Занятие это было
утомительным, голоса детей быстро становились хриплыми. Поэтому трижды в
день кого-нибудь снаряжали для того, чтобы доставить им подкрепление в
виде ломтя хлеба с сыром и напитка, приготовленного из меда, воды и капли
вина или крепкого пива, сдобренного различными пряностями. С первого дня
поступления в контору Жарвина чаще других оказывалась свободной в то
время, когда наступала пора подкрепиться. Поэтому она и находилась на
улице, распространяя щедроты Мелилота, когда увидела гвардейца, знакомого
ей, который вел себя очень странно. Это был капитан Ай-Гофлан со
сторожевого поста на Прецессионной Улице.
Проходя мимо Жарвины, он едва удостоил ее взгляда, но это-то как раз
было неудивительным. Девушка была очень похожа на мальчика - если так
можно выразиться - больше, чем светловолосый розовощекий мальчуган,
которого она как раз в этот момент снабжала едой. Когда Мелилот принимал
Жарвину на службу, та была одета в лохмотья, и он настоял на том, чтобы
купить ей новую одежду, стоимость которой, разумеется, была удержана из
скромного жалования, назначенного девушке за работу. Ей было все равно.
Она лишь попросила о том, чтобы ей позволили самой выбрать подходящие
вещи: кожаную курточку с короткими рукавами со шнуровкой спереди; шаровары
до середины голени; сапоги и пояс, на который она повесила нехитрые писчие
принадлежности: перья из тростника, чернильницу, фляжку с водой,
перочинный нож и свертки грубого папируса; плащ, ночью служивший также
покрывалом. Плащ Жарвина заколола серебряной булавкой - своим единственным
богатством.
Мелилот рассмеялся, решив, что все понял. У него уже работала
смазливая девчонка, только годами моложе пятнадцати - такой возраст
назвала Жарвина, - которая постоянно трепала уши мальчишкам-ученикам,
пытавшимся в темных закутках сорвать у нее поцелуй, и каждый раз
требовалось разбирательство.
Но в данном случае дело было в другом. Не имело к этому никакого
отношения И то, что смуглой кожей, хрупким телосложением, коротко
остриженными волосами и множеством шрамов Жарвина едва ли походила на
девушку независимо от своего облачения. Существовало множество подонков -
некоторые и благородных кровей, - которым был совершенно безразличен пол
подростков, которых они насиловали.
К тому же Жарвина считала, что подобное можно пережить; в противном
случае она ни за что бы не добралась до Санктуария. Так что изнасилований
она не боялась.
Хотя они вызывали в ней глубокую жгучую ярость. И когда-нибудь
кто-то, кто заслужит эту ярость больше других, заплатит по крайней мере за
одно из своих несчетных Преступлений. Жарвина поклялась в этом... но тогда
ей было всего девять и со временем шансы на возмездие становились все
более призрачными. Теперь она едва верила в возможность этого. Иногда ей
снилось, что она делает с другим то, что было проделано с ней, и
просыпалась, стеная от стыда, не в силах объяснить причину этого остальным
ученикам-писцам, с которыми она делила спальню, бывшую прежде опочивальней
благородного господина, который теперь сопел, блевал, ворчал и храпел в
каморке, пригодной скорее для свиней, а не для люден, расположенной выше
роскошно расписанного потолка.
Жарвина сожалела об этом. Ей нравилось большинство ее товарищей:
многие происходили из почтенных семейств, так как в городе не было других
школ, кроме как при храмах, жрецы которых забивали детям головы мифами и
легендами, словно готовя их к жизни в выдуманном мире, где не надо стоять
за себя. Не умея читать и писать даже на своем родном языке, граждане
Санктуария рисковали стать жертвой обмана любого ловкого дельца в городе.
Но как могла Жарвина завести дружбу с кем-то из тех, кто вел легкую
безмятежную жизнь и дожив до возраста пятнадцати-шестнадцати лет, никогда
не сталкивался с необходимостью спать в сточных канавах и питаться
отбросами из мусорных куч?
