В два часа актив закончился, и народ разошелся. Когда он увидел, как люди покидают зал, стало не по себе: затосковал по работе. Душа у него завыла, как голодная собака. Люди трудятся, а он... Чтобы отвлечь себя от неприятных мыслей, стал вспоминать строки из богатырского эпоса:
Слушай, батыр благородный, если ты слушать умеешь. Слово к тебе обращает мудрый Сапыра-певец. Хан и народ благочтивый просят сказать тебе слово. Если ты внемлешь акыну, буду с тобой говорить. Коль благородством одарен, ты откажись от девчонки. Ты ж не беспечный ребенок, чтобы резвиться без дум. Хан ваш, великий владыка, вашей души повелитель, просит принять дар от сердца, но и его одарить. Сокол вам нужен? Возьмите, озеро — место охоты, нужен скакун быстрокрылый— он вам от сердца дарит. Саблю возьми золотую и пристегни ее к стану. Дарит соболию шапку — ты же девчонку отдай! Сильных пятьсот атанов будешь гонять до Шагана, столько же в дар получишь дойных кобылиц. Пятьсот аулов будут тебе подвластны, правь и селись где захочешь, только девчонку отдай!
В хорошем настроении они пришли домой, поели куырдаку — жаркого, попили чаю, занавесили окна и уснули.
Когда солнце стало садиться, они вышли из дома, миновав центр, вошли в парк, потом заглянули в местный клуб. Омар все это время был в приподнятом настроении. Да, все же как ни трудно любится, разлюбить легко. Хорошо, что он увидел ее сегодня. Усохла, почернела. Он явно к ней охладел. И посмотреть не на что. Так Что, Омар, возвращайся-ка домой, напевая себе под нос. Все же проклятый ты богом человек! Из-за кого-то чуть не разбил свою семью, нет, ты не создан быть рабом чувства. И разумом и чувствами ты управлять пока в силе. Чувства преходящи, а разум вечен. Да, да, бросай все, Омар, и возвращайся домой! Есть люди, которые жаждут твоего окончательного падения, встань против них, защити свою попранную честь; есть незавершенные дела — возьми и эту крепость; ты потерял общий язык с женой, объяснись с ней. Ведь ты человек, а не грязь под ногтями. Когда ты пришел в этот мир, судьба взвалила на тебя нелегкую ношу. Давай тащи ее. Что было бы, если бы мужчины, способные защитить свой народ от врагов, гоняли бы по аулу собак? Ведь позор был бы. Не забывай об этом, не забывай об этом, не забывай об этом...
Проснулся он в каком-то безотчетном страхе, внутри то холодело, то сжималось. Душу томит сожаление о чем- то. О чем? Может, гложет его совесть, что совершил что-то постыдное? Он солгал? Кому? Может быть, себе?
Помнится, когда-то давно, в день окончания школы, он в первый раз выпил. Все как будто было нормально, а когда очнулся, то увидел, что лежит возле коровника на навозной куче. Вот тогда тоже его мучил стыд. Он не подумал — где лежу, а пытался вспомнить, что же он натворил вчера? Перед глазами стояли кимешеки, как саваны. «Сплошные саваны. Белые саваны. Какой ужас!»
Потом узнал: он забрел в комнату, где старухи собрались разговеться после заката солнца, как того требует мусульманский пост, ходил по дастархану,— ведь казахи стелют скатерть прямо на кошму, разбил посуду.
Долго он не знал, куда девать глаза от стыда. Лучше б мне умереть! — желал он себе. Все это не забыто до сих пор. Как вспомнит, прошибает холодный пот.
Сейчас он проснулся в таком же состоянии, как и когда-то давно. Чувство какой-то неосознанной вины травит ; душу. Что я натворил? Что я натворил? Почему меня в такую душную ночь трясет озноб? У меня лихорадка? Откуда чувство стыда? Что я натворил, и сам не знаю. Он оделся. Зачем оделся? Куда собрался? Непонятно.
Толбасы, оказывается, не спал. Он кашлянул и сказал:
— Ты бы лег, Омар, уже поздно, едва ли она сможет ускользнуть от мужа.
Вот теперь и дошло до Омара, куда он собрался: он встал, чтобы пойти к Улмекен. Весь огонь в груди — стыд, сожаление, боль — все было связано с нею. Что-то неладное было в его сегодняшнем лихорадочном веселье. Похоже на вспышку жара в человеческом теле, прежде чем остыть навсегда, а может быть, это эйфория — неестественный взрыв веселья? Как же он весь день старался обмануть себя, ругал, предавал Улмекен, как же он не пожалел свою единственную, свою дорогую, свою любимую!
«Не сможет ускользнуть от мужа». Да разве дело в том, сможет или не сможет она сейчас уйти от мужа? Дело не в этом. Сейчас Омар пойдет туда, где он ее встретил днем. Зачем он пойдет? Непонятно. Но пойти надо.
