Но дежурного администратора разочаровывать не нужно. Спросил:
— А сама-то как поживаешь? Давно сюда перешла?
— Да не очень. Гостиницу-то всего с месяц как открыли, вот и перешла. А вы что делали на Алтае? Наверно, материал для книги собирали?
«Значит, она из тех моих знакомых, которым известно, что я писатель. Но кто же она сама?!»
— Что материал! Уезжал по семейным обстоятельствам! Теперь ведь твой «ага» холостяк!
Молодуха умолкла, видимо, смутилась от своего пристрастного допроса. Сказала:
— Вам, конечно, номер нужен. Давайте паспорта!
У Аспанбая, хоть ему и стукнуло девятнадцать, паспорта еще нет, даже свидетельство о рождении утеряно. Но как это объяснить дежурной?
— Давайте запишем его... вашим сыном! — нашлась дежурная.
Это предложение поразило сердце Али как свинцовая пуля, «Вашим сыном!» А Улукбек?!
Молодка выписала им направление в номер, сама проводила на второй этаж, препоручила дежурной по этажу. Эта дежурная, с серыми глазами и копной рыжих волос, напомнила ему его Алию. Она спросила, снова терзая сердце Али: вы с сыном?
Ему повезло, он узнал имена этих женщин.
Администраторша сказала:
— Инжу, это наши уважаемые гости, прошу, отнесись к ним повнимательнее.
— Ну как же, Раечка! Раз ты просишь, о чем речь?!
Али хватило даже на то, чтобы пошутить:
— Инжу — жемчуг! Да я вижу, здесь целая коллекция драгоценный камней!
Пока Гульмайран, принуждая себя быть бойкой, наводила справки у пассажиров и встречающих, солнце уже закатилось. Ни к какому решению девушки не пришли. Гульмайран предложила подруге:
— Давай переночуем на вокзале, а утром, наверно, нам будет легче разыскать этот институт.
— А ругаться никто не будет? — спросила Райгуль, когда они стали располагаться на коричневой блестящей скамье.
Гульмайран снисходительно усмехнулась, успокоила подругу, сходила в буфет и принесла поесть. Принесла и лимонаду. Чтобы дитя не скучало, купила ей в киоске книжку. Райгуль впилась в книжку, а Гульмайран опять исчезла неизвестно куда. Ее исчезновения были только для Райгуль загадкой, Гульмайран же с каждым своим появлением приносила ворох новостей:
— Я сейчас узнала, что в университет конкурс — восемнадцать человек на место, а в пединститут — десять. Завтра везде последний день приема документов!
Новость эта была ужасной.
— Мы уже опоздали, давай отложим учебу до еле* дующего года,— говорила Гульмайран еще в ауле.
Отец и мать Райгуль, не желая отпускать дочь учиться, поддержали ее:
— Гульмайран лучше тебя знает, послушайся ее. Ведь она уже один раз ездила поступать!
Но Райгуль не согласилась с этими доводами и почти насильно потянула за собой Гульмайран. В ауле та прислушивалась к подружке, находясь под ее влиянием, но, как только они оказались в вагоне, Гульмайран, пользуясь своим прошлогодним «опытом» (неважно, что не поступила!), стала командовать: делай то, делай это. Райгуль не сердится, она знает характер Гульмайран: та только с виду властная, а на самом деле твердой своей линии у нее нет, бросается то в одну, то в другую сторону. Райгуль же не такая: решение она принимает не спеша, но если что надумает, то уж не отступит. Вот и теперь ни родители, ни Гульмайран не смогли ее отговорить от поездки в Алма-Ату, а Гульмайран и сама с ней поехала...
На вокзале народу становилось все меньше. На лавках в одиночку дремали пассажиры, иногда их покой нарушал громкоговоритель внезапными щелчками и объявлениями. Постепенно Райгуль привыкла к широким, как степь, просторам вокзала, к его неразборчивому гулу и тоже стала подремывать.
Прибежала в который раз запыхавшаяся Гульмайран. За ней будто гнались: ноздри узкого носика раздуваются, глаза круглые, зрачки расширились так, что не видно белков.
— Слушай... Сейчас сюда подойдут два парня... Они
все время преследуют меня... Если начнут приглашать в ресторан, не соглашайся... Кто их знает, что за люди, а вдруг грабители?—Она говорила испуганно, украдкой, как всегда, когда передавала подружке какую-нибудь сплетню.
— Ну да, преследуют! Сама, наверно, со своими расспросами напоролась на них, трещала как сорока, а теперь тебя преследуют!
— Ей-богу, я ничего особенного им не говорила! Спросила только, знают ли они что про конкурс в институт, я думала, что они тоже приехали поступать...
