Но, похоже, этого не случилось: Арион не испытывал ни малейшего чувства долга перед простым египтянином и сбежал, не расплатившись и забрав с собой даже плащ.
Тут Ани заметил, что на грубом полотняном одеяле поблескивает что-то золотисто-зеленое. Он наклонился и увидел, что это фибула, которую оставил Арион.
Вот проклятие на его голову! Он же твердил этому глупому мальчишке, что не возьмет эту фибулу! Ани поднял ее с одеяла и повертел в руках. Камень в фибуле был размером с ноготь на большом пальце. Стоит не так уж мало, если верить юнцу. Но Арион говорил об этом с уверенностью мальчишки, которому вряд ли приходилось когда-либо за что-нибудь расплачиваться самому. Ани тоже не верил в это до тех пор, пока все остальные не начали приписывать «камешку» большую ценность. Честно говоря, он считал, что камень, вправленный в застежку, не дороже обычного стекла. Но сейчас в лучах яркого солнца камень горел ярким зеленым огнем, который не мог быть у простого стекла. Ани сказал мальчишке про шестьдесят драхм, но это была всего лишь догадка: он понятия не имел, сколько может стоить изумруд такой величины. Вполне возможно, что его цена намного выше.
Ани снова подумал о том, что мальчишка, вероятно, происходил из очень богатой и влиятельной семьи, если царица послала его сопровождать пятьдесят талантов золота для своего сына, который выезжал из страны. Такое задание не могли поручить человеку с сомнительным происхождением. Уж египтянина наверняка не послали бы сопровождать сокровища. Нужно, чтобы военачальники при царском дворе в Александрии тебя знали, а для этого необходимо быть чистокровным греком и к тому же богатым. Заносчивость Ариона, как и его изящная речь, говорили сами за себя. Что до самого Ани, то он происходил из крестьянской семьи, но при встрече мог распознать аристократа. Поступок мальчишки выглядел в его глазах как ужасное расточительство. Как можно, обладая столькими вещами, бросить все, чтобы пойти за этим ничтожеством - молодым царем навстречу нищете и изгнанию? Преданность - это, конечно же, хорошая штука, но может статься и так, что сын Клеопатры не захочет принять еще один голодный рот, особенно если этот человек слишком болен и вряд ли будет полезен.
Что касается фибулы, то Ани рассудил просто: если уж Арион, несмотря на его отказ, все же оставил ее, то ему нужно смириться и принять драгоценность как дар. Однако эта мысль его не успокоила. Перед глазами стояло лицо Ариона, каким он запомнил его этим утром: осунувшееся и изнуренное от неутихающей боли, на котором выделялись пепельного оттенка круги под глазами и острый греческий нос с обгоревшей на солнце и шелушащейся кожей. Несмотря на то что Арион был полон решимости, Ани не понимал, что этот пылкий, отважный и совершенно далекий от реальной жизни молодой человек собирается делать без денег. Ему обязательно понадобятся лекарства и уход, еда и одежда. Наверное, он рассчитывает на то, что о нем позаботятся его приятели с таинственного корабля, но Ани прекрасно понимал, что даже самые близкие друзья спокойно бросят его, едва почуяв опасность. Может, он рассчитывает на молодого царя Цезариона? Но это еще более глупо, поскольку никто из Птолемеев не раскошелится ради раненого слуги, который не уберег пятьдесят талантов золота.
Ани поморщился и с шумом выпустил воздух. Делать нечего: он не может оставить неопытного и к тому же раненого мальчишку без гроша в кармане в этом суровом мире. Ему придется найти его и отдать ему фибулу. Если Арион вернет двадцать драхм - хорошо, а если нет - что ж поделаешь! - милость, оказанная незнакомцу в беде, должна быть угодна богам и принесет удачу, а она, боги свидетели, нужна ему в течение следующих нескольких дней.
Ани мысленно представил себе, как он рассказывает жене и дочери о несчастном парнишке, которому он помог. Представил, как жена с волнением и гордостью слушает его, а шестнадцатилетняя дочь широко раскрыла глаза от восхищения. Если Тиатрес всегда беспокоилась о том, что люди пользуются щедростью ее мужа, то Мелантэ была уверена, что ее отец в равной степени обладает и щедростью, и мудростью. Он улыбнулся: наверное, не стоит жалеть о двадцати драхмах, если хочешь выглядеть героем в глазах своей семьи. Он снова вернулся к Менхесу и Имутесу, присел на корточки и потянул старшего за ногу. Ворча, Менхес проснулся и, приподнявшись с одеяла, оперся на локоть и сонно уставился на Ани.
- Арион ушел, - сообщил ему Ани.
