Он мешал сдерживать толпу, и тогда Омар поднял его на вытянутую руку и швырнул на сиденье через голову Назияш.
Ногайбек рыдал, а невеста хлестала его по щекам и с визгом кричала:
— Прекрати! Идиот!
Летчик, видимо, совсем пал духом, он жалобно просил:
«Граждане, граждане, мы упадем! Сдайте назад. Мы не сможем сесть. Разобьемся!» н :г Вдруг самолет вздрогнул. Все!
Нет, кажется, еще не конец. Это шасси коснулись полосы. Самолет дрожит всем своим могучим телом, и только что плачущие, рыдающие люди вдруг сразу как-то приумолкли, наступила тишина! «Интересное все же существо человек!» Подрагивая, самолет наконец остановился, все застыли на своих местах —сидя, стоя, лежа.
Какое-то время в салоне не было слышно ни звука,
только потрескивал невыключенный динамик, будто в него забралась мышь, но вот он сказал спокойно и ровно:
«Граждане пассажиры, наш самолет совершил посадку. Все благополучно, поздравляю вас!»
В салоне началось болезненное, лихорадочное оживление. Люди неестественно громко разговаривали, смеялись. «Интересное существо человек!» Подали трап, открыли двери, в чрево самолета ворвался свежий воздух. Омар увидел ряды пожарных машин и машин «скорой помощи». В первом салоне белые халаты нагнулись над кем-то.
— Сердце разорвалось...— услышал Омар шепот.
Когда он сошел на землю и оглянулся, укутанный белой пеной усталый самолет, казалось, дремал. Терпевших аварию пассажиров собрали всех вместе.
— Стойте здесь и никуда не расходитесь! — предупредили дежурные.
Вещей у Омара не было. Он надел темные очки, ловко обошел дежурную и ускользнул от своих товарищей по несчастью. В зале он услышал такие разговоры:
— Говорят, некоторые сошли с ума...
— Много от разрыва сердца умирало!
Он устроился в одном из тихих уголков зала, и только теперь пережитое дало о себе знать, руки и ноги задрожали, щеки и веки стали дергаться, зубы тоже застучали, выбивая дробь. Хоть душа и была спокойна, а тело- то, оказывается, боялось. Не страшилось сознание, но страшилась материя. Да... трусом человека делает тело, сотворенное из глины и воды! Он с ненавистью взглянул на дрожавшие руки. Все зло в жизни от трусости!
Он увидел стоящую в центре зала Назияш, ее окружили парни и девушки, наверное, те, что встречали жениха и невесту. Назияш заметила Омара, сказала что-то своим, помахала ему рукой и направилась к нему.
Когда она подошла, он увидел, что у нее от слез опухли веки. Она улыбнулась, но улыбка была вымученная.
— О... Омар... ага, как вы и говорили: разорвались тучи в небе... Я не выйду замуж за Ногайбека. Но его родные... его друзья... они не отпускают меня, не покупают обратно билета...
Омар вынул из кармана деньги и протянул Назияш, пожал ей руку.
— Будь здорова, живи счастливо.
— Спасибо, ага, я занесу деньги, когда буду в Ортасе,
Омар ничего не ответил.
Претория
ВТОРАЯ
Тетрадь четвертая
Они приехали в Алма-Ату в один день, но, конечно, и не подозревали об этом. Райгуль прибыла поездом номер семь вечером, в шесть часов сорок минут; Аспанбай сошел с девяноста девятого, скорого, в семь десять. Райгуль долго стояла с чемоданами в зале ожидания. Она много слышала о больших городах, но приехала сюда впервые.
Али — «дядя» Аспанбая — важно сел в такси, важно посмотрел сквозь черные очки, важным голосом произнес:
— Гостиница «Медео»! — Этого ему показалось мало, так же важно он добавил:—Поезжайте верхней дорогой, ближе к горам! — Похоже, он хотел удивить Аспанбая, который никогда не видел ни Алма-Аты, ни Алатау. Прикурил сигару, несколько раз глубоко затянулся и, сделав величественный жест рукой, точно показывал построенный им самим дом, торжественно изрек:— Вот они, Алатау! О Алатау! Вы — единственные в мире.
Весь день глядевшее на землю солнце устало и покраснело от усталости. Оно окрасило склоны и ущелья Алатау, сделав их похожими на красные разверзнутые пасти. Это было единственное сравнение, которое пришло на ум Али, единственное и сердитое, потому что тоска по Алма-Ате, по своему сыну, по дому все больше угнетала его, и чем ближе он был к ним, тем больше одолевала его злость на свою судьбу, тоже похожую на красную пасть Алатау; он, как дикий зверь, попавший в сети, готов был загрызть (всякого, кто встанет ему поперек дороги.
