Как ты тут?
– Отлично, – ответил де л'Орме.
Он заставил себя встать и обнять Сантоса. Запах молодого пота и Моисеевой пустыни был хорош. Сантос, казалось, всеми порами впитал солнце.
– Томас жил полной жизнью, – сказал Сантос.
– Кто знает, что еще он мог открыть, – заметил де л'Орме.
Он похлопал Сантоса по спине и разомкнул объятия. Осторожно опустился на трехногий деревянный табурет. Сантос положил сумку на пол и сел на табурет, который де л'Орме поставил с другого конца стола.
– А теперь? Что будем делать? Чем нам заняться?
– Давай есть, – предложил де л'Орме. – Обсудим планы за ужином.
– Оливки, брынза, апельсин, хлеб. Сосуд с вином. Приготовления к Тайной вечере.
– Хочешь смеяться над Господом – твое дело. Но над едой не смейся. Если не голоден, можешь не есть.
– Я просто пошутил, умираю с голоду.
– Там где-то и подсвечник есть, – вспомнил де л'Орме. – Наверное, уже темно. А вот спичек у меня нет.
– Еще только темнеет, – сказал Сантос. – Достаточно светло. Мне так больше нравится.
– Тогда наливай вино.
– Интересно, – размышлял Сантос, – что его могло сюда привести? Ты говорил – Томас закончил поиски?
– Теперь ясно, что он никогда бы не смог их закончить.
– И он что-то искал именно здесь?
Сантос явно был озадачен. Он и вправду не понимал, почему де л'Орме заставил его проделать этот путь.
– Думаю, он приехал ради Синайского кодекса, – ответил де л'Орме. Сантосу, конечно, известно про Синайский кодекс – один из древнейших списков Нового Завета. Он включает три тысячи свитков, но только некоторые из них хранятся в библиотеке этого монастыря. – Однако теперь я полагаю, что причина в другом.
– Да?
– Думаю, сюда его заманил Сатана.
– Сатана? Каким образом?
– Своим присутствием. Или посланием. Не знаю.
– Тогда у Сатаны артистичная натура, – заметил Сантос, прожевав кусок. – На гору Господа.
– Да, видимо.
– А ты не проголодался?
– У меня сегодня нет аппетита.
Монахи в церкви тем временем усердствовали. Их низкие голоса отражались от каменных стен. «Господи, помилуй. Господи, помилуй».
– Ты оплакиваешь Томаса? – спросил вдруг Сантос.
Де л'Орме не пытался вытереть катившиеся по щекам слезы.
– Нет, – ответил он. – Тебя.
– Меня? Почему? Я же здесь, с тобой.
– Да.
Сантос заговорил тише:
– Тебе со мной плохо?
– Дело не в этом.
– А в чем? Скажи.
– Ты умираешь, – ответил де л Орме.
– Ты ошибаешься, – с облегчением рассмеялся Сантос. – Я совершенно здоров.
– Нет, – сказал де л'Орме. – Я отравил твое вино.
– Что за шутка!
– Не шутка.
Сантос схватился за живот. Он поднялся, и ножки табурета со скрипом скользнули по плитам.
– Что ты сделал? – задыхаясь, спросил он.
Никакой трагедии. Сантос не упал на пол. Тихонько опустился на колени и улегся.
– Это правда?
– Да. Я подозреваю тебя в двойной игре еще с самого Боробудура.
– Что?!
– Это ты уничтожил изваяние. И убил беднягу охранника.
– Нет!
Протест Сантоса был всего лишь легким выдохом.
– Нет? Тогда кто же? Я – или Томас? А больше там никого не было. Кроме тебя.
Сантос застонал. Испачкает на полу свою любимую белую рубашку, подумал де л'Орме.
– Это ты стал уничтожать повсюду свое изображение, – продолжил он.
В ответ только затрудненное дыхание.