Он пришел к реке. Тишина. Весь мир дремлет. Обкусанная луна, как единственный глаз циклопа, только она поглядывает за ним из-за темных ветвей. Пасть водоворота все так же ненасытна, с храпом и хлюпаньем, как обжора, сосет свой бок. Омар сел на крутой обрыв. Согреться так и не может. Вечер душный, а его трясет.
Вдруг он ощутил на себе чей-то взгляд. Он поднялся, посмотрел в сторону корпусов санатория и увидел, как кто-то вышел из-за ствола толстого дерева и шагнул к нему. Они побежали навстречу друг другу — он и она. Руки их сплелись в объятии, он ненасытно целовал ее, она что-то шептала и плакала. Прищурив единственный глаз, циклоп смотрел на них. Происходило что-то непонятное: или вода уходила в песок, или песок тонул в воде...
А после Улмекен опять плакала, умоляла:
— Прости меня, мой милый, я поступила по-бабьи, я обидела тебя, прости... Я хотела сделать тебе больно, чтобы ты возненавидел меня. Я тогда себя боялась... Женщина вынослива... Выносливее мужчины, но со своим сердцем ей не сладить... Тогда я хотела, чтобы мое сердце превратилось в камень. Но ты все-таки приехал ко мне, ты приехал за мной! Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю... Послушай, любовь не вечна. Жизнь человека коротка, а любовь еще короче... Но сущность любви намного глубже, чем сущность самой жизни. Любовь прекрасна не продолжительностью, а глубиной... Мы полюбили друг друга, и пусть это останется в наших душах как прекрасный дар. Плоть ненасытна... Кажется, я говорю лишнее... Но я должна сейчас сказать все, что думаю, потом уже такого не будет. Страсть — это еще не вся любовь. Если сравнить любовь вот с этой рекой, то страсть — вот эта яма, этот водоворот. Если в реке будет много таких водоворотов, разве реке не грозит иссякнуть? Отсюда и желание, отсюда и отвращение... Когда любишь, готов пожертвовать всем для другого... У тебя семья, дом... У меня тоже есть очаг, хоть дрова в нем лишь тлеют, но я поддерживаю огонек, поддерживаю.. А что делать? На чужом несчастье счастья не построишь... Вспомни, как говорят русские: везде хорошо, где нас нет... Сейчас нам кажется, что если мы сойдемся, жизнь наша будет лишь радостной и лучезарной. Это не так. Я ведь не ангел, а одна из земных женщин, которые носят юбки. Пройдет полгода, год, и ты поймешь, что я самая обыкновенная женщина, из мяса и костей, й тогда ты вспомнишь свою жену и скажешь: а какая разница между той и этой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Слушай, батыр благородный, если ты слушать умеешь. Слово к тебе обращает мудрый Сапыра-певец. Хан и народ благочтивый просят сказать тебе слово. Если ты внемлешь акыну, буду с тобой говорить. Коль благородством одарен, ты откажись от девчонки. Ты ж не беспечный ребенок, чтобы резвиться без дум. Хан ваш, великий владыка, вашей души повелитель, просит принять дар от сердца, но и его одарить. Сокол вам нужен? Возьмите, озеро — место охоты, нужен скакун быстрокрылый— он вам от сердца дарит. Саблю возьми золотую и пристегни ее к стану. Дарит соболию шапку — ты же девчонку отдай! Сильных пятьсот атанов будешь гонять до Шагана, столько же в дар получишь дойных кобылиц. Пятьсот аулов будут тебе подвластны, правь и селись где захочешь, только девчонку отдай!
В хорошем настроении они пришли домой, поели куырдаку — жаркого, попили чаю, занавесили окна и уснули.
Когда солнце стало садиться, они вышли из дома, миновав центр, вошли в парк, потом заглянули в местный клуб. Омар все это время был в приподнятом настроении. Да, все же как ни трудно любится, разлюбить легко. Хорошо, что он увидел ее сегодня. Усохла, почернела. Он явно к ней охладел. И посмотреть не на что. Так Что, Омар, возвращайся-ка домой, напевая себе под нос. Все же проклятый ты богом человек! Из-за кого-то чуть не разбил свою семью, нет, ты не создан быть рабом чувства. И разумом и чувствами ты управлять пока в силе. Чувства преходящи, а разум вечен. Да, да, бросай все, Омар, и возвращайся домой! Есть люди, которые жаждут твоего окончательного падения, встань против них, защити свою попранную честь; есть незавершенные дела — возьми и эту крепость; ты потерял общий язык с женой, объяснись с ней. Ведь ты человек, а не грязь под ногтями. Когда ты пришел в этот мир, судьба взвалила на тебя нелегкую ношу. Давай тащи ее. Что было бы, если бы мужчины, способные защитить свой народ от врагов, гоняли бы по аулу собак? Ведь позор был бы. Не забывай об этом, не забывай об этом, не забывай об этом...