...Вместе с Райгуль приехала ее сверстница, Гульмайран. Она Схмелее подруги. Бывала раньше в городе, умела-объясниться1 по-русски. Короткая модная стрижка, мини-юбка. Оставив Райгуль караулить чемоданы, она ушла разузнать дорогу. Время от времени Гульмайран подходит к подруге и говорит одно и то же: «Стоишь? Ну, стой. Ты представляешь, все говорят по-разному. Как бы нам не проплутать, пойду еще порасспрашиваю!» — добавляет она и уходит. Уходит надолго. Райгуль стоит возле чемоданов как вкопанная. В зале ожидания свободных скамеек много, но ей не приходит в голову присесть. А вдруг за место берут плату? Ноги устали, ноет поясница...
Злость в душе Али стала утихать. Он начал обращать внимание на новые дома, на молодые скверы, которых еще не было полтора года назад, уделил внимание и Аспанбаю, стал сообщать ему сведения о городе, об Алатау:
— У Алатау есть удивительное свойство: чем ближе ты к ним подъезжаешь, тем больше они от тебя отдаляются, а чем больше отдаляешься, тем все выше и выше они кажутся. Это ты должен знать, братец! Обрати на это внимание.— Али, очевидно, всерьез взялся за образование своего «племянника». Когда въехали на проспект Ленина, он не преминул объяснить, что эти высоченные дома были построены всего полтора года назад, а когда попали в ущелье Медео, принялся излагать историю этих мест и ближайших рек — Алмаатинки, Тургень, Карагалинки. Не забыл он и про историю гор: Кши — Младшая, Конур — Коричневая, наверное, оттого, что здесь текут быстрые глинистые воды. Улкен— Большая гора.—Ты знаешь, что я родился на Алтае,—продолжал он,— но вырос все же в объятьях Алатау. Вся жизнь моя прошла в Алма-Ате. Трудно сказать, кто величавее и кто старше — Алтай или Алатау, но сердце мое здесь, в Алма-Ате!
Белая гостиница в ущелье Медео, поросшем хвойными деревьями, была похожа на белый корабль, плывущий по зеленому морю. От одного только взгляда на нее радовалась душа. Заплатив с лихвой таксисту и вручив чемодан Аспанбаю, Али, восторженный, ступил в холл гостиницы. И здесь ему повезло! Завидев его, моложавая администраторша заулыбалась:
— Али-ага! Давненько мы вас не видели! Далеко, наверно, путешествовали?
— Угадали. Я вернулся из дальних странствий. Почти два года прожил на Алтае...
Эта женщина с приятным лицом кажется такой знакомой. Где же он ее видел? И ведь вроде бы даже знал, как ее зовут... Да, Али, стареть ты начал, а жаль!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Ногайбек рыдал, а невеста хлестала его по щекам и с визгом кричала:
— Прекрати! Идиот!
Летчик, видимо, совсем пал духом, он жалобно просил:
«Граждане, граждане, мы упадем! Сдайте назад. Мы не сможем сесть. Разобьемся!» н :г Вдруг самолет вздрогнул. Все!
Нет, кажется, еще не конец. Это шасси коснулись полосы. Самолет дрожит всем своим могучим телом, и только что плачущие, рыдающие люди вдруг сразу как-то приумолкли, наступила тишина! «Интересное все же существо человек!» Подрагивая, самолет наконец остановился, все застыли на своих местах —сидя, стоя, лежа.
Какое-то время в салоне не было слышно ни звука,
только потрескивал невыключенный динамик, будто в него забралась мышь, но вот он сказал спокойно и ровно:
«Граждане пассажиры, наш самолет совершил посадку. Все благополучно, поздравляю вас!»
В салоне началось болезненное, лихорадочное оживление. Люди неестественно громко разговаривали, смеялись. «Интересное существо человек!» Подали трап, открыли двери, в чрево самолета ворвался свежий воздух. Омар увидел ряды пожарных машин и машин «скорой помощи». В первом салоне белые халаты нагнулись над кем-то.
— Сердце разорвалось...— услышал Омар шепот.
Когда он сошел на землю и оглянулся, укутанный белой пеной усталый самолет, казалось, дремал. Терпевших аварию пассажиров собрали всех вместе.
— Стойте здесь и никуда не расходитесь! — предупредили дежурные.
Вещей у Омара не было. Он надел темные очки, ловко обошел дежурную и ускользнул от своих товарищей по несчастью. В зале он услышал такие разговоры:
— Говорят, некоторые сошли с ума...
— Много от разрыва сердца умирало!
Он устроился в одном из тихих уголков зала, и только теперь пережитое дало о себе знать, руки и ноги задрожали, щеки и веки стали дергаться, зубы тоже застучали, выбивая дробь. Хоть душа и была спокойна, а тело- то, оказывается, боялось. Не страшилось сознание, но страшилась материя. Да... трусом человека делает тело, сотворенное из глины и воды! Он с ненавистью взглянул на дрожавшие руки. Все зло в жизни от трусости!
Он увидел стоящую в центре зала Назияш, ее окружили парни и девушки, наверное, те, что встречали жениха и невесту. Назияш заметила Омара, сказала что-то своим, помахала ему рукой и направилась к нему.
