- Аврал у меня на борту.
– Аврал у него, пся крев! - заявила Энди, которой превеликих трудов сейчас стоило не разреветься. - Аврал у него! А ребята там загибаются в мешке том клятом! А он тут шарахается!
– Я? - Я - шарахаюсь? Да ты мне дверью так засветила…
– И правильно! Если бы знала, еще сильней бы засветила! Какого дьявола ты ничего не делаешь, чтобы ребят вытащить? Где ты был?
Бригадир Бояринов поднял кобуру с пугачом и аккуратно водворил ее на положенное ей место. Потом огладил костюм, пришедший во время удара о переборку в некоторый беспорядок, посмотрелся в зеркало на дверце гардероба, прикрыл дверцу и направился к своему столу.
– Мама… - начал он.
– Кто мама? Ты - мама? Да ты папой-то никогда не будешь!
– Понимаешь, Энди, птичка, я сейчас немножко тоже занят, мне бы душ принять да покушать. А то меня мама Ларкин звала, так надобно же соответствовать, не так ли? - терпеливо сказал бригадир. - Ты не позволишь?
– И ты мне даже и двух слов сказать не успеешь, черная рожа, пся крев!?
– Да, Энди, выходит что так. И оцени, будь добра, какой я сейчас добрый, кроткий, как долго я не ругаюсь матом, оцени, птичка Энди, милашка, что я не сажаю тебя в карцер за неуставное обращение к командиру корабля, не расстреливаю за распространение паники перед строем, и вообще, чего я тебя, истеричку, слушаю?
По щекам Энди потекли слезы.
– Что с “Калигулой”, Дан, милый?…
– Не знаю я, что с “Калигулой”! - заорал Бояринов. - И прекрати здесь мне тут сопли по стенам развешивать! Грудастая ты стерва, нахваталась словечек, пся, бля, крев, видите ли!
Все-таки Дан Бояринов сорвался. Название погибшего, неизбежно погибшего, конечно же, погибшего, штурмовика, щепатой доской вставшее Бояринову поперек черепа в момент взрыва на Погосте, вызвало, наконец, у него нервный спазм. Впрочем, он склонен был этому радоваться. Лучше сорваться сейчас, выораться и выругаться. Он набрал полную грудь воздуху, но получилось немного не так.
Слезы на щеках техника Костанди высохли, словно не было их, она легко подошла к столу бригадира и крепко ухватила его за отвороты рубашки и, не особенно даже напрягаясь, вытащила из-за стола. Точнее - перетащила над столом. И бригадир повис. Совсем как Мбык Маллиган в самом начале нашего правдивого и увлекательного повествования, с той лишь разницей, что Бояринов висел головой вверх.
– Если ты, старый педрила, - сказала Костанди наблюдая за выражениями лица Бояринова снизу вверх, - еще раз повысишь на меня голос, или грязно меня обругаешь, я тебя пополам порву. Понял?
– Понял… - прохрипел Бояринов. - Поставь меня на пол. Тварь двужэйная.
– Я подумаю, - сказала Энди.
– Пожалуйста, - попросил Бояринов. - Кошелка дешевая.
– Уже лучше, - саркастически похвалила Энди и выполнила просьбу начальства. - Живи.
Дан Бояринов сглотнул, потер шею и вернулся на свое место, которое несколько секунд назад покинул столь экстравагантным способом.
– Энди, - сказал он, - я действительно не успел тебя предупредить. Ты же знаешь Маму Ларкин… А мне многое нужно было увидеть самому. Я летал к трах-тадах оболочке этого мур-мур-мур мешка, пробел, пробел, накрывшего Погост. Зонды пускал.
– Данчик, ничего? Ни писка, ни шороха?
– Нет, дорогуша. Ни писка, ни шороха. Зонды гаснут под оболочкой мгновенно, теряют управления и отскакивают. Большой телеспутник ткани мешка не пробивает, а ты говоришь - писк, шорох… Пытался лазером посветить - гаснет… Свет сворачивается. Киберы воют. У людей голодные обмороки - повально, бог его знает почему… Я отозвал всех. Ближе чем на десять секунд подходить к мешку нельзя. Вот что я знаю, вот, Энди. И весь, траханный и так и эдак, сказ.
Бояринов покосился на Энди.
– Ты, Энди, смотри, стул сзади, сядь-ка, и вот, водка в графинчике, выпей, дорогуша. Это приказ, бортинженер!
Девушка села и опустила плечи.
– Дан, - сказала она тихо, - ну почему все так плохо, Данни?
* * *
С момента “ноль” (так Макропулус, склонный к высокой поэтике, назвал начало катастрофы) прошло два дня. По корабельным часам, естественно. Группа Маллигана в составе “оба” и в режиме “все наверху” неотлучно торчала в рубке, беспрерывно курила, допивала пятый (на рыло) литр кофе и вяло переругивалась, время от времени делая, саркастически усмехаясь, попытку связаться с внешним миром. В описываемый момент дискутировалось (в третий уже раз) безответственное поведение Дона, которого Збышек обвинял во всех грехах, исключая, разве что, смертный.
