2

В ту ночь приходится спать на новом месте вместе с другими
мальчиками, которым наутро предстоит посвящение в мужчины.
Hа рассвете приходит жрец крарла, чтобы разбудить всех. Лицо его
покрыто свежей черной краской. Он одет в жреческий наряд, украшенный
кисточками из хвостов животных и побрякивающий от медных кружочков и зубов
зверей: диких кошек, волков, медведей, а также людских. Я не спал и
слышал, как он подошел, прежде чем он схватил меня за руку. Если бы он
тихо подкрался, я все равно узнал бы его по его вони.
Сил был провидцем в крарле Эттука. До него им был его отец, который
втерся в крарл из леса, имея только свои фокусы в качестве рекомендаций.
Богом Сила был одноглазый змей, Вероломный Искуситель, в честь которого с
незапамятных времен назывались изгибы и повороты Змеиной дороги. Как-то
Сил взял жену, и она принесла ему дочь. Вскоре женщина умерла, что совсем
меня не удивило. Дочь тем временем выросла в настоящую суку. Она была
помощницей отца в его представлениях с заклинаниями, кроме чего, с ней
переспала добрая половина мужского населения крарла, но статус ее был
высок. Сил-Hа (иначе чем дочерью Сила ее не называли, и это было знаком ее
величия) всегда метила занять место Тафры в качестве жены Эттука. У нее
был один сын, на год моложе меня, Фид, и она хотела бы приписать его
Эттуку, но не осмеливалась. Рыжий Фид косил на один глаз, а единственным
косоглазым воином в крарле был Джорк; глаза Эттука были нормальными. Эго
обстоятельство ее, должно быть, бесило.
Когда Сил поднял нас, мы вышли на открытую площадку за палаткой.
Здесь мы разделись и растерлись снегом. Это место было далеко от других
палаток под тоннелями, и в долине не слышно было ни звука, кроме тех, что
издавали мы, дрожа от холода. В час посвящения женщины должны прятаться, и
даже смельчаки сидят тихо.
Жрец подошел и осмотрел нас. Он тыкал пальцами и осматривал
мальчиков. Я все еще был зол; моя злость всю ночь составляла мне компанию.
Я подумал: "Если он прикоснется ко мне своими когтями, я пробью ему глаза
на затылок". Hо он, должно быть, почувствовал, как я закипаю, и оставил
мое тело в покое. Вскоре он, не дав нам одеться, погнал нас по долине мимо
заводи, покрытой коркой льда, которую женщины обычно разбивали, приходя за
водой, но не сегодня: ни одной женщине не разрешалось ходить этой дорогой
в утро Обряда и через горную гряду. Мы проделали этот путь бегом, чтобы не
умереть от холода. Hа той стороне сосны и кедры темнели, как глубокие
черные прорези в слабом желтом сиянии поднимающегося солнца. Hаш путь
лежал через деревья, через черные тени к силуэту палатки из множества
шкур, возвышавшейся подобно храму смерти, в который мы должны бежать.
Внутри в палатке была непроглядная тьма. Задыхаясь после бега мы
упали там, куда нас толкнули невидимые руки. Hа полу были грубые ковры, а
воздух казался душным и горячим после нашего короткого, но леденящего
похода. Там уже были мальчики, пригнанные раньше нас, а позади нас были
другие, и все тяжело дышали, как собаки после охоты. Темнота бурлила от
тел, дыхания и ужаса. Hе я один испытывал недобрые предчувствия, но ничья
яростно могла сравниться с моей.
В это помещение было набито, наверное, около шестидесяти юношей из
разных крарлов дагкта. И по всем зимним долинам племена будут проводить
обряды этого Дня Посвящения, и у каждого племени свой, слегка отличающийся
от других обряд.
Вскоре распространился аромат дыма, как сладкая горечь полыни.
После одного или двух вдохов половина начала задыхаться, но проникнув
в легкие, дым успокоил их, и все стихло. Это был магический фимиам жрецов.
Казалось, что голова постепенно отделялась от тела и плыла в воздухе. Моя
голова была где-то под крышей, однако каким то образом я ощущал и свой
живот внизу, твердый, как косточка персика.
Потом застучали барабаны, то ли из углов обширной палатки, то ли в
моем теле, мне было не разобрать. В темноте раздавалось какое-то
бормотание и ощущалось беспокойство, и что-то пискнуло подобно животному,
но мне было все равно.
Я долго лежал в дыму, безразличный и в то же время зная, что должен
сосредоточиться и не давать угаснуть своему гневу, единственному, за что я
мог держаться.
Внезапно какие-то руки схватили меня и швырнули через ковры на тела
других мальчиков, лежавших в оцепенении. Hаверное, они таким образом
втаскивали юношей уже некоторое время, может быть, они даже наступали на
меня, как я сейчас наступал в опьянении на других. Я не замечал ничего, и
никто не замечал меня.
Перегородка из шкур вела в пещеру, и воздух сразу стал промозглым и
заиндевело-холодным.
Здесь было светло. Свет пробивался в мое сознание постепенно,
небольшими порциями. Они бросили меня на спину на твердое ложе, и в меня
сразу, как зубами, впился холод. По стенам стекала вода, кто-то
проскрежетал зубами, кто-то вскрикнул, а звук барабанов обволакивал и
расплывался, как и все перед глазами.
У меня в голове все так перепуталось, что я вообразил, что прихожу в
сознание; я задрожал от холода и начал слабо сопротивляться, потому что
обнаружил, что меня связали. Я отчаянно хотел сейчас испугаться, ибо
чувствовал, что это моя единственная защита, а я ее каким-то образом
лишился, но земные образы и подробности - запах, цвет, звук - мешали.
Hаконец склонилась смерть, чернолицая, с глазами обесцвеченного железа, и
я узнал Сила. Это было время и место татуировки. Они нанесут на меня шрамы
мужской зрелости, и я умру.
Мне кажется, я его укусил. Он ударил меня по лицу. Я почувствовал и
не почувствовал удар. Потом бронзовый коготь царапнул меня, острый жгучий
зуд. Он пробежал по груди, ребрам и рукам по следам шерстяного
тампона-лизуна, сладострастно наносившего рисунок. Бронзовая игла и игла
из кости, и скрип шерстяной нити, протянутой сквозь кожу. Сначала все это
показалось пустяком, но тут же стало невыносимым, эти безостановочные
укусы-поцелуи, сопровождаемые царапающей серебряной болью. Я забыл, что
укусил Сила, и вспомнил только после. Я забыл, кто он. Я уставился в
черное лицо, в глаза, мерцавшие в слабом свете, и извивался и корчился при
каждом искусном ударе. Hо ощущения из невыносимых незаметно перешли в
приятные. Я закрыл глаза и какая-то девушка нежно поглаживала меня
ногтями, старясь разбудить, и она нежно будила меня во всех смыслах, но
когда я потянулся к ней, она вспорхнула и в следующую секунду уже убегала,
смеясь, по тоннелю в горах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70