Стервой ругали ее, и похуже, чем стервой,
Мазали глиной, спустили дворового пса...
"Духу чтоб не было, - на километр сто первый
Выселить, выслать за двадцать четыре часа!"
Тот протокол заключился обидной тирадой
(Кстати, навесили Правде чужие дела):
Дескать, какая-то мразь называется Правдой,
Ну а сама - пропилась, проспалась догола.
Чистая Правда божилась, клялась и рыдала,
Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах, -
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла -
И ускакала на длинных и тонких ногах.
Некий чудак и поныне за Правду воюет, -
Правда, в речах его правды - на ломаный грош:
"Чистая Правда со временем восторжествует, -
Если проделает то же, что явная Ложь!"
Часто, разлив по сту семьдесят граммов на брата,
Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.
Могут раздеть, -это чистая правда, ребята, -
Глядь-а штаны твои носит коварная Ложь.
Глядь - на часы твои смотрит коварная Ложь.
Глядь - а конем твоим правит коварная Ложь.
(6. С. Высоцкий.
Притча о Правде и Лжи.
1977 г.)
Владимир Семенович Высоцкий
Формулы
"погружения
в раздумье
iflfe Мы живем, действуем, мыслим. Хорошо, ког-
да эти наши проявления сбалансированы. Но
такое, если и возможно, то лишь в идеале. И суть
здесь не в том, что что-то препятствует гармо-
нии в этом наборе. Скорее, мы сами всё время
пребываем в состоянии предпочтения то одному
направлению из трех упомянутых, то другому.
Желающим уподобительной наглядности ска-
занному можно предложить "погодную" анало-
гию. Куда уж лучше, если бы в течение дня
иметь славный сплав - немножко солнышка,
немножко туч, немножко дождика; и так все 365
раз за год! Но мы ведь понимаем неизбежную не-
возможность такого результата и заранее видим,
что препятствует входу в эту идиллию. Да-да,
оно самое... междуделом упомянутое "если бы".
Мыслить нам свойственно. Казалось бы, это
общее место. Но вот ведь в чем штука: мысль
часто требует в качестве пищи для себя тоже
мысли. Не проблем, хотя и это есть, а именно
мысли. И как таковое, это ее желание должно
удовлетворяться по всем законам утоления го-
лода сытого человека. Как известно, чтобы его
накормить, просто продуктом - не обойдешь-
ся. Нужен уже изыск, блюдо-фантазия.
Вот этот-то, своеобразный "гурманный ресто-
ран" и являет собой любое высказывание, слеплен-
ное в мавере глубокомыслия набившего уже руку на
головоломках человека над некоторым, я бы сказал,
с чудинкой, объектом отдавшегося заворожитель-
ной казуистике и игривой изощренности разума.
Оденьте чучело в платье самого последнего фасона и сами
станьте рядом в простой одежде и посмотрите, кому покло-
нятся раньше - чучелу или вам. (Генри Торо)
Плакать - не всегда значит страдать. (<>. Жанлис)
Слишком сладкий плод ничего не говорит борцу. Поэтому
женщина говорит ему: горький вкус остается в самой слад-
кой женщине. {Фридрих Ницше)
Добрые умирают раньше., а те, сердца которых сухи, как
летняя пыль, сгорают медленно, до самого основания.
{Перси Шеллч, 1792-1822,
английский поэт)
Смешная штука жизнь: если ты отказываешься от всего,
кроме самого лучшего, то обычно добиваешься того, к чему
СТремИШЬСЯ. (СомерсетМоэм, 1874-1965,
английский писатель, эссеист)
Насколько похвально, когда государь неизменно благоче-
стив, живет цельно и бесхитростно, понятно каждому; тем не
менее видно из опыта в наши времена, что те государи, ко-
торые мало заботились о благочестии и умели хитростью за-
морочить людям мозги, победили в конце концов тех, кто по-
лагался на СВОЮ честность. (Никколо Макиавелли)
В качестве "формул погружения в раздумье"
могут выступать и законченные сюжетно и фак-
тно житейские истории, которые мы преподно-
сим другим в уже обработанной интеллектом
форме, выделяя, подчеркивая и укрупняя имен-
но те аспекты, стороны и моменты, которые
несут на себе цель влиять в направлении "пой-
мите же непонимаемое", чтобы будимое в дру-
гих людях желание знать превысило в них даже
знание желания.
Снятые с контроля, предоставленные самим себе
страсти - это бурный поток, который красив в
своем беге. И нас невольно манит это обегающее
ФОРМУЛЫ смыо
нас прибегающее убегание, чаруя не могущим быть
схваченным расставанием и смущая непрерывной
новизной, творимой неведомой и неиссякаемой си-
лой.
Послушаем Альбера Камю:
Это случилось во Франции, не важно, где именно. Однажды
на заре грузовик с вооруженными солдатами увозит из одной
известной мне тюрьмы одиннадцать французов на кладбище,
где вы должны расстрелять их. Из этих одиннадцати лишь пя-
теро или шестеро действительно что-то сделали для этого: ли-
стовки, несколько тайных встреч и - самое тяжкое - непови-
новение. Эти неподвижно сидят в глубине кузова; их гложет
страх, конечно, но, осмелюсь сказать, страх обычный, тот, что
всегда леденит человека перед лицом неизвестности, -страх,
который соседствует с мужеством. Остальные не совершили
ровно ничего. И сознание того, что они умрут по ошибке, падут
жертвой чьего-то безразличия, делает для них этот миг еще
более мучительным. Среди них находится шестнадцатилетний
мальчик. Вам знакомы лица наших подростков, и я не стану
описывать вам его. Мальчика терзает ужас, он мается им, по-
забыв стыд. Оставьте свою презрительную улыбку: у него зуб
на зуб не попадает от страха. Но вы посадили рядом с ним
немецкого духовника, чья задача - облегчить этим людям бли-
зящийся конец. Могу сказать с полным правом: людям, кото-
рых сейчас станут убивать, разговоры о будущей жизни совер-
шенно безразличны. Слишком уж трудно поверить, что общая
могила - не конец всему, и пленники в грузовике упорно мол-
чат. Поэтому исповедник занялся мальчиком, забившимся, как
зверек, в угол машины. Этот поймет его легче, чем взрослые.
Мальчик отвечает, он цепляется за этот утешающий голос, на-
дежда забрезжила ему. В самом немом из всех ужасов бывает
иногда достаточно, чтобы кто-нибудь подал голос: а вдруг всё
уладится?! "Я ничего не сделал", - говорит мальчик. "Да-да, -
Альбер Кам ю- французский писатель (1913-1960).
отвечает священник, -но не об этом речь. Ты должен приго-
товиться достойно принять смерть". - "Да не может же так быть,
чтобы они не поняли!" -"Я твой друг, и я, конечно, тебя пони-
маю. Но теперь слишком поздно. Я не оставлю тебя до конца,
и наш добрый Господь также. Ты увидишь, это будет легко".
Мальчик отвернулся. Тогда священник заговаривает о Боге.
Веруешь ли ты в него? Да, он верует. Ну тогда ты должен знать,
что жизнь не имеет значения перед вечным покоем, который
тебя ожидает. Но мальчику внушает ужас именно этот вечный
покой. "Я твой друг", - повторяет исповедник.
Остальные по-прежнему молчат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63