Он ее оттолкнул. Какой-то лаборант обхватил Pay за пояс, но тот упрямо вцепился в край металлического стола. Мэри-Кей нагнулась, чтобы приложить электроды. Последнее, что увидела Вера, было выгнувшееся дугой тело Ямомото.
Они спешили. Томас катил ее кресло в лабораторию, толкая и задевая на ходу сотрудников и полицейских. Они наткнулись на каталку, загруженную оборудованием, – это отняло целую минуту. Когда добрались до лаборатории, все уже кончилось. Люди расходились. У дверей стояла женщина, прижимая к лицу ладони.
Внутри Томас и Вера увидели мужчину, с рыданиями уронившего голову на стол.
Наверное, муж, догадалась Вера. Мэри-Кей, стоя с безучастным взглядом, так и не выпускала из рук электроды. С ней заговорил ассистент, но она не ответила. Тогда парень взял у нее электроды. Кто-то еще похлопал ее по спине, но она не двинулась.
– Господи, неужели Pay оказался прав? – прошептала Вера.
Они двигались по разгромленной лаборатории, а тело Ямомото тем временем накрыли и переложили на носилки. Санитарам пришлось подождать, пока схлынет толпа. Следом за носилками вышел муж Ямомото.
– Доктор Кениг! – позвал Томас.
На блестящем столе валялись перепутанные провода. Мэри-Кей вздрогнула и подняла глаза.
– Что, святой отец? – произнесла она в оцепенении.
Вера и Томас озабоченно переглянулись.
– Мэри-Кей, – сказала Вера, – как ты себя чувствуешь?
– Отец Томас, Вера… Ямми тоже умерла. Что же мы сделали не так?
Вера вздохнула.
– Ты меня напугала. Иди сюда, девочка. Иди ко мне.
Мэри-Кей опустилась на колени рядом с креслом и уткнулась лицом Вере в плечо.
– Pay! – позвал Томас, оглянувшись. – Куда он делся?
Вдруг Pay выскочил из своего убежища – он прятался за грудой бумаг и проводов. Индус двигался так быстро, что его не сразу узнали. Подскочив к креслу Веры, Pay сделал широкий взмах рукой – Мэри-Кей вскрикнула и, упав на спину, согнулась от боли. Ее халат разошелся от плеча до плеча – длинная рана быстро налилась кровью. Pay держал скальпель.
Теперь все увидели лаборанта, который пытался оттащить Pay от анатомического стола. Он сидел, согнувшись, а у него на коленях лежали его внутренности.
Томас что-то крикнул Pay. Это был явно приказ, а не вопрос. Вера не знала хинди – если он говорил на хинди, – да и все равно пребывала в таком потрясении, что ей было не до того.
Pay остановился и взглянул на Томаса. На искаженном мукой лице появилось выражение растерянности.
– Томас! – закричала Вера.
Пытаясь удержать раненую Мэри-Кей, она выпала из кресла.
Томас на секунду отвернулся от Pay, и тот исчез за дверью.
Самоубийство транслировали по государственному каналу. Pay не мог выбрать более подходящего времени: внизу, у входа в университет, собрались для пресс-конференции журналисты.
Им осталось только навести камеры на крышу восьмиэтажного здания. Вот к Pay приближаются с поднятым оружием полицейские из отряда особого назначения. На заднем плане пламенный закат в Скалистых горах. Нацелив микрофоны, звукооператоры ловили каждое слово речи психолога, обращенной к самоубийце. Объективы, сфокусированные на искаженном лице, отследили прыжок. Некоторые самые сообразительные операторы для пущего эффекта использовали прием дрожащего кадра.
Никто не сомневался, что бывший глава индийского парламента повредился в уме. Череп хейдла, который он сжимал в руках, был тому надежным доказательством. И еще ковбойская шляпа.
19
Контакт
Брат мой, хвоста у нас не отнять!
Редьярд Киплинг. Книга джунглей. Песня бандерлогов
Под поднятием Магеллана
176 западной долготы, 8 северной широты
В последний день лета лагерь разбудили толчки.
Али, как и остальные, спала на земле. Она почувствовала землетрясение всем телом. Казалось, оно перетряхнуло ей все кости.
Целую минуту люди лежали. Некоторые свернулись калачиком, другие держались за руки или обнимали соседа или соседку. В ужасной тишине все ждали, когда на них рухнет свод или обвалится пол.
И вдруг какой-то остряк крикнул:
– Да все нормально! Это Шоут, растак его, снова дрочил.
И все нервно засмеялись. Толчков больше не было, но людям напомнили, как они ничтожны. Али приготовилась к очередному потоку исповедей от своей нестойкой паствы.