– Так что ты там готовил, предатель, глупый белый человек и жила? - елейным голосом спрашивал Збышек.
– Суп из морских гребешков, - покорно отвечал Дон, с тоской рассматривая изображение планеты, красующееся на экране обзорного монитора. Планета была уже близко. Несколькими часами раньше он отдал Макропулусу приказ к ней приблизиться и, вообще, выйти, что ли, на орбиту…
А планета выскочила из спайки странненькая. Собственно, в странном месте, образовавшемся вокруг группы Маллигана, никакой другой, кроме как до предела странной, планеты быть и не могло. Связь с внешним миром устанавливаться не желала. “Калигула” и патрульник Авраамия пребывали в безвылазном мешке, объемом (по противоречивым, и, тем не менее, усредненным данным, из-за которых Макропулус и Авраамий лаялись в голос полчаса; все-таки задействованные блоки сознания бортовых компьютеров здорово замедляют их работу), так вот, объемом десять ноль восемьдесят три кубических световых минуты. На внутренней поверхности сброшенной спайкой оболочки плотоядно клубилась, хорошо видимая на сканере, тысячеединичная гравитация. Испытывать корабли на прочность посредством подхода к оболочке никто не возжелал - ни человек, ни кибер. Сканеру все почему-то верили.
Люди всегда инстинктивно жмутся к знакомым вещам. Наиболее знакомой вещью в мешке являлась планета, поскольку выглядела нормальной. В этом, собственно, странность и заключалась… Но все-таки Дон приказал Макропулусу к планете подойти. По принципу (цитата): “Я вижу наверху какой-то купол и целюсь в него.” - “Зачем?” - “Это единственное, что я вижу.” (Конец цитаты).
– Суп он жрал! - вяло взорвался Збышек. - Из морских вошебоек! Ты какого хренища вообще из рубки ушел? И что теперь большой ирландский дуботолк прикажет делать, пся крев?
– Отклянь! - рявкнул Дон угрожающе. - Не то врежу!
– Это приказ? - сарказм, ползущий от Збышека во все стороны, можно было начинать разгребать лопатой.
– Это предупреждение! И, если уж подходить со всей педантичностью, то гребешков ты сожрал неизмеримо больше, чем я.
– Когда бы это?
– Тот кусок, который ты вынул у меня из кармана.
– Ты сам его вынул. Так эта дрянь и есть морской гребешок?
– Угу.
– Мне следовало догадаться! Что еще, кроме морского гребешка, может торчать у тебя из кармана?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Аврал у него, пся крев! - заявила Энди, которой превеликих трудов сейчас стоило не разреветься. - Аврал у него! А ребята там загибаются в мешке том клятом! А он тут шарахается!
– Я? - Я - шарахаюсь? Да ты мне дверью так засветила…
– И правильно! Если бы знала, еще сильней бы засветила! Какого дьявола ты ничего не делаешь, чтобы ребят вытащить? Где ты был?
Бригадир Бояринов поднял кобуру с пугачом и аккуратно водворил ее на положенное ей место. Потом огладил костюм, пришедший во время удара о переборку в некоторый беспорядок, посмотрелся в зеркало на дверце гардероба, прикрыл дверцу и направился к своему столу.
– Мама… - начал он.
– Кто мама? Ты - мама? Да ты папой-то никогда не будешь!
– Понимаешь, Энди, птичка, я сейчас немножко тоже занят, мне бы душ принять да покушать. А то меня мама Ларкин звала, так надобно же соответствовать, не так ли? - терпеливо сказал бригадир. - Ты не позволишь?
– И ты мне даже и двух слов сказать не успеешь, черная рожа, пся крев!?
– Да, Энди, выходит что так. И оцени, будь добра, какой я сейчас добрый, кроткий, как долго я не ругаюсь матом, оцени, птичка Энди, милашка, что я не сажаю тебя в карцер за неуставное обращение к командиру корабля, не расстреливаю за распространение паники перед строем, и вообще, чего я тебя, истеричку, слушаю?
По щекам Энди потекли слезы.
– Что с “Калигулой”, Дан, милый?…
– Не знаю я, что с “Калигулой”! - заорал Бояринов. - И прекрати здесь мне тут сопли по стенам развешивать! Грудастая ты стерва, нахваталась словечек, пся, бля, крев, видите ли!
Все-таки Дан Бояринов сорвался. Название погибшего, неизбежно погибшего, конечно же, погибшего, штурмовика, щепатой доской вставшее Бояринову поперек черепа в момент взрыва на Погосте, вызвало, наконец, у него нервный спазм. Впрочем, он склонен был этому радоваться. Лучше сорваться сейчас, выораться и выругаться. Он набрал полную грудь воздуху, но получилось немного не так.
Слезы на щеках техника Костанди высохли, словно не было их, она легко подошла к столу бригадира и крепко ухватила его за отвороты рубашки и, не особенно даже напрягаясь, вытащила из-за стола. Точнее - перетащила над столом. И бригадир повис. Совсем как Мбык Маллиган в самом начале нашего правдивого и увлекательного повествования, с той лишь разницей, что Бояринов висел головой вверх.