— И что?
— Они сказали, что тоже только что сошли с поезда, тоже боятся, что опоздали, что документы не примут. А потом осмелели и заговорили про ресторан. Я замахала руками: со мной, дескать, мать-старуха, она убьет меня! — и убежала. Я боюсь, что они следили за мной. Если подойдут, давай будем молчать как камни!
— Ладно. Но если почувствую, что все это ты заварила сама, тогда держись!
— Но я же побожилась тебе! Может, и не подойдут, бог сохранит, но если начнут приставать, я поцарапаю им лица, вот увидишь!
Никто не выследил Гульмайран, и никто к ним не подошел.
Али и Аспанбай поселились в люксе — две комнаты, телевизор, холодильник. Когда они, приняв душ, пошли в ресторан, слова «ваш сын, ваш сын!» эхом продолжали звучать в ушах Али, а желудок давал знать о себе урчанием. Выходит, желудку нет никакого дела до терзаний души?
У Али был точно разработанный план его пребывания в Алма-Ате: он приезжает, устраивается в гостинице, несколько дней не отвлекаясь сидит над очерком об Омаре, затем отвозит очерк знакомому редактору, настоит на скорейшем его опубликовании, сам проследит за этим и только потом начнет «мирные переговоры» с женой. Он попросит у нее сына, если нужно — потребует, уговорит и, взяв мальчика за руку, увезет с собой на Алтай.
Зал ресторана сверкал посудой и накрахмаленными скатертями и подействовал на него как юрта, приготовленная для молодоженов. В сердце Али свила гнездо радость,
настроение заметно поднялось, он заулыбался без причины, но держал , себя в руках крепко, решил не пить, заказал только еду, но тут подумал, что неудобно перед молоденькой официанткой, и добавил к заказу еще сто граммов коньяка. Больше Али себе не позволит, теперь он крепок как камень.
Он остался доволен собой. Выпил коньяк, разделив его на два раза, хорошо поел. Так нужно и впредь. Можно себе позволить изредка выпить, но в норме. Главное — норма.
Его благие намерения были скорректированы другой, не их, официанткой. Она поставила перед Али бутылку коньяка:
— Вон с того стола вам прислали.
Али обернулся в сторону «того» стола, начал рассматривать сидящих. Лица этих четверых молодых мужчин показались ему знакомыми, но он не мог вспомнить, кто же они. Те ему радостно улыбались, в приветствии подымали руки, сжимая ладони и потрясая ими. Он тоже был вынужден таким же образом поприветствовать их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
— А сама-то как поживаешь? Давно сюда перешла?
— Да не очень. Гостиницу-то всего с месяц как открыли, вот и перешла. А вы что делали на Алтае? Наверно, материал для книги собирали?
«Значит, она из тех моих знакомых, которым известно, что я писатель. Но кто же она сама?!»
— Что материал! Уезжал по семейным обстоятельствам! Теперь ведь твой «ага» холостяк!
Молодуха умолкла, видимо, смутилась от своего пристрастного допроса. Сказала:
— Вам, конечно, номер нужен. Давайте паспорта!
У Аспанбая, хоть ему и стукнуло девятнадцать, паспорта еще нет, даже свидетельство о рождении утеряно. Но как это объяснить дежурной?
— Давайте запишем его... вашим сыном! — нашлась дежурная.
Это предложение поразило сердце Али как свинцовая пуля, «Вашим сыном!» А Улукбек?!
Молодка выписала им направление в номер, сама проводила на второй этаж, препоручила дежурной по этажу. Эта дежурная, с серыми глазами и копной рыжих волос, напомнила ему его Алию. Она спросила, снова терзая сердце Али: вы с сыном?
Ему повезло, он узнал имена этих женщин.
Администраторша сказала:
— Инжу, это наши уважаемые гости, прошу, отнесись к ним повнимательнее.
— Ну как же, Раечка! Раз ты просишь, о чем речь?!
Али хватило даже на то, чтобы пошутить:
— Инжу — жемчуг! Да я вижу, здесь целая коллекция драгоценный камней!
Пока Гульмайран, принуждая себя быть бойкой, наводила справки у пассажиров и встречающих, солнце уже закатилось. Ни к какому решению девушки не пришли. Гульмайран предложила подруге:
— Давай переночуем на вокзале, а утром, наверно, нам будет легче разыскать этот институт.
— А ругаться никто не будет? — спросила Райгуль, когда они стали располагаться на коричневой блестящей скамье.
