Цезарион снова посмотрел налицо матери, на ее застывшие глаза, улыбку и змеевидную корону, и она, как это уже не раз случалось, показала ему, что надо делать.
- Мне очень жаль, - обратился он к ней вслух. - Я не оправдал твоих надежд. Прости меня. Я постараюсь исправить положение. - Затуманенным взором посмотрел он на нож в своей руке, а затем решительно прижал лезвие к своему большому пальцу на левой руке.
- Арион! - пронзительно закричала Мелантэ.
Девушка стремительно бросилась к нему и попыталась выхватить у него нож. Он оттолкнул ее и полоснул острым лезвием по запястью. Брызнула горячая красная кровь, зашипев на тлеющих углях. Та же кровь, что текла в жилах Птолемея Сотера, торжествующе подумал он, нечистая и, быть может, отмеченная болезнью, но все же достойная очищения смертью.
Вдруг кто-то с силой толкнул его в бок, и он упал на пол. Сверху на него сел жрец и крепко прижал коленом. От резкой вспышки невыносимой боли Цезарион пронзительно закричал. Мелантэ тем временем выхватила нож из его вялых пальцев.
- Как ты смеешь осквернять этот храм? - гневно закричал на него жрец.
- Осквернять? - изумился Цезарион, старясь освободиться. - Нет! Никогда в жизни! Клянусь Аполлоном!
Тиатрес схватила его пораненную руку и, пытаясь остановить кровотечение, начала обматывать запястье оторванным подолом своего пеплоса.
- Ты осквернил алтарь человеческой кровью, - уже немного спокойнее сказал жрец. - Этим ты не чтишь память царицы, молодой человек, уверяю тебя!
Цезарион застонал, почувствовав запах гнили. Нет, только не это! Неужели он почтит память царицы, забившись в конвульсиях у жертвенника?
- Помогите мне встать, - взмолился он. - Выведите меня отсюда. Я не хочу осквернять храм.
Жрец помог ему подняться. Цезарион тщетно пытался высвободить свою руку из руки Тиатрес, которая все еще сжимала его запястье. Ноги подкашивались; боль, которую он раньше не ощущал, казалась нестерпимой. Держась за бок, он прислонился к жертвеннику. Пролитая кровь затушила ладан в чаше, а одежда статуи была забрызгана темными каплями, поблескивающими в лучах вечернего солнца. Жрец взял его под руку и повел к двери. Цезарион стоял, пошатываясь на одеревеневших ногах, и боролся с приближающимся приступом. Тиатрес все еще прижимала пеплос к его запястью.
- Принесите мне что-нибудь, чем можно было бы перевязать его рану, - попросила она жреца, - или нож, чтобы я могла отрезать кусок от платья. У него все еще идет кровь.
Она говорила на египетском просторечии, и жрец непонимающе смотрел на нее. Удрученная происходящим, Мелантэ повторила просьбу мачехи на греческом.
- Снимите это! - попросил Цезарион, бессильно взмахнув рукой. - Я уже не оскверняю храм.
Но Тиатрес не отпускала его. Двигать рукой было больно, кружилась голова. Жрец снова подставил ему свое плечо.
- Пойдем-ка ко мне домой, - собравшись с духом, сказал священник. Он повернулся к Мелантэ и объяснил: - Это недалеко, напротив храма. Моя жена поможет вам промыть и перевязать рану. Вам нельзя идти в таком виде через площадь. Кто-то может позвать стражу.
Спотыкаясь, Цезарион позволил помочь ему сойти по ступенькам. Перед глазами все плыло, знакомое зловоние не давало дышать полной грудью. Сквозь этот смрад и обрывки ужасных воспоминаний постепенно проступили очертания внутреннего двора, вымощенного камнем. Он сидел, прислонившись спиной к колонне. Тиатрес в одном хитоне стояла перед ним на коленях, перевязывая его запястье полоской чистой ткани. Позади нее какая-то женщина наполняла водой большой чан.
Подошла Мелантэ, в руках она держала глиняную чашу. Она тоже была одета только в хитон, ее обнаженные предплечья цвета темного меда светились в лучах солнца. Она опустилась на колени с противоположной стороны от Тиатрес и поднесла чашу к его губам.
Цезарион сделал несколько глотков, потому что очень хотел пить. Это оказалось разбавленное вино с медом и еще чем-то горьким на вкус. Он выпил чашу до дна, совершенно не заботясь о том, какое лекарство ему дали. Мелантэ поставила сосуд на камень и сердито посмотрела на него.
- Ну что, очнулся? - строго спросила она. - Ты зачем это сделал?
Он начинал понимать, что действительно совершил какую-то позорную, недопустимую глупость.
- У нее хватило смелости лишить себя жизни, - объяснил он, пытаясь оправдаться. - Мне тоже нужно было так поступить. Я ошибался, когда думал, что могу что-то сделать.
