Я не видел смысла разделять его заблуждение. И в конце концов я его убедил.
Косое изображение Джампа кипело от злости. Наконец он сказал:
– Я считал, что район чист. Предполагалось, что это пробный марш для Мидоуза. Хочешь сказать, вы наткнулись на хейдлов?
– Ловушки, – пояснил Айк. – Многовековой давности. Думаю, с каменного века там никто не ходил.
Айк не стал напоминать, что его как раз и отправили пасти не в меру шустрого выпускника СПОР.
На экране возникло изображение настенной карты.
– Куда они подевались? – спросил Джамп. – У нас не было столкновений с противником уже несколько месяцев.
– Не беспокойтесь, – сказал Айк. – Они где-то внизу.
– Не уверен. Иногда мне кажется, что хейдлы отступили окончательно. Или вымерли от какой-нибудь болезни.
Бранч быстро вмешался.
– На мой взгляд, ситуация патовая, – заявил он Джампу. – Мой клоун обезвредил твоего. Думаю, мы договоримся.
Оба майора знали, что Мидоуз – хуже землетрясения. И конечно, вместе с Айком его больше не пошлют. Айка это устраивало.
– Растак вас, – сдался Джамп. – Засуну рапорт подальше. На этот раз.
Бранч продолжал смотреть на Айка.
– Не знаю, Джамп, – сказал он. – Может, хватит нам с ним нянчиться?
– Элиас, я же знаю, что у тебя на него особые надежды, – возразил Джамп. – Но я говорил – не зацикливайся. С бумажной посудой нужно поосторожнее. Говорю тебе, они те еще штучки.
– Спасибо за рапорт. Я твой должник. – Бранч ткнул в кнопку «Выкл.» и повернулся к Айку. – Отлично, – начал он. – Скажи, тебе что – жить надоело?
Если майор и ждал от собеседника раскаяния, то напрасно. Айк взял несколько ящиков и сделал себе сиденье.
– «Бумажная посуда», – произнес он. – Что-то новенькое. Военный жаргон?
– Цэрэушный, если тебе непременно нужно знать. Означает «попользовался и выбросил». В ЦРУ так обычно называют разные туземные спецоперации. А тут речь идет о молодцах вроде тебя, которых мы добыли из глубин и используем как разведчиков.
Айк сказал:
– Это вроде как твоя идея.
Настроение у Бранча было по-прежнему гнусное.
– До чего же ты вовремя выступил. Конгресс закрывает нашу базу. Продает ее. Какой-то своре корпоративных гиен. Оглянуться не успеешь, а правительство проиграло очередному картелю. Мы делаем всю грязную работу, а международный бизнес тут как тут со своей службой безопасности, разработчиками, горным оборудованием. Мы льем кровь, а они купоны стригут. Мне дали три недели, чтобы перевести все подразделение во временные кварталы на глубине две тысячи футов под лагерем «Элисон». Времени у меня мало, Айк. Я тут кишки надрываю, чтобы тебя вытащить, а ты, значит, угрожаешь офицеру в боевой обстановке.
Айк поднял два пальца:
– Больше не буду, папочка!
Бранч шумно выдохнул. Он с отвращением оглядел свой крошечный кабинет. По соседству грохотал сотнями децибел какой-то кантри-вестерн.
– Ты посмотри на нас, – продолжил Бранч. – Жалкие мы люди. Проливаем кровь, а компании зарабатывают. А честь?
– Честь?
– Не надо, Айк. Именно честь. Не деньги, не власть, не имущество. Я про суть соблюдения кодекса. Вот этого. – И он положил руку на сердце.
– Ты не слишком многого хочешь?
– А ты?
– Я же не кадровый офицер.
– Ты тоже не пустое место, – сказал Бранч и сгорбился. – Трибунал над тобой продолжается. Заочно. Пока ты там сражался. Одна самовольная отлучка превратилась в дезертирство с места боевых действий.
Айк не слишком удивился.
– Подам апелляцию.
– Это и была апелляция.
Айк и виду не подал, что расстроен.
– Есть слабый луч надежды, – продолжил Бранч. – Ты должен явиться для вынесения приговора. Я поговорил с начальником Военно-юридического управления – там считают, ты можешь рассчитывать на помилование. Я подергал все веревочки, какие только мог. Рассказал им, сколько от тебя пользы. Кое-кто наверху пообещал замолвить слово. Не то чтобы прямо, но, сдается мне, суд проявит снисходительность. Должны, черт побери!
– Это и есть луч надежды?
Бранч не поддался:
– Могло быть и хуже, знаешь ли.
Они и раньше спорили об этом до упаду. Айк не стал возражать. Для армии он не сын, а пушечное мясо. И вовсе не армия вызволила его из рабства, напомнила ему, что он человек, сняла с него оковы и залечила раны. Его спас Бранч. И Айк этого никогда не забудет.
– Попробовать-то можно, – сказал майор.
– Не стоит, я думаю, – мягко ответил Айк. – Подниматься опять наверх.
– Здесь, внизу, опасно.
– Наверху хуже.