- Да чтоб он провалился! - выпалил Менхес. - Я тебе говорил, что он тебя надует.
- Он оставил вот это. - Ани помахал перед его глазами фибулой, зажав ее между указательным и большим пальцами. - Я хочу найти его и заставить вместо этого дать мне деньги. Вернусь через пару часов. Оставайся с товаром.
Менхес что-то проворчал и снова лег.
- Он будет отрицать, что когда-либо видел тебя, - мрачно произнес он. - Ни один грек никогда не признается, что должен что-то египтянину.
- Посмотрим, - ответил Ани и зашагал по направлению к городу.
Пройдя тридцать шагов, он обернулся и, увидев, что Менхес за ним не наблюдает, свернул к берегу. У него есть немного времени, чтобы окунуться в море.
Вода в лагуне была теплой, как кровь, соленой, как слеза, и поразительно прозрачной. В ней плавали такие рыбы, каких он никогда раньше не видел: ярко-желтые, радужного синего цвета или даже в черно-белую полоску, похожие на бабочек. На дне колыхались ярко-зеленые водоросли, собранные в пышные пучки, а там, где дно было каменистым, росли необыкновенные растения, как будто изваянные из белого камня, и красно-зеленые цветы, длинные лепестки которых покачивались, влекомые неторопливым течением воды. «О боги! - с восхищением подумал он. - Как бы это понравилось Мелантэ!»
Ани ходил по мелководью, стараясь запомнить все, что ему довелось увидеть, чтобы потом, вернувшись домой, рассказать дочери. К одному из цветов прикоснулась рыба, и - это было невероятно! - «цветок» схватил сопротивляющуюся рыбу своими длинными лепестками и затянул в рот, который образовался в его центре. Изида и Серапис, Мелантэ была бы в восторге! Как жаль, что его девочка не видит этого! Он представил ее смуглое личико, широко раскрытые, сияющие от волнения глаза, в которых светился неподдельный интерес ко всей этой красоте.
Всем остальным его детям море, конечно, тоже понравилось бы, да и Тиатрес, его жена, воскликнула бы от изумления, но лишь Мелантэ почувствовала бы то же самое, что и он сам. Младшие дети еще слишком малы, чтобы оценить такую красоту, а Тиатрес слишком... практична. Это, несомненно, очень хорошо, но иногда мир оказывается невероятно удивительным и остается только набрать полную грудь воздуха и закричать от восторга при виде необыкновенных чудес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Тут Ани заметил, что на грубом полотняном одеяле поблескивает что-то золотисто-зеленое. Он наклонился и увидел, что это фибула, которую оставил Арион.
Вот проклятие на его голову! Он же твердил этому глупому мальчишке, что не возьмет эту фибулу! Ани поднял ее с одеяла и повертел в руках. Камень в фибуле был размером с ноготь на большом пальце. Стоит не так уж мало, если верить юнцу. Но Арион говорил об этом с уверенностью мальчишки, которому вряд ли приходилось когда-либо за что-нибудь расплачиваться самому. Ани тоже не верил в это до тех пор, пока все остальные не начали приписывать «камешку» большую ценность. Честно говоря, он считал, что камень, вправленный в застежку, не дороже обычного стекла. Но сейчас в лучах яркого солнца камень горел ярким зеленым огнем, который не мог быть у простого стекла. Ани сказал мальчишке про шестьдесят драхм, но это была всего лишь догадка: он понятия не имел, сколько может стоить изумруд такой величины. Вполне возможно, что его цена намного выше.
Ани снова подумал о том, что мальчишка, вероятно, происходил из очень богатой и влиятельной семьи, если царица послала его сопровождать пятьдесят талантов золота для своего сына, который выезжал из страны. Такое задание не могли поручить человеку с сомнительным происхождением. Уж египтянина наверняка не послали бы сопровождать сокровища. Нужно, чтобы военачальники при царском дворе в Александрии тебя знали, а для этого необходимо быть чистокровным греком и к тому же богатым. Заносчивость Ариона, как и его изящная речь, говорили сами за себя. Что до самого Ани, то он происходил из крестьянской семьи, но при встрече мог распознать аристократа. Поступок мальчишки выглядел в его глазах как ужасное расточительство. Как можно, обладая столькими вещами, бросить все, чтобы пойти за этим ничтожеством - молодым царем навстречу нищете и изгнанию? Преданность - это, конечно же, хорошая штука, но может статься и так, что сын Клеопатры не захочет принять еще один голодный рот, особенно если этот человек слишком болен и вряд ли будет полезен.