Капитан Ай-Гофлан был в штатском. По крайней мере, считал так. Он был
не настолько богат, чтобы позволить себе какую-нибудь одежду помимо
форменной, которую полагалось иметь нескольких видов: одну на день
рождения Императора, одну на праздник святого покровителя полка, одну на
дневное дежурство и еще одну на ночное, одну для участия в торжественных
похоронах... Простым воинам было проще. Если у них обнаруживался непорядок
в мундире, их командира обвиняли в скаредности. Но где теперь были те
времена, когда караванов хватало на то, чтобы с помощью взяток
поддерживать надлежащий вид стражников? Действительно, наступила тяжелая
пора, раз лучшим нарядом, который мог позволить себе идущий по личному
делу командир стражников, был плащ сливового цвета с дырой как раз на том
самом месте, где блестела кираса.
При его появлении мысли о возмездии посетили юную головку Жарвины.
Возможно, уже не осталось никакой надежды встретиться с тем мерзавцем,
который убил ее родителей, разорил их имение, обратил в рабство всех
здоровых и сильных и выпустил обезумевшую солдатню на детей, чтобы те
насладились юными телами среди дыма и рушащихся балок, пока деревня,
которую населявшие ее жители называли Роща, исчезала с лица земли.
Но в жизни приходилось думать и о другом. Жарвина поспешно выдернула
чашку, которой и так позволила задержаться слишком долго в цепких руках
этого, к счастью, последнего из мальчишек Мелилота. Попытки протеста она
оборвала мрачным оскалом, от которого кожа на лбу натянулась достаточно
для того, чтобы обнажить обыкновенно скрытый челкой шрам. К этому Жарвина
прибегала, как к последнему средству. Оно произвело ожидаемое действие:
мальчишка поперхнулся и, возвратив чашку, поспешил к работе, задержавшись
лишь для того, чтобы помочиться на стену.
2
Как и ожидала Жарвина, Ай-Гофлан флегматично обогнул здание, время от
времени оглядываясь назад, словно чувствуя себя неуютно без обычного
сопровождения из шести рослых мужчин, и направился к черному ходу в
контору, выходящему на кривую улочку, где собирались торговцы шелками. Не
все клиенты Мелилота хотели, чтобы их видели заходящими в контору с людной
залитой солнцем улицы.
Жарвина свалила кувшин с вином, тарелку и чашку, в руки ученика,
слишком молодого, чтобы возражать, и приказала отнести их на кухню,
расположенную по соседству с переплетной мастерской, с которой они делили
очаг. Затем подкралась сзади к Ай-Гофлану и осторожно кашлянула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
утомительным, голоса детей быстро становились хриплыми. Поэтому трижды в
день кого-нибудь снаряжали для того, чтобы доставить им подкрепление в
виде ломтя хлеба с сыром и напитка, приготовленного из меда, воды и капли
вина или крепкого пива, сдобренного различными пряностями. С первого дня
поступления в контору Жарвина чаще других оказывалась свободной в то
время, когда наступала пора подкрепиться. Поэтому она и находилась на
улице, распространяя щедроты Мелилота, когда увидела гвардейца, знакомого
ей, который вел себя очень странно. Это был капитан Ай-Гофлан со
сторожевого поста на Прецессионной Улице.
Проходя мимо Жарвины, он едва удостоил ее взгляда, но это-то как раз
было неудивительным. Девушка была очень похожа на мальчика - если так
можно выразиться - больше, чем светловолосый розовощекий мальчуган,
которого она как раз в этот момент снабжала едой. Когда Мелилот принимал
Жарвину на службу, та была одета в лохмотья, и он настоял на том, чтобы
купить ей новую одежду, стоимость которой, разумеется, была удержана из
скромного жалования, назначенного девушке за работу. Ей было все равно.
Она лишь попросила о том, чтобы ей позволили самой выбрать подходящие
вещи: кожаную курточку с короткими рукавами со шнуровкой спереди; шаровары
до середины голени; сапоги и пояс, на который она повесила нехитрые писчие
принадлежности: перья из тростника, чернильницу, фляжку с водой,
перочинный нож и свертки грубого папируса; плащ, ночью служивший также
покрывалом. Плащ Жарвина заколола серебряной булавкой - своим единственным
богатством.
Мелилот рассмеялся, решив, что все понял. У него уже работала
смазливая девчонка, только годами моложе пятнадцати - такой возраст
назвала Жарвина, - которая постоянно трепала уши мальчишкам-ученикам,
пытавшимся в темных закутках сорвать у нее поцелуй, и каждый раз
требовалось разбирательство.
Но в данном случае дело было в другом. Не имело к этому никакого
отношения И то, что смуглой кожей, хрупким телосложением, коротко
остриженными волосами и множеством шрамов Жарвина едва ли походила на
девушку независимо от своего облачения. Существовало множество подонков -
некоторые и благородных кровей, - которым был совершенно безразличен пол
подростков, которых они насиловали.