– Нельзя тут выжить в одиночку.
– Присоединюсь к какому-нибудь отряду.
– О чем ты говоришь? Тебя ждет увольнение с лишением прав, а то и тюрьма. Ты станешь изгоем.
– Есть и другие занятия.
– Стать наемником? Тебе? – Бранч скривился.
Айк словно не слышал.
Оба молчали. Наконец Бранч выдавил, почти шепотом:
– Ради меня…
Если бы это не стоило майору такого труда, Айк отказался бы. Поставил бы в уголок винтовку, отбросил пинком рюкзак, сорвал с себя заскорузлую форму и ушел бы отсюда прямо голышом – от этих рейнджеров, от этой армии подальше. Но Бранч сейчас сказал то, чего в жизни не говорил. Только потому, что человек, который выходил его, который был ему как отец, растоптал сейчас свою гордость, Айк сделал то, чего поклялся никогда не делать. Он уступил.
– И куда мне? – спросил он.
Оба сделали вид, что ничего не произошло.
– Ты не пожалеешь, – заверил Бранч.
– Повесят меня, стало быть? – без улыбки выдавил Айк.
Вашингтон, округ Колумбия
Посреди эскалатора, крутого, словно ацтекская пирамида, Айк почувствовал, что с него хватит. Дело было не только в невыносимом свете. Подъем из земных недр казался отвратительно бесконечным. Чувства Айка путались. Мир, казалось, вывернулся наизнанку.
Когда стальной эскалатор поднялся до нулевой отметки и сверху полился вой машин, Айк вцепился в резиновые поручни. Наверху его изрыгнули на тротуар. Толпа дергала и тянула его от входа в метро.
Течение толпы, шум, случайные толчки влекли его на середину Индепенденс-авеню.
Айку доводилось испытывать головокружение, но такое – никогда. Небо рушилось прямо на голову. В разные стороны шарахался проспект. Мучимый тошнотой, метался Айк в реве автомобильных гудков. Он сражался с боязнью открытого пространства. Суженное поле зрения едва позволило ему продраться к стене, облитой солнечным светом.
– Эй, отвали отсюда! – гаркнул кто-то с индийским акцентом.
Потом продавец разглядел лицо Айка и убрался в глубь магазина.
Айк прижался щекой к кирпичам.
– Угол Восемнадцатой и С… – обратился он к прохожему.
Это оказалась женщина. Стаккато каблучков обогнуло его широкой дугой. Айк заставил себя оторваться от стены.
На другой стороне улицы он начал невыносимо трудный подъем на холм, опоясанный высоко реющими государственными флагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Косое изображение Джампа кипело от злости. Наконец он сказал:
– Я считал, что район чист. Предполагалось, что это пробный марш для Мидоуза. Хочешь сказать, вы наткнулись на хейдлов?
– Ловушки, – пояснил Айк. – Многовековой давности. Думаю, с каменного века там никто не ходил.
Айк не стал напоминать, что его как раз и отправили пасти не в меру шустрого выпускника СПОР.
На экране возникло изображение настенной карты.
– Куда они подевались? – спросил Джамп. – У нас не было столкновений с противником уже несколько месяцев.
– Не беспокойтесь, – сказал Айк. – Они где-то внизу.
– Не уверен. Иногда мне кажется, что хейдлы отступили окончательно. Или вымерли от какой-нибудь болезни.
Бранч быстро вмешался.
– На мой взгляд, ситуация патовая, – заявил он Джампу. – Мой клоун обезвредил твоего. Думаю, мы договоримся.
Оба майора знали, что Мидоуз – хуже землетрясения. И конечно, вместе с Айком его больше не пошлют. Айка это устраивало.
– Растак вас, – сдался Джамп. – Засуну рапорт подальше. На этот раз.
Бранч продолжал смотреть на Айка.
– Не знаю, Джамп, – сказал он. – Может, хватит нам с ним нянчиться?
– Элиас, я же знаю, что у тебя на него особые надежды, – возразил Джамп. – Но я говорил – не зацикливайся. С бумажной посудой нужно поосторожнее. Говорю тебе, они те еще штучки.
– Спасибо за рапорт. Я твой должник. – Бранч ткнул в кнопку «Выкл.» и повернулся к Айку. – Отлично, – начал он. – Скажи, тебе что – жить надоело?
Если майор и ждал от собеседника раскаяния, то напрасно. Айк взял несколько ящиков и сделал себе сиденье.
– «Бумажная посуда», – произнес он. – Что-то новенькое. Военный жаргон?
– Цэрэушный, если тебе непременно нужно знать. Означает «попользовался и выбросил». В ЦРУ так обычно называют разные туземные спецоперации. А тут речь идет о молодцах вроде тебя, которых мы добыли из глубин и используем как разведчиков.
Айк сказал:
– Это вроде как твоя идея.
Настроение у Бранча было по-прежнему гнусное.
