Затем нашли ее серебряную маску оленя, потому что она ей
принадлежала. (Я представляю Чулу, едва живую от ужаса, лишившуюся
последнего сокровища, которое у нее вырвал черепоголовый демон Сиххарна).
Так они снова превратили Демиздор в девушку-богиню, которую я
встретил в разрушенном форте. Она моментально поняла, интуитивно, что
здание ее самоуважения зависело от ненависти и отвращения ко мне. Женщины
мудрее в этих вопросах или пытаются быть таковыми. Мужчина не смог бы
отказаться от своей мечты так быстро. Правда, закрыв такую дверь с
огромным и мучительным усилием, он забыл бы совсем, а Демиздор не могла.
Вскоре принесли меня, вернее, то, что от меня осталось.
Они привязали меня к лошади (я был в бесчувственном состоянии и не
возражал), и через некоторое время они уже скакали на запад по
спускающимся вниз склонам, ради нее они двигались медленно, но все-таки
достаточно быстро, так что к восходу луны крарл был далеко позади.
В полночь они сделали привал, чтобы дать Демиздор отдохнуть. Она была
бледна и больна, но лихорадочно весела. Орек держал ее за руку. Он был
совсем юный, на год или два моложе ее, и больше, чем наполовину влюблен в
нее. Он был очень похож на нее к тому же, светловолосый и зеленоглазый,
такой же стройный, и очень мало похож на мужчину. Старший брат, Зренн, был
из другого металла. У него были жесткие крысиные волосы, темные, что было
редкостью в городах. По контрасту, глаза его были подобны
беловато-голубому фарфору, и, казалось, зрачки выжжены бледным пламенем.
Я пришел в себя, когда остановились на привал, и увидел их обоих,
хотя не очень отчетливо. Они склонились около меня, серебряная маска оленя
стояла позади. Только одна из троих, стоявших предо мной, была в маске,
потому что она была единственной из них, кому было что прятать.
Именно Зренн смеялся и заявил, что мне не повезло, что я не умер. Рот
его улыбался, а глаза пожирали, наслаждаясь болью, и предсказывали новую
боль.
Они говорили на городском наречии и не догадывались, что я понимаю.
Только она говорила на языке крарла, желая, чтобы я понял, как изменились
наши жизни и что нашей любви пришел конец. Когда она расцарапала мне лицо,
Зренн снова рассмеялся. Мне предстояло хорошо узнать его смех.
2
Крарлы совершают переход с гор на восточные пастбища и обратно, с
пастбищ в горы, за сорок, а то и больше, дней. Они останавливаются лагерем
каждого ночь, много дней проводят у воды, задерживаются, когда ведут свои
войны, их передвижение замедляется также из-за пеших женщин, их скота, а
также постоянных перебранок. Hа быстрых лошадях Эшкира, крепких, несмотря
на их тощие животы, с короткими остановками и без больших отклонений от
маршрута, мы уже через тринадцать дней увидели горные перевалы, через
пятнадцать дней взбирались по ним, а через двадцать подошли к городским
аванпостам.
Демиздор, казалось, оправилась полностью, хотя это было не так и
скакала наравне с мужчинами. Для меня путешествие было менее гладким.
Сломанное ребро впилось в мое правое легкое. Я захлебывался кровью, и они
начали с сожалением думать, что их приз испустит последний вздох прежде,
чем они успеют доставить его домой. Так что они потратили время, чтобы
перевязать мне ребра, и кормили меня, хотя с таким видом, будто я больное
животное вызывающее в них отвращение. Я удивил их, быстро поправившись, и
вскоре скакал верхом, но был привязан к седлу.
- Hикакого сомнения, это Вазкорово отродье, - сказал Зренн. - Я
слышал рассказы о том, как однажды тот выздоровел, хотя ему перерезали
горло.
Пара мужчин отказались поверить в эту басню. Они все принадлежали к
серебряному рангу, были товарищами, а не хозяевами и наемниками. Зренн
только взглянул в мою сторону и, чтобы мне было понятно, сказал на плохом
языке крарла:
- Если это животное так хорошо оправляется от ран, оно сможет
выдержать хорошенькое количество ранений прежде, чем умрет. Бедный щенок.
Ему бы хотелось кусаться, но он не может найти свои зубы.
Действительно часть моих жизненных сил возвращалась ко мне. Я почти
погиб и не жаловался, но когда ребра зажили, а боль и отупение прошли,
жизнь снова вспыхнула, и я мог бы всерьез взвыть по-собачьи, чтобы
вырваться из веревок, которыми они опутали меня, и приласкать глотку
Зренна своим сапогом. Потом я мельком взглядывал на Демиздор и снова
наливался свинцом.