Что касается фибулы, то Ани рассудил просто: если уж Арион, несмотря на его отказ, все же оставил ее, то ему нужно смириться и принять драгоценность как дар. Однако эта мысль его не успокоила. Перед глазами стояло лицо Ариона, каким он запомнил его этим утром: осунувшееся и изнуренное от неутихающей боли, на котором выделялись пепельного оттенка круги под глазами и острый греческий нос с обгоревшей на солнце и шелушащейся кожей. Несмотря на то что Арион был полон решимости, Ани не понимал, что этот пылкий, отважный и совершенно далекий от реальной жизни молодой человек собирается делать без денег. Ему обязательно понадобятся лекарства и уход, еда и одежда. Наверное, он рассчитывает на то, что о нем позаботятся его приятели с таинственного корабля, но Ани прекрасно понимал, что даже самые близкие друзья спокойно бросят его, едва почуяв опасность. Может, он рассчитывает на молодого царя Цезариона? Но это еще более глупо, поскольку никто из Птолемеев не раскошелится ради раненого слуги, который не уберег пятьдесят талантов золота.
Ани поморщился и с шумом выпустил воздух. Делать нечего: он не может оставить неопытного и к тому же раненого мальчишку без гроша в кармане в этом суровом мире. Ему придется найти его и отдать ему фибулу. Если Арион вернет двадцать драхм - хорошо, а если нет - что ж поделаешь! - милость, оказанная незнакомцу в беде, должна быть угодна богам и принесет удачу, а она, боги свидетели, нужна ему в течение следующих нескольких дней.
Ани мысленно представил себе, как он рассказывает жене и дочери о несчастном парнишке, которому он помог. Представил, как жена с волнением и гордостью слушает его, а шестнадцатилетняя дочь широко раскрыла глаза от восхищения. Если Тиатрес всегда беспокоилась о том, что люди пользуются щедростью ее мужа, то Мелантэ была уверена, что ее отец в равной степени обладает и щедростью, и мудростью. Он улыбнулся: наверное, не стоит жалеть о двадцати драхмах, если хочешь выглядеть героем в глазах своей семьи. Он снова вернулся к Менхесу и Имутесу, присел на корточки и потянул старшего за ногу. Ворча, Менхес проснулся и, приподнявшись с одеяла, оперся на локоть и сонно уставился на Ани.
- Арион ушел, - сообщил ему Ани.
- Да чтоб он провалился! - выпалил Менхес. - Я тебе говорил, что он тебя надует.
- Он оставил вот это. - Ани помахал перед его глазами фибулой, зажав ее между указательным и большим пальцами. - Я хочу найти его и заставить вместо этого дать мне деньги. Вернусь через пару часов. Оставайся с товаром.
Менхес что-то проворчал и снова лег.
- Он будет отрицать, что когда-либо видел тебя, - мрачно произнес он. - Ни один грек никогда не признается, что должен что-то египтянину.
- Посмотрим, - ответил Ани и зашагал по направлению к городу.
Пройдя тридцать шагов, он обернулся и, увидев, что Менхес за ним не наблюдает, свернул к берегу. У него есть немного времени, чтобы окунуться в море.
Вода в лагуне была теплой, как кровь, соленой, как слеза, и поразительно прозрачной. В ней плавали такие рыбы, каких он никогда раньше не видел: ярко-желтые, радужного синего цвета или даже в черно-белую полоску, похожие на бабочек. На дне колыхались ярко-зеленые водоросли, собранные в пышные пучки, а там, где дно было каменистым, росли необыкновенные растения, как будто изваянные из белого камня, и красно-зеленые цветы, длинные лепестки которых покачивались, влекомые неторопливым течением воды. «О боги! - с восхищением подумал он. - Как бы это понравилось Мелантэ!»
Ани ходил по мелководью, стараясь запомнить все, что ему довелось увидеть, чтобы потом, вернувшись домой, рассказать дочери. К одному из цветов прикоснулась рыба, и - это было невероятно! - «цветок» схватил сопротивляющуюся рыбу своими длинными лепестками и затянул в рот, который образовался в его центре. Изида и Серапис, Мелантэ была бы в восторге! Как жаль, что его девочка не видит этого! Он представил ее смуглое личико, широко раскрытые, сияющие от волнения глаза, в которых светился неподдельный интерес ко всей этой красоте.
Всем остальным его детям море, конечно, тоже понравилось бы, да и Тиатрес, его жена, воскликнула бы от изумления, но лишь Мелантэ почувствовала бы то же самое, что и он сам. Младшие дети еще слишком малы, чтобы оценить такую красоту, а Тиатрес слишком... практична. Это, несомненно, очень хорошо, но иногда мир оказывается невероятно удивительным и остается только набрать полную грудь воздуха и закричать от восторга при виде необыкновенных чудес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113