Проснулся он в каком-то безотчетном страхе, внутри то холодело, то сжималось. Душу томит сожаление о чем- то. О чем? Может, гложет его совесть, что совершил что-то постыдное? Он солгал? Кому? Может быть, себе?
Помнится, когда-то давно, в день окончания школы, он в первый раз выпил. Все как будто было нормально, а когда очнулся, то увидел, что лежит возле коровника на навозной куче. Вот тогда тоже его мучил стыд. Он не подумал — где лежу, а пытался вспомнить, что же он натворил вчера? Перед глазами стояли кимешеки, как саваны. «Сплошные саваны. Белые саваны. Какой ужас!»
Потом узнал: он забрел в комнату, где старухи собрались разговеться после заката солнца, как того требует мусульманский пост, ходил по дастархану,— ведь казахи стелют скатерть прямо на кошму, разбил посуду.
Долго он не знал, куда девать глаза от стыда. Лучше б мне умереть! — желал он себе. Все это не забыто до сих пор. Как вспомнит, прошибает холодный пот.
Сейчас он проснулся в таком же состоянии, как и когда-то давно. Чувство какой-то неосознанной вины травит ; душу. Что я натворил? Что я натворил? Почему меня в такую душную ночь трясет озноб? У меня лихорадка? Откуда чувство стыда? Что я натворил, и сам не знаю. Он оделся. Зачем оделся? Куда собрался? Непонятно.
Толбасы, оказывается, не спал. Он кашлянул и сказал:
— Ты бы лег, Омар, уже поздно, едва ли она сможет ускользнуть от мужа.
Вот теперь и дошло до Омара, куда он собрался: он встал, чтобы пойти к Улмекен. Весь огонь в груди — стыд, сожаление, боль — все было связано с нею. Что-то неладное было в его сегодняшнем лихорадочном веселье. Похоже на вспышку жара в человеческом теле, прежде чем остыть навсегда, а может быть, это эйфория — неестественный взрыв веселья? Как же он весь день старался обмануть себя, ругал, предавал Улмекен, как же он не пожалел свою единственную, свою дорогую, свою любимую!
«Не сможет ускользнуть от мужа». Да разве дело в том, сможет или не сможет она сейчас уйти от мужа? Дело не в этом. Сейчас Омар пойдет туда, где он ее встретил днем. Зачем он пойдет? Непонятно. Но пойти надо.
Он пришел к реке. Тишина. Весь мир дремлет. Обкусанная луна, как единственный глаз циклопа, только она поглядывает за ним из-за темных ветвей. Пасть водоворота все так же ненасытна, с храпом и хлюпаньем, как обжора, сосет свой бок. Омар сел на крутой обрыв. Согреться так и не может. Вечер душный, а его трясет.
Вдруг он ощутил на себе чей-то взгляд. Он поднялся, посмотрел в сторону корпусов санатория и увидел, как кто-то вышел из-за ствола толстого дерева и шагнул к нему. Они побежали навстречу друг другу — он и она. Руки их сплелись в объятии, он ненасытно целовал ее, она что-то шептала и плакала. Прищурив единственный глаз, циклоп смотрел на них. Происходило что-то непонятное: или вода уходила в песок, или песок тонул в воде...
А после Улмекен опять плакала, умоляла:
— Прости меня, мой милый, я поступила по-бабьи, я обидела тебя, прости... Я хотела сделать тебе больно, чтобы ты возненавидел меня. Я тогда себя боялась... Женщина вынослива... Выносливее мужчины, но со своим сердцем ей не сладить... Тогда я хотела, чтобы мое сердце превратилось в камень. Но ты все-таки приехал ко мне, ты приехал за мной! Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю... Послушай, любовь не вечна. Жизнь человека коротка, а любовь еще короче... Но сущность любви намного глубже, чем сущность самой жизни. Любовь прекрасна не продолжительностью, а глубиной... Мы полюбили друг друга, и пусть это останется в наших душах как прекрасный дар. Плоть ненасытна... Кажется, я говорю лишнее... Но я должна сейчас сказать все, что думаю, потом уже такого не будет. Страсть — это еще не вся любовь. Если сравнить любовь вот с этой рекой, то страсть — вот эта яма, этот водоворот. Если в реке будет много таких водоворотов, разве реке не грозит иссякнуть? Отсюда и желание, отсюда и отвращение... Когда любишь, готов пожертвовать всем для другого... У тебя семья, дом... У меня тоже есть очаг, хоть дрова в нем лишь тлеют, но я поддерживаю огонек, поддерживаю.. А что делать? На чужом несчастье счастья не построишь... Вспомни, как говорят русские: везде хорошо, где нас нет... Сейчас нам кажется, что если мы сойдемся, жизнь наша будет лишь радостной и лучезарной. Это не так. Я ведь не ангел, а одна из земных женщин, которые носят юбки. Пройдет полгода, год, и ты поймешь, что я самая обыкновенная женщина, из мяса и костей, й тогда ты вспомнишь свою жену и скажешь: а какая разница между той и этой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137