- Зачем тебе нужно убивать себя? - требовательно спросила Мелантэ, незаметно смахнув навернувшиеся слезы. - Зачем? Что бы из этого получилось?
- Если я останусь в живых, то все равно ничего не смогу сделать, - ответил он ей. - Я никогда не представлял из себя ничего путного, ничего из меня уже не выйдет. Если раньше моя жизнь была для меня бременем, то сейчас я просто мертвый груз на этой земле. Все, ради чего я жил, пропало. Если я выживу, то предам самого себя и своих близких.
- Но ведь Клеопатра не была хорошей царицей! - возразила Мелантэ.
Цезарион бросил на нее гневный взгляд.
- Как ты смеешь говорить такую гнусную ложь!
- Вспомни многочисленные войны! - в слезах воскликнула Мелантэ. - Все эти подати, которые нужно было платить! И монеты из олова... А сама она никогда не давала денег на ремонт плотин, каналов и дорог. А еще она убила свою сестру и братьев...
- Помолчи! - повернувшись к ним, одернула ее незнакомая женщина. - Я согласна с тобой, милая, вот только муж мой за такие слова может выставить вас вон. Он всегда восхищался нашей царицей и хранит траур с тех пор, как узнал о ее смерти. - Она присела рядом с Цезарионом. - Ведь ты тоже с ними как-то связан, молодой человек? - окинув взглядом Цезариона, она не удержалась: - О Геракл, что ты натворил со своими волосами?!
Юноша смотрел на нее мутным взглядом. Это была полная темноволосая женщина, одетая в белое льняное платье. Он никогда раньше ее не видел. Почему она так беспокоится о его волосах, когда он хочет только смерти?! Он вопрошающе посмотрел на Мелантэ, но та лишь хмурила брови и молчала.
Женщина взяла его левую руку и осмотрела повязку.
- Кровотечение должно вот-вот прекратиться, - сказала она па египетском просторечии. - Милостивая Изида, надо ж такому случиться! И как не вовремя! Римляне сейчас в городе, пойдут слухи. Люди видели, как ты выходил из храма в крови, и начнут сплетничать. Я замочила твои вещи, сестра. Пятна крови легко отмоются, если сразу замочить. Ваши пеплосы будут чистыми, когда мы их выжмем.
- Мы очень благодарны вам, - мягко произнесла Тиатрес, подойдя к чану с водой. И тут Цезарион запоздало вспомнил, что она останавливала ему кровь, перевязывая рану своим пеплосом.
Он понял, что с него сняли хламиду и... «Наверное, там все было в крови, - мрачно подумал он. - А эта женщина, скорее всего, жена жреца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
- Мне очень жаль, - обратился он к ней вслух. - Я не оправдал твоих надежд. Прости меня. Я постараюсь исправить положение. - Затуманенным взором посмотрел он на нож в своей руке, а затем решительно прижал лезвие к своему большому пальцу на левой руке.
- Арион! - пронзительно закричала Мелантэ.
Девушка стремительно бросилась к нему и попыталась выхватить у него нож. Он оттолкнул ее и полоснул острым лезвием по запястью. Брызнула горячая красная кровь, зашипев на тлеющих углях. Та же кровь, что текла в жилах Птолемея Сотера, торжествующе подумал он, нечистая и, быть может, отмеченная болезнью, но все же достойная очищения смертью.
Вдруг кто-то с силой толкнул его в бок, и он упал на пол. Сверху на него сел жрец и крепко прижал коленом. От резкой вспышки невыносимой боли Цезарион пронзительно закричал. Мелантэ тем временем выхватила нож из его вялых пальцев.
- Как ты смеешь осквернять этот храм? - гневно закричал на него жрец.
- Осквернять? - изумился Цезарион, старясь освободиться. - Нет! Никогда в жизни! Клянусь Аполлоном!
Тиатрес схватила его пораненную руку и, пытаясь остановить кровотечение, начала обматывать запястье оторванным подолом своего пеплоса.
- Ты осквернил алтарь человеческой кровью, - уже немного спокойнее сказал жрец. - Этим ты не чтишь память царицы, молодой человек, уверяю тебя!
Цезарион застонал, почувствовав запах гнили. Нет, только не это! Неужели он почтит память царицы, забившись в конвульсиях у жертвенника?
- Помогите мне встать, - взмолился он. - Выведите меня отсюда. Я не хочу осквернять храм.
Жрец помог ему подняться. Цезарион тщетно пытался высвободить свою руку из руки Тиатрес, которая все еще сжимала его запястье. Ноги подкашивались; боль, которую он раньше не ощущал, казалась нестерпимой. Держась за бок, он прислонился к жертвеннику. Пролитая кровь затушила ладан в чаше, а одежда статуи была забрызгана темными каплями, поблескивающими в лучах вечернего солнца. Жрец взял его под руку и повел к двери. Цезарион стоял, пошатываясь на одеревеневших ногах, и боролся с приближающимся приступом. Тиатрес все еще прижимала пеплос к его запястью.