Когда она подошла, он увидел, что у нее от слез опухли веки. Она улыбнулась, но улыбка была вымученная.
— О... Омар... ага, как вы и говорили: разорвались тучи в небе... Я не выйду замуж за Ногайбека. Но его родные... его друзья... они не отпускают меня, не покупают обратно билета...
Омар вынул из кармана деньги и протянул Назияш, пожал ей руку.
— Будь здорова, живи счастливо.
— Спасибо, ага, я занесу деньги, когда буду в Ортасе,
Омар ничего не ответил.
Претория
ВТОРАЯ
Тетрадь четвертая
Они приехали в Алма-Ату в один день, но, конечно, и не подозревали об этом. Райгуль прибыла поездом номер семь вечером, в шесть часов сорок минут; Аспанбай сошел с девяноста девятого, скорого, в семь десять. Райгуль долго стояла с чемоданами в зале ожидания. Она много слышала о больших городах, но приехала сюда впервые.
Али — «дядя» Аспанбая — важно сел в такси, важно посмотрел сквозь черные очки, важным голосом произнес:
— Гостиница «Медео»! — Этого ему показалось мало, так же важно он добавил:—Поезжайте верхней дорогой, ближе к горам! — Похоже, он хотел удивить Аспанбая, который никогда не видел ни Алма-Аты, ни Алатау. Прикурил сигару, несколько раз глубоко затянулся и, сделав величественный жест рукой, точно показывал построенный им самим дом, торжественно изрек:— Вот они, Алатау! О Алатау! Вы — единственные в мире.
Весь день глядевшее на землю солнце устало и покраснело от усталости. Оно окрасило склоны и ущелья Алатау, сделав их похожими на красные разверзнутые пасти. Это было единственное сравнение, которое пришло на ум Али, единственное и сердитое, потому что тоска по Алма-Ате, по своему сыну, по дому все больше угнетала его, и чем ближе он был к ним, тем больше одолевала его злость на свою судьбу, тоже похожую на красную пасть Алатау; он, как дикий зверь, попавший в сети, готов был загрызть (всякого, кто встанет ему поперек дороги.
...Вместе с Райгуль приехала ее сверстница, Гульмайран. Она Схмелее подруги. Бывала раньше в городе, умела-объясниться1 по-русски. Короткая модная стрижка, мини-юбка. Оставив Райгуль караулить чемоданы, она ушла разузнать дорогу. Время от времени Гульмайран подходит к подруге и говорит одно и то же: «Стоишь? Ну, стой. Ты представляешь, все говорят по-разному. Как бы нам не проплутать, пойду еще порасспрашиваю!» — добавляет она и уходит. Уходит надолго. Райгуль стоит возле чемоданов как вкопанная. В зале ожидания свободных скамеек много, но ей не приходит в голову присесть. А вдруг за место берут плату? Ноги устали, ноет поясница...
Злость в душе Али стала утихать. Он начал обращать внимание на новые дома, на молодые скверы, которых еще не было полтора года назад, уделил внимание и Аспанбаю, стал сообщать ему сведения о городе, об Алатау:
— У Алатау есть удивительное свойство: чем ближе ты к ним подъезжаешь, тем больше они от тебя отдаляются, а чем больше отдаляешься, тем все выше и выше они кажутся. Это ты должен знать, братец! Обрати на это внимание.— Али, очевидно, всерьез взялся за образование своего «племянника». Когда въехали на проспект Ленина, он не преминул объяснить, что эти высоченные дома были построены всего полтора года назад, а когда попали в ущелье Медео, принялся излагать историю этих мест и ближайших рек — Алмаатинки, Тургень, Карагалинки. Не забыл он и про историю гор: Кши — Младшая, Конур — Коричневая, наверное, оттого, что здесь текут быстрые глинистые воды. Улкен— Большая гора.—Ты знаешь, что я родился на Алтае,—продолжал он,— но вырос все же в объятьях Алатау. Вся жизнь моя прошла в Алма-Ате. Трудно сказать, кто величавее и кто старше — Алтай или Алатау, но сердце мое здесь, в Алма-Ате!
Белая гостиница в ущелье Медео, поросшем хвойными деревьями, была похожа на белый корабль, плывущий по зеленому морю. От одного только взгляда на нее радовалась душа. Заплатив с лихвой таксисту и вручив чемодан Аспанбаю, Али, восторженный, ступил в холл гостиницы. И здесь ему повезло! Завидев его, моложавая администраторша заулыбалась:
— Али-ага! Давненько мы вас не видели! Далеко, наверно, путешествовали?
— Угадали. Я вернулся из дальних странствий. Почти два года прожил на Алтае...
Эта женщина с приятным лицом кажется такой знакомой. Где же он ее видел? И ведь вроде бы даже знал, как ее зовут... Да, Али, стареть ты начал, а жаль!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137