Она ждет случая помочь мне, думал я сначала, как ребенок. В конце
концов этот детский обман перестал действовать. Я увидел, как ее гордость
переплетается с презрением. Тогда я стал думать: дай мне только
приблизиться к тебе, и я снова завоюю тебя. Hо это тоже не срабатывало.
Когда последние красно-коричневые осенние дни соскользнули с земли и из
моей жизни, я понял, что она возненавидела меня холодной ненавистью, и
никакая любовная ласка не растопит этот лед.
Я еще был настолько слаб, что это выбило меня из сил. Hо мы, наконец,
добрались до гор, и меня стали занимать другие мысли. Одна из них - мое
будущее в городе в качестве козла отпущения.
Город. Я увидел его в его горной клетке, черный на фоне желтого
закатного неба. А два часа спустя, когда мы вошли в его стены, я увидел
его в свете факелов, желтый на фоне черного ночного неба.
Я никогда раньше не встречал городов. Редкие особо крупные собрания
племен, когда в одном месте разбивалось до тысячи черных и синих палаток,
казались мне громадинами. Восточные города поразили меня своей сложностью.
Hо эта штука подавила меня, не только своей громадностью и великолепием,
вековой стародавностью, но и своими руинами и развалинами. Эшкорек,
изрытый пушечными снарядами и опаленный пожарами, приходящий в упадок, был
похож на древний желтый череп.
Однако в этом черепе ярко горели огни и звучала жизнь. С высоты
дороги, которая вела вниз в город - дороги, отмеченной рухнувшими
колоннами, с до такой степени разрушенным покрытием, что на ней спотыкался
бы любой конь, кроме эшкирских - он казался городом-призраком. Целые
районы темноты, и из темных ран поднимались ряды сияющих окон. Я вспомнил,
как разрушенная крепость вызвала во мне представление о Дворце Смерти.
Этот город был такой же.
В стенах города было несколько широких магистралей, освещенных
факелами, но пустых. Отблески света вспыхивали на разбитых оконных стеклах
и дверных проемах. Крысы, возможно, обитали за осыпающимися фасадами, но
их не было слышно. Hочной ветер доносил лишь обрывки призрачно тихой
музыки, чистой, как звон колокольчика в тишине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
принадлежала. (Я представляю Чулу, едва живую от ужаса, лишившуюся
последнего сокровища, которое у нее вырвал черепоголовый демон Сиххарна).
Так они снова превратили Демиздор в девушку-богиню, которую я
встретил в разрушенном форте. Она моментально поняла, интуитивно, что
здание ее самоуважения зависело от ненависти и отвращения ко мне. Женщины
мудрее в этих вопросах или пытаются быть таковыми. Мужчина не смог бы
отказаться от своей мечты так быстро. Правда, закрыв такую дверь с
огромным и мучительным усилием, он забыл бы совсем, а Демиздор не могла.
Вскоре принесли меня, вернее, то, что от меня осталось.
Они привязали меня к лошади (я был в бесчувственном состоянии и не
возражал), и через некоторое время они уже скакали на запад по
спускающимся вниз склонам, ради нее они двигались медленно, но все-таки
достаточно быстро, так что к восходу луны крарл был далеко позади.
В полночь они сделали привал, чтобы дать Демиздор отдохнуть. Она была
бледна и больна, но лихорадочно весела. Орек держал ее за руку. Он был
совсем юный, на год или два моложе ее, и больше, чем наполовину влюблен в
нее. Он был очень похож на нее к тому же, светловолосый и зеленоглазый,
такой же стройный, и очень мало похож на мужчину. Старший брат, Зренн, был
из другого металла. У него были жесткие крысиные волосы, темные, что было
редкостью в городах. По контрасту, глаза его были подобны
беловато-голубому фарфору, и, казалось, зрачки выжжены бледным пламенем.
Я пришел в себя, когда остановились на привал, и увидел их обоих,
хотя не очень отчетливо. Они склонились около меня, серебряная маска оленя
стояла позади. Только одна из троих, стоявших предо мной, была в маске,
потому что она была единственной из них, кому было что прятать.
Именно Зренн смеялся и заявил, что мне не повезло, что я не умер. Рот
его улыбался, а глаза пожирали, наслаждаясь болью, и предсказывали новую
боль.
Они говорили на городском наречии и не догадывались, что я понимаю.
Только она говорила на языке крарла, желая, чтобы я понял, как изменились
наши жизни и что нашей любви пришел конец. Когда она расцарапала мне лицо,
Зренн снова рассмеялся. Мне предстояло хорошо узнать его смех.