К тому же Жарвина считала, что подобное можно пережить; в противном
случае она ни за что бы не добралась до Санктуария. Так что изнасилований
она не боялась.
Хотя они вызывали в ней глубокую жгучую ярость. И когда-нибудь
кто-то, кто заслужит эту ярость больше других, заплатит по крайней мере за
одно из своих несчетных Преступлений. Жарвина поклялась в этом... но тогда
ей было всего девять и со временем шансы на возмездие становились все
более призрачными. Теперь она едва верила в возможность этого. Иногда ей
снилось, что она делает с другим то, что было проделано с ней, и
просыпалась, стеная от стыда, не в силах объяснить причину этого остальным
ученикам-писцам, с которыми она делила спальню, бывшую прежде опочивальней
благородного господина, который теперь сопел, блевал, ворчал и храпел в
каморке, пригодной скорее для свиней, а не для люден, расположенной выше
роскошно расписанного потолка.
Жарвина сожалела об этом. Ей нравилось большинство ее товарищей:
многие происходили из почтенных семейств, так как в городе не было других
школ, кроме как при храмах, жрецы которых забивали детям головы мифами и
легендами, словно готовя их к жизни в выдуманном мире, где не надо стоять
за себя. Не умея читать и писать даже на своем родном языке, граждане
Санктуария рисковали стать жертвой обмана любого ловкого дельца в городе.
Но как могла Жарвина завести дружбу с кем-то из тех, кто вел легкую
безмятежную жизнь и дожив до возраста пятнадцати-шестнадцати лет, никогда
не сталкивался с необходимостью спать в сточных канавах и питаться
отбросами из мусорных куч?
Капитан Ай-Гофлан был в штатском. По крайней мере, считал так. Он был
не настолько богат, чтобы позволить себе какую-нибудь одежду помимо
форменной, которую полагалось иметь нескольких видов: одну на день
рождения Императора, одну на праздник святого покровителя полка, одну на
дневное дежурство и еще одну на ночное, одну для участия в торжественных
похоронах... Простым воинам было проще. Если у них обнаруживался непорядок
в мундире, их командира обвиняли в скаредности. Но где теперь были те
времена, когда караванов хватало на то, чтобы с помощью взяток
поддерживать надлежащий вид стражников? Действительно, наступила тяжелая
пора, раз лучшим нарядом, который мог позволить себе идущий по личному
делу командир стражников, был плащ сливового цвета с дырой как раз на том
самом месте, где блестела кираса.
При его появлении мысли о возмездии посетили юную головку Жарвины.
Возможно, уже не осталось никакой надежды встретиться с тем мерзавцем,
который убил ее родителей, разорил их имение, обратил в рабство всех
здоровых и сильных и выпустил обезумевшую солдатню на детей, чтобы те
насладились юными телами среди дыма и рушащихся балок, пока деревня,
которую населявшие ее жители называли Роща, исчезала с лица земли.
Но в жизни приходилось думать и о другом. Жарвина поспешно выдернула
чашку, которой и так позволила задержаться слишком долго в цепких руках
этого, к счастью, последнего из мальчишек Мелилота. Попытки протеста она
оборвала мрачным оскалом, от которого кожа на лбу натянулась достаточно
для того, чтобы обнажить обыкновенно скрытый челкой шрам. К этому Жарвина
прибегала, как к последнему средству. Оно произвело ожидаемое действие:
мальчишка поперхнулся и, возвратив чашку, поспешил к работе, задержавшись
лишь для того, чтобы помочиться на стену.
2
Как и ожидала Жарвина, Ай-Гофлан флегматично обогнул здание, время от
времени оглядываясь назад, словно чувствуя себя неуютно без обычного
сопровождения из шести рослых мужчин, и направился к черному ходу в
контору, выходящему на кривую улочку, где собирались торговцы шелками. Не
все клиенты Мелилота хотели, чтобы их видели заходящими в контору с людной
залитой солнцем улицы.
Жарвина свалила кувшин с вином, тарелку и чашку, в руки ученика,
слишком молодого, чтобы возражать, и приказала отнести их на кухню,
расположенную по соседству с переплетной мастерской, с которой они делили
очаг. Затем подкралась сзади к Ай-Гофлану и осторожно кашлянула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70