– Не могу объяснить, почему ты выбрал именно меня. Наверное, потому, что я мог свести тебя с Томасом. И я свел.
Сантос собрал последние силы, чтобы сделать вдох.
– … неправда все… – прошептал он.
– Как твое имя?
Но было уже поздно. Сантоса, или Сатаны, не стало.
* * *
Де л'Орме собирался бодрствовать рядом с телом всю ночь. Сантос был слишком тяжел, и старик не смог бы поднять его на скамью. Воздух совсем остыл; де л'Орме чувствовал, что засыпает. Он укутался одеялом и лег на пол рядом с трупом. Утром он все объяснит монахам. Все остальное уже не важно. И де л'Орме уснул рядом со своей жертвой.
Проснулся он от боли в животе. Боль была неожиданная и очень сильная. Де л'Орме решил, что ему приснилось и волноваться нечего. Потом он почувствовал, что у него в груди ползет какое-то животное, и тут же понял, что это рука. Уверенно – словно рука хирурга – она поднималась к сердцу. Де л'Орме попытался успокоиться, прижал ладони к полу, но шея выгнулась назад, и тело не могло, просто не могло сопротивляться столь ужасному вторжению.
– Сантос! – вытолкнул он остатки воздуха.
– Нет, это не Сантос, – проговорил хорошо знакомый голос.
Глаза де л'Орме уставились в ночь.
Так поступают в Монголии. Пастух надрезает овце живот, засовывает внутрь руку, через другие органы дотягивается до бьющегося сердца. Если все сделать правильно, такая смерть, как считалось, совершенно безболезненна.
Чтобы остановить сердце, нужна сильная рука. Эта рука была сильной.
Де л'Орме не сопротивлялся. У такого способа есть преимущество. К тому времени, когда рука проникает внутрь, сопротивляться уже нельзя. Плоть, потрясенная столь немыслимым насилием, сама помогает. Все инстинкты в человеке замирают. Чувствовать, как чьи-то пальцы сжимают твое сердце… Умирающий ждал, когда убийца разобьет сосуд жизни. Понадобилось меньше минуты.
Голова упала набок, туда, где лежал Сантос, холодный, как воск, – дело рук де л'Орме. Ужас слепого был абсолютным. Он согрешил против себя самого. Во имя чистоты убил саму чистоту. Год за годом молодой человек дарил ему свою любовь, а он осуждал его, постоянно испытывал, не веря, что это может быть правдой. И ошибся.
Губы сложились, чтобы произнести любимое имя, но ему не хватило дыхания.
Со стороны могло показаться, что де л'Орме добровольно отдает себя в жертву. Он сделал маленький вдох, и рука поднялась выше. Он тянулся, как тянется кукла за пальцами кукловода, и не знал – есть ли они в нем? И он тихонько положил ладонь на грудь. На свое беззащитное сердце.
«Господи, помилуй».
Кулак сжался.
В последний миг де л'Орме услышал песню. Она возникла в его голове, почти невозможная, такая прекрасная. Чистый голос юного монаха? Чей-то радиоприемник, ария из оперы? Де л'Орме понял – это попугай в клетке. Мысленным взором умирающий увидел полную луну, восходящую над горами. Наверное, все звери радуются ей. Наверное, они споют ее сиянию песнь пробуждения. Де л'Орме никогда не видел такого света, даже в своем воображении.
Под Синайским полуостровом
Войти через рану. Отступать по венам. Поиск его закончен.
В этом кропотливом поиске он, как и следовало, нашел себя. Теперь он нужен своему народу в его скорби. Его предназначение – вести людей в новую землю, ибо он – их Спаситель.
Он устремился вниз. Вниз от египетского солнечного ока, вглубь от Синая, прочь от небес, что как перевернутое море, от звезд и планет, что ранят душу, прочь от городов, что как насекомые – жалкая оболочка с механизмом, от их слепоты даже при свете, от равнин, что кружат голову, от гор, что сокрушают разум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
– Отлично, – ответил де л'Орме.
