Их караван отправился в дорогу примерно за час до захода солнца. Ослу хотелось пить, он явно был не в духе и норовил брыкаться, даже когда Ани взял его за поводья. Боль в боку становилась все сильнее; Цезариону казалось, что они никогда не дойдут до Гидревмы, что ему суждено вечно скитаться по темной пустыне, преодолевая один бесконечный километр за другим, потом еще один, и еще... Когда же они наконец прибыли на стоянку, Цезарион даже не осознал этого. К тому моменту он лежал почти без сознания и дрожал, уткнувшись лицом в ослиную холку и обхватив руками шею животного. Он только недовольно пробормотал что-то, когда его стали стаскивать с осла, и тут же вскрикнул от острой боли в правом боку. Содрогаясь от рыданий, юноша повалился прямо в пыль, подтянув ноги к животу. Было темно и холодно, вокруг него столпились люди. Чей-то женский голос шепнул ему на ухо: «Ш-ш-ш!», после чего его внесли в какое-то помещение и бережно положили на тюфяк. Он лежал с закрытыми глазами и слышал, как кто-то спорит рядом с ним.
Он снова пришел в себя, как только почувствовал на своих губах живительную влагу. Рядом с Цезарионом стояла женщина и держала в руках лампу, от которой падали неясные тени. Он лежал на соломенном тюфяке возле каменной стены; над его головой было натянуто что-то вроде навеса. Цезарион непонимающе моргал глазами. Другая женщина начата брызгать водой из чаши на его хитон в том месте, где было бурое пятно от засохшей крови. Она отколола фибулу, которая скрепляла хитон на плече, промокнула губкой его тело под хитоном и затем снова смочила водой кожу возле раны. Женщина, которая держала светильник, наклонилась и взяла фибулу.
- Эй! Это не твое! - воскликнул Ани, который стоял тут же, посредине палатки, и неотрывно наблюдал за женщинами.
Цезарион увидел его, но промолчал.
Женщина поплевала на запачканную фибулу, потерла о свое плечо и посмотрела на нее при свете лампы. Цезариону показалось, что на лице этой далеко не молодой женщины появилось недовольство.
- Золотая, - сказала она, обращаясь к Ани.
- И не твоя, - повторил египтянин, забирая у нее фибулу.
- Мы не воровки! - с обидой в голосе произнесла женщина. - Неужто ты думал, что мы собираемся украсть ее?
Ани фыркнул.
- Да уж. Вы и так грабите меня, запрашивая такую цену. Подайте-ка мне его пояс и сандалии, а еще вон тот амулет, что висит у него на шее.
Женщина, которая держала чашу с водой, улыбнулась Цезариону. Она была моложе, чем та, со светильником, и кожа у нее была темнее. Ее зубы блестели при свете лампы. Она зачерпнула еще воды из чаши, затем расстегнула пояс, сняла его и отдала Ани. Затем она потянулась за шелковым мешочком с лекарственной смесью, но Цезарион вцепился в него обеими руками.
- Нет, - еле слышно произнес он. - Мне это нужно.
- Ага, - сказал Ани, присаживаясь на корточки рядом с ним. - Значит, ты снова в здравом уме? И все же этот амулет, мальчик, будет в большей сохранности у меня.
- Мне он нужен, - настаивал Цезарион. Египтянин пожал плечами.
- Как знаешь, - сказал он и взглянул на старшую женщину. - Я рассчитываю на то, что амулет никуда не денется сегодня вечером, как и цепочка, на которой он висит. Это всего лишь амулет, там ничего нет, кроме трав.
Вероятно, он заглядывал в мешочек, если знает, что в нем находится, подумал Цезарион с неприязнью. Должно быть, он обшарил его в поисках денег.
Женщина с более темной кожей расстегнула на нем сандалии. Ани взял их, засунул под мышку и поднялся, чтобы уйти.
- Куда ты уходишь? - задыхаясь, спросил Цезарион. Караванщик не внушал ему ни симпатии, ни доверия, но этим двум женщинам он доверял еще меньше. Он знал, что они сделают что-то такое, что причинит ему боль. Чувствуя, как вода впитывается в ткань и размягчает корку запекшейся крови на его боку, он представил, что ему придется испытать, когда они сорвут с него хитон. О Аполлон и Асклепий, как же тогда будет больно!
- Мне нужно посмотреть на свой караван, - коротко ответил египтянин. - Мальчик, я плачу четыре драхмы этим женщинам за то, что они за тобой поухаживают и обмоют рану. Скажешь мне, если они недостаточно хорошо будут с тобой обращаться за эти деньги. Я вернусь вечером.
Он вышел из палатки, скрывшись в ночном сумраке. Темнокожая девушка снова улыбнулась Цезариону и вылила еще немного воды на его рану. Женщина, которая была постарше, сплюнула, наклонилась и подергала рукой хитон. У Цезариона перехватило дыхание от боли. Она снова сплюнула и сказала что-то темнокожей девушке на незнакомом языке.
Девушка кивнула головой и затем, встав рядом с Цезарионом, подняла подол своей туники, присела на корточки и помочилась прямо на рану.
Юноша отвернулся и приложил свой мешочек к лицу. Он привык к мукам и некоторым невообразимым вещам, которых требовало врачевание. Считалось, что свежая моча хорошо смягчает запекшуюся кровь и одновременно промывает рану. Он старался представить, что горячая, жгучая боль на самом деле где-то в другом месте - вон в том камне на стене или в кварцевой прожилке...
Тем временем пожилая женщина снова взялась за хитон и начала осторожно отклеивать его от тела. Боль вспыхнула ярким, добела раскаленным огнем. Он почувствовал удушье и вцепился зубами в мешочек. К горлу снова подкатила тошнота вместе со знакомым ощущением всепоглощающего ужаса...
Рабу отрезали нос, и кровь идет пузырями из зияющей раны. Он так истошно вопит, что невозможно слушать. Стражники бьют его кнутами. На концах кожаных хвостов кнута приделаны шипы, и они оставляют большие рваные раны на обнаженной спине и ягодицах несчастного.
Цезарион плачет. Он подбегает к матери и хватается за подол ее платья. Царица смотрит на него сверху вниз и улыбается. Сегодня ее волосы завиты, а диадему украшает пурпурная лента, расшитая жемчугом.
- Прикажи им остановиться! - умоляет ее Цезарион. - Пожалуйста, пусть они прекратят! Он же не нарочно!
- Он оскорбил тебя, - говорит ему Клеопатра. - Сын мой, царь никогда не может позволить, чтобы кто-либо, оскорбивший его, остался безнаказанным. Если царь это допустит, то потеряет авторитет, а вместе с потерей авторитета он может лишиться и жизни.
Вопли раба становятся еще истошнее. Из кровавой массы, в которую превратилась его спина, показались белые кости.
- Пожалуйста, пожалуйста, - всхлипывает Цезарион. Кто-то играет на флейте. Звуки доносятся из благоухающего сада - чарующие, чистые и пронзительно красивые.
Затем наступил день. Все вокруг было тихо и спокойно. Он лежал на спине, глядя на крышу палатки. На нем не было одежды, не считая льняной повязки, которой обмотали его грудь вдоль нижних ребер. В правом боку Цезарион ощущал ноющую боль, что было удивительно, поскольку он не мог вспомнить, где ушиб его.
«Наверное, снова был приступ, и я на что-то упал», - сквозь дрему подумал юноша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113