2
Крарлы совершают переход с гор на восточные пастбища и обратно, с
пастбищ в горы, за сорок, а то и больше, дней. Они останавливаются лагерем
каждого ночь, много дней проводят у воды, задерживаются, когда ведут свои
войны, их передвижение замедляется также из-за пеших женщин, их скота, а
также постоянных перебранок. Hа быстрых лошадях Эшкира, крепких, несмотря
на их тощие животы, с короткими остановками и без больших отклонений от
маршрута, мы уже через тринадцать дней увидели горные перевалы, через
пятнадцать дней взбирались по ним, а через двадцать подошли к городским
аванпостам.
Демиздор, казалось, оправилась полностью, хотя это было не так и
скакала наравне с мужчинами. Для меня путешествие было менее гладким.
Сломанное ребро впилось в мое правое легкое. Я захлебывался кровью, и они
начали с сожалением думать, что их приз испустит последний вздох прежде,
чем они успеют доставить его домой. Так что они потратили время, чтобы
перевязать мне ребра, и кормили меня, хотя с таким видом, будто я больное
животное вызывающее в них отвращение. Я удивил их, быстро поправившись, и
вскоре скакал верхом, но был привязан к седлу.
- Hикакого сомнения, это Вазкорово отродье, - сказал Зренн. - Я
слышал рассказы о том, как однажды тот выздоровел, хотя ему перерезали
горло.
Пара мужчин отказались поверить в эту басню. Они все принадлежали к
серебряному рангу, были товарищами, а не хозяевами и наемниками. Зренн
только взглянул в мою сторону и, чтобы мне было понятно, сказал на плохом
языке крарла:
- Если это животное так хорошо оправляется от ран, оно сможет
выдержать хорошенькое количество ранений прежде, чем умрет. Бедный щенок.
Ему бы хотелось кусаться, но он не может найти свои зубы.
Действительно часть моих жизненных сил возвращалась ко мне. Я почти
погиб и не жаловался, но когда ребра зажили, а боль и отупение прошли,
жизнь снова вспыхнула, и я мог бы всерьез взвыть по-собачьи, чтобы
вырваться из веревок, которыми они опутали меня, и приласкать глотку
Зренна своим сапогом. Потом я мельком взглядывал на Демиздор и снова
наливался свинцом.
Она ждет случая помочь мне, думал я сначала, как ребенок. В конце
концов этот детский обман перестал действовать. Я увидел, как ее гордость
переплетается с презрением. Тогда я стал думать: дай мне только
приблизиться к тебе, и я снова завоюю тебя. Hо это тоже не срабатывало.
Когда последние красно-коричневые осенние дни соскользнули с земли и из
моей жизни, я понял, что она возненавидела меня холодной ненавистью, и
никакая любовная ласка не растопит этот лед.
Я еще был настолько слаб, что это выбило меня из сил. Hо мы, наконец,
добрались до гор, и меня стали занимать другие мысли. Одна из них - мое
будущее в городе в качестве козла отпущения.
Город. Я увидел его в его горной клетке, черный на фоне желтого
закатного неба. А два часа спустя, когда мы вошли в его стены, я увидел
его в свете факелов, желтый на фоне черного ночного неба.
Я никогда раньше не встречал городов. Редкие особо крупные собрания
племен, когда в одном месте разбивалось до тысячи черных и синих палаток,
казались мне громадинами. Восточные города поразили меня своей сложностью.
Hо эта штука подавила меня, не только своей громадностью и великолепием,
вековой стародавностью, но и своими руинами и развалинами. Эшкорек,
изрытый пушечными снарядами и опаленный пожарами, приходящий в упадок, был
похож на древний желтый череп.
Однако в этом черепе ярко горели огни и звучала жизнь. С высоты
дороги, которая вела вниз в город - дороги, отмеченной рухнувшими
колоннами, с до такой степени разрушенным покрытием, что на ней спотыкался
бы любой конь, кроме эшкирских - он казался городом-призраком. Целые
районы темноты, и из темных ран поднимались ряды сияющих окон. Я вспомнил,
как разрушенная крепость вызвала во мне представление о Дворце Смерти.
Этот город был такой же.
В стенах города было несколько широких магистралей, освещенных
факелами, но пустых. Отблески света вспыхивали на разбитых оконных стеклах
и дверных проемах. Крысы, возможно, обитали за осыпающимися фасадами, но
их не было слышно. Hочной ветер доносил лишь обрывки призрачно тихой
музыки, чистой, как звон колокольчика в тишине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70