Он заставил себя встать и обнять Сантоса. Запах молодого пота и Моисеевой пустыни был хорош. Сантос, казалось, всеми порами впитал солнце.
– Томас жил полной жизнью, – сказал Сантос.
– Кто знает, что еще он мог открыть, – заметил де л'Орме.
Он похлопал Сантоса по спине и разомкнул объятия. Осторожно опустился на трехногий деревянный табурет. Сантос положил сумку на пол и сел на табурет, который де л'Орме поставил с другого конца стола.
– А теперь? Что будем делать? Чем нам заняться?
– Давай есть, – предложил де л'Орме. – Обсудим планы за ужином.
– Оливки, брынза, апельсин, хлеб. Сосуд с вином. Приготовления к Тайной вечере.
– Хочешь смеяться над Господом – твое дело. Но над едой не смейся. Если не голоден, можешь не есть.
– Я просто пошутил, умираю с голоду.
– Там где-то и подсвечник есть, – вспомнил де л'Орме. – Наверное, уже темно. А вот спичек у меня нет.
– Еще только темнеет, – сказал Сантос. – Достаточно светло. Мне так больше нравится.
– Тогда наливай вино.
– Интересно, – размышлял Сантос, – что его могло сюда привести? Ты говорил – Томас закончил поиски?
– Теперь ясно, что он никогда бы не смог их закончить.
– И он что-то искал именно здесь?
Сантос явно был озадачен. Он и вправду не понимал, почему де л'Орме заставил его проделать этот путь.
– Думаю, он приехал ради Синайского кодекса, – ответил де л'Орме. Сантосу, конечно, известно про Синайский кодекс – один из древнейших списков Нового Завета. Он включает три тысячи свитков, но только некоторые из них хранятся в библиотеке этого монастыря. – Однако теперь я полагаю, что причина в другом.
– Да?
– Думаю, сюда его заманил Сатана.
– Сатана? Каким образом?
– Своим присутствием. Или посланием. Не знаю.
– Тогда у Сатаны артистичная натура, – заметил Сантос, прожевав кусок. – На гору Господа.
– Да, видимо.
– А ты не проголодался?
– У меня сегодня нет аппетита.
Монахи в церкви тем временем усердствовали. Их низкие голоса отражались от каменных стен. «Господи, помилуй. Господи, помилуй».
– Ты оплакиваешь Томаса? – спросил вдруг Сантос.
Де л'Орме не пытался вытереть катившиеся по щекам слезы.
– Нет, – ответил он. – Тебя.
– Меня? Почему? Я же здесь, с тобой.
– Да.
Сантос заговорил тише:
– Тебе со мной плохо?
– Дело не в этом.
– А в чем? Скажи.
– Ты умираешь, – ответил де л Орме.
– Ты ошибаешься, – с облегчением рассмеялся Сантос. – Я совершенно здоров.
– Нет, – сказал де л'Орме. – Я отравил твое вино.
– Что за шутка!
– Не шутка.
Сантос схватился за живот. Он поднялся, и ножки табурета со скрипом скользнули по плитам.
– Что ты сделал? – задыхаясь, спросил он.
Никакой трагедии. Сантос не упал на пол. Тихонько опустился на колени и улегся.
– Это правда?
– Да. Я подозреваю тебя в двойной игре еще с самого Боробудура.
– Что?!
– Это ты уничтожил изваяние. И убил беднягу охранника.
– Нет!
Протест Сантоса был всего лишь легким выдохом.
– Нет? Тогда кто же? Я – или Томас? А больше там никого не было. Кроме тебя.
Сантос застонал. Испачкает на полу свою любимую белую рубашку, подумал де л'Орме.
– Это ты стал уничтожать повсюду свое изображение, – продолжил он.
В ответ только затрудненное дыхание.
