Характер Тю-тю-тю определяла одна особенность: она была страшной трусихой, всего боялась, всего остерегалась. Когда автобусы привезли их в лагерь, Тю-тю-тю начала с того, что тщательно осмотрела комнату, которая досталась им с Нэлей Самсоновной, заглянула во все уголки, закуткой, во все щели в полу и потолке: не заползет ли какое насекомое, червяк, муравей или, не приведи господь, что-нибудь похуже — змея, скорпион... Она осмотрела стекла на окнах, запоры на дверях: целы ли, нет ли опасности заболеть от случайного сквозняка, и, когда оказалось, что все в порядке, Тю-тю-тю немного успокоилась. Но поздно вечером ее охватило новое опасение и теперь уж не покидало до самого утра: а какова эта девчонка-художница? Не легкомысленна ли? Каковы ее понятия о чести-совести? Каковы моральные устои? Правда, в лагере, кроме Матекова да сторожа, мужчин нет, но все равно, до чего ненадежна современная молодежь!
Тю-тю-тю добрую половину ночи не могла заснуть, при малейшем скрипе кровати Нэли отрывала голову от подушки и в ужасе всматривалась в темноту; только к утру, когда убедилась, что девушка всю ночь спокойно проспала на своей постели, душа поварихи немного успокоилась: кажется, хорошая девочка! На следующий день к вечеру Нэля вернулась с работы больная, у нее поднялся жар, ночью она даже вскакивала и бредила; Тю-тю-тю хлопотала около нее, прикладывала мокрые полотенца ко лбу и пяткам девушки, кипятила чай, давала лекарства. Утром Нэля не смогла подняться на работу, осталась дома, но температура спала, и, если бы не бледность, можно было подумать, что девушка выздоровела. Нэлю пришел проведать Матеков, она попросила его прислать Дулата: пусть будет моей няней. Тю-тю-тю очень удивилась, ведь сколько девочек в лагере, а Нэля почему-то просит прислать парня! Почему это? Может, неспроста? Нет ли тут какой подоплеки? Весь день она нервничала, чего-то опасалась, хотя сама, в общем, находилась дома. Тю-тю-тю готовила на кухне обед, а все мысли ее были там, в комнате: как Дулат и Нэля? Что они делают? Хоть и ученик, а мало ли... молодая девушка должна всегда быть начеку! Тю-тю-тю часто придумывала разные поводы, чтобы забежать в комнату и проверить, но, слава богу, все было в норме. Когда бы повариха ни заходила, видела она всегда одну и ту же картину: Нэля лежала, укрывшись одеялом до подбородка, а Дулат сидел на стуле и читал книгу вслух.
Тю-тю-тю человек честный, порядочный; она и других заставит быть такими же, она бдительно охраняет честь окружающих, никому не позволит свернуть с дороги. Можно, наверно, было и не обращать внимания на выходку Нэли, но все же поостеречься не вредно, надо на всякий
случай сказать Матекову: ведь если вовремя не принять меры, можно попасть в ужасное положение.
Тю-тю-тю ничему такому дороги не даст, сделает все, что в ее силах; после обеда она поделилась своими соображениями с Матековым, конечно, сообщила ему все негромко, без шума, сообщила только для того, чтобы спасти Нэлю и остальных от беды; сама, правда, ничего не видела, о плохом и думать не хотела, но, как говорится, береженого бог бережет: по летам хоть мальчик и молод, но глядите, какой высокий, здоровый, вон как вымахал! Матеков ничего не ответил, но задумался, и результат его размышлений был таков: после обеда он выгнал Дулата на работу.
— Отдохнул утром, ну и хватит баклуши бить! А около Нэли Самсоновны останется кто-нибудь из девочек.
— Мне все равно! — хмыкнул Дулат и вместе со своим классом отправился в поле.
Как уже говорилось, Матеков ничего не ответил Тю-тю-тю, но задумался крепко; если сын вырос похожим на отца, то от него всего можно ожидать, гляди-ка, молоко на губах не обсохло, а уж что вытворяет! А Нэля? Ей- то с чего бы? Но, известное дело, сама природа женщин не вызывает доверия. Матеков вспомнил Катиру. Когда они поженились, она была вот такая же, похожая на Нэлю, симпатичная девушка, с глазами покорными, как у телки, стеснительная, скромная; она не понимала тогда, что такое лживость, скрытность, обман. Вообще она мало что знала о жизни, и многому научил ее сам Матеков.
— Разве? — часто спрашивала она, краснея от смущения, и повиновалась мужу.
Мог ли Матеков предположить тогда, что сам выпустит джинна из бутылки, что скромница перестанет быть покорной и в один прекрасный день заявит: «Матеков, ты не мужчина!» Да, женщины по самой своей природе испорченные существа.
На равнине между холмами — шестьдесят гектаров картофеля, надо окучить его в течение двух недель. Сейчас ребята с тяпками в руках движутся по нолю, каждый по своему рядку, оставляя за собой окученные кусты. Дулат и Подкова, самые рослые из всех, обогнали остальных и ушли далеко вперед.
«Эх, халтурщики,—думал Матеков, наблюдая за ними,— вечно делают полдела; интересно, что вы там наработали, не иначе как машете тяпками, еле земли касаетесь, сплошное очковтирательство. Идут впереди всех; подумаешь, ударники. Я-то не видел ни одного по-настоящему преданного делу человека, все хитрецы, все вредители!»
Матеков решил проверить работу Дулата и Подковы, разоблачить их, обвинить в недобросовестности и при всех бросить им это в лицо. А потом, по приезде в город, еще разок устроить разговор, но уже серьезный, о сыне, растущем под влиянием развратного родителя.
Матеков шел по борозде, на которой работали Дулат и Подкова, и тщательно проверял кустик за кустиком,— все было сделано честно. Неужели работают на совесть?— тревожно подумал Матеков. Да нет, не может быть, сейчас найдем погрешность; ну вот, пожалуйста, вот Подкова обрубил корешок, еще один. О, а вот и Дулат обрубил корешок! Все, довольно. Ну и вредители, колхозники работают, не щадя себя, не покладая рук, а они... Разве у таких заболит душа о государственном деле?..
— Ниеталиев! Степанов! — пронзительно закричал Матеков.— Ребята! Сюда! Идите сюда! Скорее!
Пока все семьдесят человек не собрались вокруг него, Матеков не говорил ни слова, стоял, сохраняя весомое, многозначительное молчание. В руках он держал два куста молодой картошки с едва распустившимися цветами.
— Ниеталиев! Степанов! Выйдите-ка на середину! — приказал он.
Дулат и Подкова повиновались.
— Что это? — спросил Матеков тихим, срывающимся от ненависти голосом, приблизив кусты к глазам Дулата.
— Картошка! — уверенно ответил Дулат.
— Нет, что это, я тебя спрашиваю? — Матеков сорвался на визг и почти ткнул кустом в лицо мальчику.
Дулат окаменел: его посмели оскорбить при всем классе, посмели сунуть ему в лицо этот грязный куст! Он даже сам не заметил, как изо всех сил ударил по наглой руке, изо всех сил оттолкнул ее от себя. Матеков стоял побагровев, не зная, что делать дальше; он почувствовал, что дети сейчас засмеются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137