- Принесите мне что-нибудь, чем можно было бы перевязать его рану, - попросила она жреца, - или нож, чтобы я могла отрезать кусок от платья. У него все еще идет кровь.
Она говорила на египетском просторечии, и жрец непонимающе смотрел на нее. Удрученная происходящим, Мелантэ повторила просьбу мачехи на греческом.
- Снимите это! - попросил Цезарион, бессильно взмахнув рукой. - Я уже не оскверняю храм.
Но Тиатрес не отпускала его. Двигать рукой было больно, кружилась голова. Жрец снова подставил ему свое плечо.
- Пойдем-ка ко мне домой, - собравшись с духом, сказал священник. Он повернулся к Мелантэ и объяснил: - Это недалеко, напротив храма. Моя жена поможет вам промыть и перевязать рану. Вам нельзя идти в таком виде через площадь. Кто-то может позвать стражу.
Спотыкаясь, Цезарион позволил помочь ему сойти по ступенькам. Перед глазами все плыло, знакомое зловоние не давало дышать полной грудью. Сквозь этот смрад и обрывки ужасных воспоминаний постепенно проступили очертания внутреннего двора, вымощенного камнем. Он сидел, прислонившись спиной к колонне. Тиатрес в одном хитоне стояла перед ним на коленях, перевязывая его запястье полоской чистой ткани. Позади нее какая-то женщина наполняла водой большой чан.
Подошла Мелантэ, в руках она держала глиняную чашу. Она тоже была одета только в хитон, ее обнаженные предплечья цвета темного меда светились в лучах солнца. Она опустилась на колени с противоположной стороны от Тиатрес и поднесла чашу к его губам.
Цезарион сделал несколько глотков, потому что очень хотел пить. Это оказалось разбавленное вино с медом и еще чем-то горьким на вкус. Он выпил чашу до дна, совершенно не заботясь о том, какое лекарство ему дали. Мелантэ поставила сосуд на камень и сердито посмотрела на него.
- Ну что, очнулся? - строго спросила она. - Ты зачем это сделал?
Он начинал понимать, что действительно совершил какую-то позорную, недопустимую глупость.
- У нее хватило смелости лишить себя жизни, - объяснил он, пытаясь оправдаться. - Мне тоже нужно было так поступить. Я ошибался, когда думал, что могу что-то сделать.
- Зачем тебе нужно убивать себя? - требовательно спросила Мелантэ, незаметно смахнув навернувшиеся слезы. - Зачем? Что бы из этого получилось?
- Если я останусь в живых, то все равно ничего не смогу сделать, - ответил он ей. - Я никогда не представлял из себя ничего путного, ничего из меня уже не выйдет. Если раньше моя жизнь была для меня бременем, то сейчас я просто мертвый груз на этой земле. Все, ради чего я жил, пропало. Если я выживу, то предам самого себя и своих близких.
- Но ведь Клеопатра не была хорошей царицей! - возразила Мелантэ.
Цезарион бросил на нее гневный взгляд.
- Как ты смеешь говорить такую гнусную ложь!
- Вспомни многочисленные войны! - в слезах воскликнула Мелантэ. - Все эти подати, которые нужно было платить! И монеты из олова... А сама она никогда не давала денег на ремонт плотин, каналов и дорог. А еще она убила свою сестру и братьев...
- Помолчи! - повернувшись к ним, одернула ее незнакомая женщина. - Я согласна с тобой, милая, вот только муж мой за такие слова может выставить вас вон. Он всегда восхищался нашей царицей и хранит траур с тех пор, как узнал о ее смерти. - Она присела рядом с Цезарионом. - Ведь ты тоже с ними как-то связан, молодой человек? - окинув взглядом Цезариона, она не удержалась: - О Геракл, что ты натворил со своими волосами?!
Юноша смотрел на нее мутным взглядом. Это была полная темноволосая женщина, одетая в белое льняное платье. Он никогда раньше ее не видел. Почему она так беспокоится о его волосах, когда он хочет только смерти?! Он вопрошающе посмотрел на Мелантэ, но та лишь хмурила брови и молчала.
Женщина взяла его левую руку и осмотрела повязку.
- Кровотечение должно вот-вот прекратиться, - сказала она па египетском просторечии. - Милостивая Изида, надо ж такому случиться! И как не вовремя! Римляне сейчас в городе, пойдут слухи. Люди видели, как ты выходил из храма в крови, и начнут сплетничать. Я замочила твои вещи, сестра. Пятна крови легко отмоются, если сразу замочить. Ваши пеплосы будут чистыми, когда мы их выжмем.
- Мы очень благодарны вам, - мягко произнесла Тиатрес, подойдя к чану с водой. И тут Цезарион запоздало вспомнил, что она останавливала ему кровь, перевязывая рану своим пеплосом.
Он понял, что с него сняли хламиду и... «Наверное, там все было в крови, - мрачно подумал он. - А эта женщина, скорее всего, жена жреца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113