– Не могу объяснить, почему ты выбрал именно меня. Наверное, потому, что я мог свести тебя с Томасом. И я свел.
Сантос собрал последние силы, чтобы сделать вдох.
– … неправда все… – прошептал он.
– Как твое имя?
Но было уже поздно. Сантоса, или Сатаны, не стало.
* * *
Де л'Орме собирался бодрствовать рядом с телом всю ночь. Сантос был слишком тяжел, и старик не смог бы поднять его на скамью. Воздух совсем остыл; де л'Орме чувствовал, что засыпает. Он укутался одеялом и лег на пол рядом с трупом. Утром он все объяснит монахам. Все остальное уже не важно. И де л'Орме уснул рядом со своей жертвой.
Проснулся он от боли в животе. Боль была неожиданная и очень сильная. Де л'Орме решил, что ему приснилось и волноваться нечего. Потом он почувствовал, что у него в груди ползет какое-то животное, и тут же понял, что это рука. Уверенно – словно рука хирурга – она поднималась к сердцу. Де л'Орме попытался успокоиться, прижал ладони к полу, но шея выгнулась назад, и тело не могло, просто не могло сопротивляться столь ужасному вторжению.
– Сантос! – вытолкнул он остатки воздуха.
– Нет, это не Сантос, – проговорил хорошо знакомый голос.
Глаза де л'Орме уставились в ночь.
Так поступают в Монголии. Пастух надрезает овце живот, засовывает внутрь руку, через другие органы дотягивается до бьющегося сердца. Если все сделать правильно, такая смерть, как считалось, совершенно безболезненна.
Чтобы остановить сердце, нужна сильная рука. Эта рука была сильной.
Де л'Орме не сопротивлялся. У такого способа есть преимущество. К тому времени, когда рука проникает внутрь, сопротивляться уже нельзя. Плоть, потрясенная столь немыслимым насилием, сама помогает. Все инстинкты в человеке замирают. Чувствовать, как чьи-то пальцы сжимают твое сердце… Умирающий ждал, когда убийца разобьет сосуд жизни. Понадобилось меньше минуты.
Голова упала набок, туда, где лежал Сантос, холодный, как воск, – дело рук де л'Орме. Ужас слепого был абсолютным. Он согрешил против себя самого. Во имя чистоты убил саму чистоту. Год за годом молодой человек дарил ему свою любовь, а он осуждал его, постоянно испытывал, не веря, что это может быть правдой. И ошибся.
Губы сложились, чтобы произнести любимое имя, но ему не хватило дыхания.
Со стороны могло показаться, что де л'Орме добровольно отдает себя в жертву. Он сделал маленький вдох, и рука поднялась выше. Он тянулся, как тянется кукла за пальцами кукловода, и не знал – есть ли они в нем? И он тихонько положил ладонь на грудь. На свое беззащитное сердце.
«Господи, помилуй».
Кулак сжался.
В последний миг де л'Орме услышал песню. Она возникла в его голове, почти невозможная, такая прекрасная. Чистый голос юного монаха? Чей-то радиоприемник, ария из оперы? Де л'Орме понял – это попугай в клетке. Мысленным взором умирающий увидел полную луну, восходящую над горами. Наверное, все звери радуются ей. Наверное, они споют ее сиянию песнь пробуждения. Де л'Орме никогда не видел такого света, даже в своем воображении.
Под Синайским полуостровом
Войти через рану. Отступать по венам. Поиск его закончен.
В этом кропотливом поиске он, как и следовало, нашел себя. Теперь он нужен своему народу в его скорби. Его предназначение – вести людей в новую землю, ибо он – их Спаситель.
Он устремился вниз. Вниз от египетского солнечного ока, вглубь от Синая, прочь от небес, что как перевернутое море, от звезд и планет, что ранят душу, прочь от городов, что как насекомые – жалкая оболочка с механизмом, от их слепоты даже при свете, от равнин, что кружат голову, от гор, что сокрушают разум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145