Позже утром несколько женщин из тех, кто плыл вместе с ней, почувствовали запах землетрясения – над рекой висела слабая пыль. Пиа, планетолог, сказала, что это напоминает ей мастерскую каменотеса, по соседству с которой она жила в детстве. Запах полируемого камня, на который потом пескоструем наносятся имена умерших.
– Ты про памятники? Нашла о чем вспомнить.
Чтобы прогнать ощущение, что это недобрый знак, Али сказала:
– Видите, какая белая пыль? Знаете, как пахнет белый мрамор, когда по нему прошел резец? – И Али рассказала, как однажды, на севере Италии, она посетила мастерскую скульптора. Тот работал – без особого успеха – с обнаженной натурой и умолял Али позировать, помочь ему извлечь женщину из куска камня. Какое-то время он забрасывал ее письмами.
– Он хотел, чтобы ты позировала голая? – Пиа была в восторге. – А что ты монахиня, он не знал?
– Знал, разумеется.
– И ты согласилась?
Али вдруг стало грустно.
– Нет, конечно.
Жизнь в этих темных коридорах и переходах изменила Али. Ее всегда учили забывать о своей индивидуальности – Господь, мол, сам отметит ее своим знаком. А теперь ей отчаянно хотелось, чтобы ее кто-то помнил, пусть даже в виде куска мрамора.
Жизнь под землей влияла и на других. Али, как антрополог, отлично понимала, что происходит с ученой братией. Изучать странности в их поведении было все равно что наблюдать за постепенно дичающим садом. Люди усваивали какие-то новые манеры, заводили новые прически; они стали закатывать штанины до колен, а рукава – до плеч. Многие мужчины ходили по пояс голые, а куртки болтались у них на поясе, словно сброшенная кожа. Дезодоранты остались в прошлом, причем запах тел почти не чувствовался, разве у некоторых бедняг. Шоут, например, прославился вонючими ногами. Женщины вплетали друг другу в волосы бусинки и ракушки. Это все так, смеха ради, говорили они, но их изобретательность росла с каждой неделей.
Некоторые солдаты стали шептаться о чем-то в отсутствие Уокера, а их оружие вдруг запестрело резьбой. Они вырезали на пластиковых ложах и прикладах фигурки зверей, библейские изречения, имена подружек. Даже Уокер отрастил у себя на подбородке космы, как у Моисея, – вот где, наверное, было раздолье для пещерных вшей, которые буквально одолели всех.
Айк теперь почти не отличался от остальных. После происшествия у шахты-2 он старался показываться пореже. Его не видели неделями, встречали только пирамидки из трех зеленых «свечей», обозначающие пригодное для стоянки место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Они спешили. Томас катил ее кресло в лабораторию, толкая и задевая на ходу сотрудников и полицейских. Они наткнулись на каталку, загруженную оборудованием, – это отняло целую минуту. Когда добрались до лаборатории, все уже кончилось. Люди расходились. У дверей стояла женщина, прижимая к лицу ладони.
Внутри Томас и Вера увидели мужчину, с рыданиями уронившего голову на стол.
Наверное, муж, догадалась Вера. Мэри-Кей, стоя с безучастным взглядом, так и не выпускала из рук электроды. С ней заговорил ассистент, но она не ответила. Тогда парень взял у нее электроды. Кто-то еще похлопал ее по спине, но она не двинулась.
– Господи, неужели Pay оказался прав? – прошептала Вера.
Они двигались по разгромленной лаборатории, а тело Ямомото тем временем накрыли и переложили на носилки. Санитарам пришлось подождать, пока схлынет толпа. Следом за носилками вышел муж Ямомото.
– Доктор Кениг! – позвал Томас.
На блестящем столе валялись перепутанные провода. Мэри-Кей вздрогнула и подняла глаза.
– Что, святой отец? – произнесла она в оцепенении.
Вера и Томас озабоченно переглянулись.
– Мэри-Кей, – сказала Вера, – как ты себя чувствуешь?
– Отец Томас, Вера… Ямми тоже умерла. Что же мы сделали не так?
Вера вздохнула.
– Ты меня напугала. Иди сюда, девочка. Иди ко мне.
Мэри-Кей опустилась на колени рядом с креслом и уткнулась лицом Вере в плечо.
– Pay! – позвал Томас, оглянувшись. – Куда он делся?
Вдруг Pay выскочил из своего убежища – он прятался за грудой бумаг и проводов. Индус двигался так быстро, что его не сразу узнали. Подскочив к креслу Веры, Pay сделал широкий взмах рукой – Мэри-Кей вскрикнула и, упав на спину, согнулась от боли. Ее халат разошелся от плеча до плеча – длинная рана быстро налилась кровью. Pay держал скальпель.
Теперь все увидели лаборанта, который пытался оттащить Pay от анатомического стола. Он сидел, согнувшись, а у него на коленях лежали его внутренности.