– До чего же ты вовремя выступил. Конгресс закрывает нашу базу. Продает ее. Какой-то своре корпоративных гиен. Оглянуться не успеешь, а правительство проиграло очередному картелю. Мы делаем всю грязную работу, а международный бизнес тут как тут со своей службой безопасности, разработчиками, горным оборудованием. Мы льем кровь, а они купоны стригут. Мне дали три недели, чтобы перевести все подразделение во временные кварталы на глубине две тысячи футов под лагерем «Элисон». Времени у меня мало, Айк. Я тут кишки надрываю, чтобы тебя вытащить, а ты, значит, угрожаешь офицеру в боевой обстановке.
Айк поднял два пальца:
– Больше не буду, папочка!
Бранч шумно выдохнул. Он с отвращением оглядел свой крошечный кабинет. По соседству грохотал сотнями децибел какой-то кантри-вестерн.
– Ты посмотри на нас, – продолжил Бранч. – Жалкие мы люди. Проливаем кровь, а компании зарабатывают. А честь?
– Честь?
– Не надо, Айк. Именно честь. Не деньги, не власть, не имущество. Я про суть соблюдения кодекса. Вот этого. – И он положил руку на сердце.
– Ты не слишком многого хочешь?
– А ты?
– Я же не кадровый офицер.
– Ты тоже не пустое место, – сказал Бранч и сгорбился. – Трибунал над тобой продолжается. Заочно. Пока ты там сражался. Одна самовольная отлучка превратилась в дезертирство с места боевых действий.
Айк не слишком удивился.
– Подам апелляцию.
– Это и была апелляция.
Айк и виду не подал, что расстроен.
– Есть слабый луч надежды, – продолжил Бранч. – Ты должен явиться для вынесения приговора. Я поговорил с начальником Военно-юридического управления – там считают, ты можешь рассчитывать на помилование. Я подергал все веревочки, какие только мог. Рассказал им, сколько от тебя пользы. Кое-кто наверху пообещал замолвить слово. Не то чтобы прямо, но, сдается мне, суд проявит снисходительность. Должны, черт побери!
– Это и есть луч надежды?
Бранч не поддался:
– Могло быть и хуже, знаешь ли.
Они и раньше спорили об этом до упаду. Айк не стал возражать. Для армии он не сын, а пушечное мясо. И вовсе не армия вызволила его из рабства, напомнила ему, что он человек, сняла с него оковы и залечила раны. Его спас Бранч. И Айк этого никогда не забудет.
– Попробовать-то можно, – сказал майор.
– Не стоит, я думаю, – мягко ответил Айк. – Подниматься опять наверх.
– Здесь, внизу, опасно.
– Наверху хуже.
– Нельзя тут выжить в одиночку.
– Присоединюсь к какому-нибудь отряду.
– О чем ты говоришь? Тебя ждет увольнение с лишением прав, а то и тюрьма. Ты станешь изгоем.
– Есть и другие занятия.
– Стать наемником? Тебе? – Бранч скривился.
Айк словно не слышал.
Оба молчали. Наконец Бранч выдавил, почти шепотом:
– Ради меня…
Если бы это не стоило майору такого труда, Айк отказался бы. Поставил бы в уголок винтовку, отбросил пинком рюкзак, сорвал с себя заскорузлую форму и ушел бы отсюда прямо голышом – от этих рейнджеров, от этой армии подальше. Но Бранч сейчас сказал то, чего в жизни не говорил. Только потому, что человек, который выходил его, который был ему как отец, растоптал сейчас свою гордость, Айк сделал то, чего поклялся никогда не делать. Он уступил.
– И куда мне? – спросил он.
Оба сделали вид, что ничего не произошло.
– Ты не пожалеешь, – заверил Бранч.
– Повесят меня, стало быть? – без улыбки выдавил Айк.
Вашингтон, округ Колумбия
Посреди эскалатора, крутого, словно ацтекская пирамида, Айк почувствовал, что с него хватит. Дело было не только в невыносимом свете. Подъем из земных недр казался отвратительно бесконечным. Чувства Айка путались. Мир, казалось, вывернулся наизнанку.
Когда стальной эскалатор поднялся до нулевой отметки и сверху полился вой машин, Айк вцепился в резиновые поручни. Наверху его изрыгнули на тротуар. Толпа дергала и тянула его от входа в метро.
Течение толпы, шум, случайные толчки влекли его на середину Индепенденс-авеню.
Айку доводилось испытывать головокружение, но такое – никогда. Небо рушилось прямо на голову. В разные стороны шарахался проспект. Мучимый тошнотой, метался Айк в реве автомобильных гудков. Он сражался с боязнью открытого пространства. Суженное поле зрения едва позволило ему продраться к стене, облитой солнечным светом.
– Эй, отвали отсюда! – гаркнул кто-то с индийским акцентом.
Потом продавец разглядел лицо Айка и убрался в глубь магазина.
Айк прижался щекой к кирпичам.
– Угол Восемнадцатой и С… – обратился он к прохожему.
Это оказалась женщина. Стаккато каблучков обогнуло его широкой дугой. Айк заставил себя оторваться от стены.
На другой стороне улицы он начал невыносимо трудный подъем на холм, опоясанный высоко реющими государственными флагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145