– Если ты, старый педрила, - сказала Костанди наблюдая за выражениями лица Бояринова снизу вверх, - еще раз повысишь на меня голос, или грязно меня обругаешь, я тебя пополам порву. Понял?
– Понял… - прохрипел Бояринов. - Поставь меня на пол. Тварь двужэйная.
– Я подумаю, - сказала Энди.
– Пожалуйста, - попросил Бояринов. - Кошелка дешевая.
– Уже лучше, - саркастически похвалила Энди и выполнила просьбу начальства. - Живи.
Дан Бояринов сглотнул, потер шею и вернулся на свое место, которое несколько секунд назад покинул столь экстравагантным способом.
– Энди, - сказал он, - я действительно не успел тебя предупредить. Ты же знаешь Маму Ларкин… А мне многое нужно было увидеть самому. Я летал к трах-тадах оболочке этого мур-мур-мур мешка, пробел, пробел, накрывшего Погост. Зонды пускал.
– Данчик, ничего? Ни писка, ни шороха?
– Нет, дорогуша. Ни писка, ни шороха. Зонды гаснут под оболочкой мгновенно, теряют управления и отскакивают. Большой телеспутник ткани мешка не пробивает, а ты говоришь - писк, шорох… Пытался лазером посветить - гаснет… Свет сворачивается. Киберы воют. У людей голодные обмороки - повально, бог его знает почему… Я отозвал всех. Ближе чем на десять секунд подходить к мешку нельзя. Вот что я знаю, вот, Энди. И весь, траханный и так и эдак, сказ.
Бояринов покосился на Энди.
– Ты, Энди, смотри, стул сзади, сядь-ка, и вот, водка в графинчике, выпей, дорогуша. Это приказ, бортинженер!
Девушка села и опустила плечи.
– Дан, - сказала она тихо, - ну почему все так плохо, Данни?
* * *
С момента “ноль” (так Макропулус, склонный к высокой поэтике, назвал начало катастрофы) прошло два дня. По корабельным часам, естественно. Группа Маллигана в составе “оба” и в режиме “все наверху” неотлучно торчала в рубке, беспрерывно курила, допивала пятый (на рыло) литр кофе и вяло переругивалась, время от времени делая, саркастически усмехаясь, попытку связаться с внешним миром. В описываемый момент дискутировалось (в третий уже раз) безответственное поведение Дона, которого Збышек обвинял во всех грехах, исключая, разве что, смертный.
– Так что ты там готовил, предатель, глупый белый человек и жила? - елейным голосом спрашивал Збышек.
– Суп из морских гребешков, - покорно отвечал Дон, с тоской рассматривая изображение планеты, красующееся на экране обзорного монитора. Планета была уже близко. Несколькими часами раньше он отдал Макропулусу приказ к ней приблизиться и, вообще, выйти, что ли, на орбиту…
А планета выскочила из спайки странненькая. Собственно, в странном месте, образовавшемся вокруг группы Маллигана, никакой другой, кроме как до предела странной, планеты быть и не могло. Связь с внешним миром устанавливаться не желала. “Калигула” и патрульник Авраамия пребывали в безвылазном мешке, объемом (по противоречивым, и, тем не менее, усредненным данным, из-за которых Макропулус и Авраамий лаялись в голос полчаса; все-таки задействованные блоки сознания бортовых компьютеров здорово замедляют их работу), так вот, объемом десять ноль восемьдесят три кубических световых минуты. На внутренней поверхности сброшенной спайкой оболочки плотоядно клубилась, хорошо видимая на сканере, тысячеединичная гравитация. Испытывать корабли на прочность посредством подхода к оболочке никто не возжелал - ни человек, ни кибер. Сканеру все почему-то верили.
Люди всегда инстинктивно жмутся к знакомым вещам. Наиболее знакомой вещью в мешке являлась планета, поскольку выглядела нормальной. В этом, собственно, странность и заключалась… Но все-таки Дон приказал Макропулусу к планете подойти. По принципу (цитата): “Я вижу наверху какой-то купол и целюсь в него.” - “Зачем?” - “Это единственное, что я вижу.” (Конец цитаты).
– Суп он жрал! - вяло взорвался Збышек. - Из морских вошебоек! Ты какого хренища вообще из рубки ушел? И что теперь большой ирландский дуботолк прикажет делать, пся крев?
– Отклянь! - рявкнул Дон угрожающе. - Не то врежу!
– Это приказ? - сарказм, ползущий от Збышека во все стороны, можно было начинать разгребать лопатой.
– Это предупреждение! И, если уж подходить со всей педантичностью, то гребешков ты сожрал неизмеримо больше, чем я.
– Когда бы это?
– Тот кусок, который ты вынул у меня из кармана.
– Ты сам его вынул. Так эта дрянь и есть морской гребешок?
– Угу.
– Мне следовало догадаться! Что еще, кроме морского гребешка, может торчать у тебя из кармана?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83