улыбаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
рикатуру. На одной стороне: граница в дни мира. Русские крестьяне с добродушными лицами гонят в Гёрма-нию быков и тащат мешки с пшеницей. За границей толстый Михель ржет, потирая брюхо. На другой стороне: граница в дни войны. Отощавший Михель испуганно смотрит в сторону России. Но граница на замке, и русский солдат с винтовкой в руках показывает немцу фигу.
.Последовала пауза, после которой я продолжал:
— Как немцы до сих пор не померли с голоду? Ведь в газетах сообщалось, что в Германии через полгода начнется голод!
— Хм, они могут завозить продукты из нейтральных стран.
— Из нейтральных стран?.. —протянул я. — Что же это за страны? — И как перед учителем на уроке географии стал перечислять: — На сухопутных границах Германии — Швейцария, Голландия, Дания... На морских— еще Норвегия и Швеция. Но этим маленьким странам самим своего хлеба не хватает.
— Да, странно,— усмехнулся Михаил Михайлович.— В самом деле, если подумать: откуда немцы силы берут?
— Не едят ли они русский хлеб? Не может ли случиться, что вы наблюдаете за локомобилем и пилами, рабочие пилят, брусья отесывают, я считаю, а весь наш труд использует Вильгельм?
Механик внимательно взглянул па меня и спокойно ответил-:
— А вы не знаете поговорки: «За рубль черт свою тещу задушит, за два — сам повесится»? Пойдемте домой, прохладно становится.
Больше молчать я не мог. Может быть, я своими руками помогаю рыть могилу отцу. Торопясь, рассказал механику об инженере Михно и графе Воруинском.
Так как Дударь молчал, пришлось спросить:
— Вы мне не верите?
— Почему же не верю?
— Тогда нужно что-то делать. Нельзя же терпеть, чтобы под носом у нас орудовали подлецы и предатели.
— Мне и в самом деле холодно. — Дударя передернуло. — Пойдемте в машинное отделение, отыщем местечко потеплее.
Мы повернули в мастерскую и присели на ящиках. За тонкой перегородкой урчал локомобиль. Здесь, понизив голос, можно было поговорить по душам. Дударь кашлянул.
— Посмотрите, где кайзер крепость выстроил... в Ло-патове! И механик Михаил Михайлович освобожден от службы в армии Николая, чтобы служить в армии кайзера Вильгельма! — зло съязвил я.
— Конечно, Роберт, я и сам думаю об этом... и вся Россия думает. Народ уже знает, что наша царица — чистокровная немецкая принцесса Алиса — первая шпионка и изменница. Вы вот говорите — подлецы, предатели. А началось это предательство за много лет до первого пушечного выстрела на границе. Разве, если рабочий получает рубль, а фабрикант — миллион, это не подлость? Где-то я читал, что у графа Бобринского восемьсот тысяч десятин земли, а у вашего отца в Курляндии не было ни пяди... Подлая, несправедливая жизнь загнала его в могилевские болота. Кто поручится, что сахарозаводчик Терещенко меньше гонится за наживой, чем Крупп в, Германии? Или, может быть, братья. Ивановы лучше? Эх, что говорить...
Я вцепился в рукав механика. Вывод, сделанный мною из слов Дударя, был внезапен и противоположен обычным представлениям о войне. Значит, она ведется не для защиты от. нападения, а для того, чтобы кто-то нажил доходы — все равно, в рублях или в марках. Я был вне себя.
— Так... но царица в Петрограде... А мы жикрм в Лопатове... Ведь мы живем среди предателей! Неужели некому сообщить? — с горячностью выпалил я.
— Прошлым летом наши крепости разлетелись, как карточные домики, — мрачно отозвался Дударь.— Слышал я рассказы солдат, как расправлялись со «шпионами». Повесят старика еврея только потому, что он еврей. А предатели — генералы, фабриканты и помещики — благоденствуют.
После длинной паузы Дударь проворчал:
— Ну уж если какой-нибудь вельможа совсем замарает руки, ему наденут петлю на шею для успокоения общественного мнения или засудят. Так было с военным министром Сухомлиновым. Подумай хорошенько: военный министр — предатель!
Как я ни старался понять, в его словах не было ответа на волновавший меня вопрос.
Я снова начал говорить о фирме «Братья Ивановы и компания».
— Вы все об этом.. . Что же, сообщим. Только не немке-царице и не ее ставленникам. Они нам наплюют в лицо. Они скажут: «Из России в Германию ветер соломинку не пронесет».— Дударь дружески похлопал меня по плечу. — Не народ начинал эту войну, не ему нужна она. Вот народу мы и сообщим... И, поверьте, придет время грозной мести, придет, а пока — по домам!
Меня терзало внутреннее беспокойство. «Эх, — решил я, — переночую у рабочих в четвертом бараке!»
Барак большой, темный. В обоих его концах, как светлячки, мерцали лампочки. Посреди барака топилась чугунная печь — она излучала не только тепло, но и свет, может быть, даже больше света, чем лампочки.
Воздух был насыщен запахом пота и табачного дыма. Я сел на свободную койку и наблюдал новых соседей. Днем они трудились, мерзли и потели и все же сейчас долго не унимались. Один кипятил чай в консервной банке, другой — суп в закопченном котелке, третий на куске жести пек лепешки... Слышались шутки. Через некоторое время рядом со мной присел на койку пожилой мужик. Насыпав на ладонь нюхательного табаку, он втянул его в ноздри и с видимым наслаждением чихнул несколько раз подряд.
— Паныч, ты бы рассказал что-нибудь... Далеко ли до звезд, скажем... или, к примеру, в аду —всех господ в один котел засадят али каждого в отдельном горшке варить будут?
Мне всегда была приятна остроумная беседа. Я воспрянул духом. Совсем недавно прочитал роман бельгийского писателя Шарля де Костера об освобождении Нидерландов от испанского ига. Почему бы не рассказать о похождениях и приключениях славного Тиля Уленшпигеля?
Со всех сторон меня обступили люди. Каждый рассказчик всегда подчеркивает близкое душе, самое приятное и приписывает своему герою наиболее нравящиеся ему черты. Не выходя за рамки романа, я издевался над божьим помазанником, испанским королем Филиппом II, над инквизиторами, попами, монахами... Лились желчные слова о церкви, насилии, предательстве, глупости. .. Зато образ Тиля Уленшпигеля был светел, как
солнце.За один вечер всего не расскажешь. Пришлось оборвать рассказ. Молча расходились слушатели... Меня охватило живительное волнение, когда послышались реплики рабочих: «Этот Филипп — чисто Николай Второй», «Смотри, чертовы попы... всегда и везде шкуру
драли».Я долго не мог заснуть. Ворочаясь с боку на бок, мечтал: «Эх, если бы мне удалось стать таким, как Тиль Уленшпигель...»
Глава VIII
Опять предлагают быть шпионом.
Благодетель вошел торопливыми шагами, добродушно улыбаясь. Не здороваясь, не подавая руки, наклонился и похлопал меня по валенку:
— Тепло?
— Тепло.
— Великолепно! Люблю, когда у моих людей все хороато. Н-да... Люблю, когда в моем присутствии улыбаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116