Томас что-то крикнул Pay. Это был явно приказ, а не вопрос. Вера не знала хинди – если он говорил на хинди, – да и все равно пребывала в таком потрясении, что ей было не до того.
Pay остановился и взглянул на Томаса. На искаженном мукой лице появилось выражение растерянности.
– Томас! – закричала Вера.
Пытаясь удержать раненую Мэри-Кей, она выпала из кресла.
Томас на секунду отвернулся от Pay, и тот исчез за дверью.
Самоубийство транслировали по государственному каналу. Pay не мог выбрать более подходящего времени: внизу, у входа в университет, собрались для пресс-конференции журналисты.
Им осталось только навести камеры на крышу восьмиэтажного здания. Вот к Pay приближаются с поднятым оружием полицейские из отряда особого назначения. На заднем плане пламенный закат в Скалистых горах. Нацелив микрофоны, звукооператоры ловили каждое слово речи психолога, обращенной к самоубийце. Объективы, сфокусированные на искаженном лице, отследили прыжок. Некоторые самые сообразительные операторы для пущего эффекта использовали прием дрожащего кадра.
Никто не сомневался, что бывший глава индийского парламента повредился в уме. Череп хейдла, который он сжимал в руках, был тому надежным доказательством. И еще ковбойская шляпа.
19
Контакт
Брат мой, хвоста у нас не отнять!
Редьярд Киплинг. Книга джунглей. Песня бандерлогов
Под поднятием Магеллана
176 западной долготы, 8 северной широты
В последний день лета лагерь разбудили толчки.
Али, как и остальные, спала на земле. Она почувствовала землетрясение всем телом. Казалось, оно перетряхнуло ей все кости.
Целую минуту люди лежали. Некоторые свернулись калачиком, другие держались за руки или обнимали соседа или соседку. В ужасной тишине все ждали, когда на них рухнет свод или обвалится пол.
И вдруг какой-то остряк крикнул:
– Да все нормально! Это Шоут, растак его, снова дрочил.
И все нервно засмеялись. Толчков больше не было, но людям напомнили, как они ничтожны. Али приготовилась к очередному потоку исповедей от своей нестойкой паствы.
Позже утром несколько женщин из тех, кто плыл вместе с ней, почувствовали запах землетрясения – над рекой висела слабая пыль. Пиа, планетолог, сказала, что это напоминает ей мастерскую каменотеса, по соседству с которой она жила в детстве. Запах полируемого камня, на который потом пескоструем наносятся имена умерших.
– Ты про памятники? Нашла о чем вспомнить.
Чтобы прогнать ощущение, что это недобрый знак, Али сказала:
– Видите, какая белая пыль? Знаете, как пахнет белый мрамор, когда по нему прошел резец? – И Али рассказала, как однажды, на севере Италии, она посетила мастерскую скульптора. Тот работал – без особого успеха – с обнаженной натурой и умолял Али позировать, помочь ему извлечь женщину из куска камня. Какое-то время он забрасывал ее письмами.
– Он хотел, чтобы ты позировала голая? – Пиа была в восторге. – А что ты монахиня, он не знал?
– Знал, разумеется.
– И ты согласилась?
Али вдруг стало грустно.
– Нет, конечно.
Жизнь в этих темных коридорах и переходах изменила Али. Ее всегда учили забывать о своей индивидуальности – Господь, мол, сам отметит ее своим знаком. А теперь ей отчаянно хотелось, чтобы ее кто-то помнил, пусть даже в виде куска мрамора.
Жизнь под землей влияла и на других. Али, как антрополог, отлично понимала, что происходит с ученой братией. Изучать странности в их поведении было все равно что наблюдать за постепенно дичающим садом. Люди усваивали какие-то новые манеры, заводили новые прически; они стали закатывать штанины до колен, а рукава – до плеч. Многие мужчины ходили по пояс голые, а куртки болтались у них на поясе, словно сброшенная кожа. Дезодоранты остались в прошлом, причем запах тел почти не чувствовался, разве у некоторых бедняг. Шоут, например, прославился вонючими ногами. Женщины вплетали друг другу в волосы бусинки и ракушки. Это все так, смеха ради, говорили они, но их изобретательность росла с каждой неделей.
Некоторые солдаты стали шептаться о чем-то в отсутствие Уокера, а их оружие вдруг запестрело резьбой. Они вырезали на пластиковых ложах и прикладах фигурки зверей, библейские изречения, имена подружек. Даже Уокер отрастил у себя на подбородке космы, как у Моисея, – вот где, наверное, было раздолье для пещерных вшей, которые буквально одолели всех.
Айк теперь почти не отличался от остальных. После происшествия у шахты-2 он старался показываться пореже. Его не видели неделями, встречали только пирамидки из трех зеленых «свечей», обозначающие пригодное для стоянки место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145