Гульмайран снисходительно усмехнулась, успокоила подругу, сходила в буфет и принесла поесть. Принесла и лимонаду. Чтобы дитя не скучало, купила ей в киоске книжку. Райгуль впилась в книжку, а Гульмайран опять исчезла неизвестно куда. Ее исчезновения были только для Райгуль загадкой, Гульмайран же с каждым своим появлением приносила ворох новостей:
— Я сейчас узнала, что в университет конкурс — восемнадцать человек на место, а в пединститут — десять. Завтра везде последний день приема документов!
Новость эта была ужасной.
— Мы уже опоздали, давай отложим учебу до еле* дующего года,— говорила Гульмайран еще в ауле.
Отец и мать Райгуль, не желая отпускать дочь учиться, поддержали ее:
— Гульмайран лучше тебя знает, послушайся ее. Ведь она уже один раз ездила поступать!
Но Райгуль не согласилась с этими доводами и почти насильно потянула за собой Гульмайран. В ауле та прислушивалась к подружке, находясь под ее влиянием, но, как только они оказались в вагоне, Гульмайран, пользуясь своим прошлогодним «опытом» (неважно, что не поступила!), стала командовать: делай то, делай это. Райгуль не сердится, она знает характер Гульмайран: та только с виду властная, а на самом деле твердой своей линии у нее нет, бросается то в одну, то в другую сторону. Райгуль же не такая: решение она принимает не спеша, но если что надумает, то уж не отступит. Вот и теперь ни родители, ни Гульмайран не смогли ее отговорить от поездки в Алма-Ату, а Гульмайран и сама с ней поехала...
На вокзале народу становилось все меньше. На лавках в одиночку дремали пассажиры, иногда их покой нарушал громкоговоритель внезапными щелчками и объявлениями. Постепенно Райгуль привыкла к широким, как степь, просторам вокзала, к его неразборчивому гулу и тоже стала подремывать.
Прибежала в который раз запыхавшаяся Гульмайран. За ней будто гнались: ноздри узкого носика раздуваются, глаза круглые, зрачки расширились так, что не видно белков.
— Слушай... Сейчас сюда подойдут два парня... Они
все время преследуют меня... Если начнут приглашать в ресторан, не соглашайся... Кто их знает, что за люди, а вдруг грабители?—Она говорила испуганно, украдкой, как всегда, когда передавала подружке какую-нибудь сплетню.
— Ну да, преследуют! Сама, наверно, со своими расспросами напоролась на них, трещала как сорока, а теперь тебя преследуют!
— Ей-богу, я ничего особенного им не говорила! Спросила только, знают ли они что про конкурс в институт, я думала, что они тоже приехали поступать...
— И что?
— Они сказали, что тоже только что сошли с поезда, тоже боятся, что опоздали, что документы не примут. А потом осмелели и заговорили про ресторан. Я замахала руками: со мной, дескать, мать-старуха, она убьет меня! — и убежала. Я боюсь, что они следили за мной. Если подойдут, давай будем молчать как камни!
— Ладно. Но если почувствую, что все это ты заварила сама, тогда держись!
— Но я же побожилась тебе! Может, и не подойдут, бог сохранит, но если начнут приставать, я поцарапаю им лица, вот увидишь!
Никто не выследил Гульмайран, и никто к ним не подошел.
Али и Аспанбай поселились в люксе — две комнаты, телевизор, холодильник. Когда они, приняв душ, пошли в ресторан, слова «ваш сын, ваш сын!» эхом продолжали звучать в ушах Али, а желудок давал знать о себе урчанием. Выходит, желудку нет никакого дела до терзаний души?
У Али был точно разработанный план его пребывания в Алма-Ате: он приезжает, устраивается в гостинице, несколько дней не отвлекаясь сидит над очерком об Омаре, затем отвозит очерк знакомому редактору, настоит на скорейшем его опубликовании, сам проследит за этим и только потом начнет «мирные переговоры» с женой. Он попросит у нее сына, если нужно — потребует, уговорит и, взяв мальчика за руку, увезет с собой на Алтай.
Зал ресторана сверкал посудой и накрахмаленными скатертями и подействовал на него как юрта, приготовленная для молодоженов. В сердце Али свила гнездо радость,
настроение заметно поднялось, он заулыбался без причины, но держал , себя в руках крепко, решил не пить, заказал только еду, но тут подумал, что неудобно перед молоденькой официанткой, и добавил к заказу еще сто граммов коньяка. Больше Али себе не позволит, теперь он крепок как камень.
Он остался доволен собой. Выпил коньяк, разделив его на два раза, хорошо поел. Так нужно и впредь. Можно себе позволить изредка выпить, но в норме. Главное — норма.
Его благие намерения были скорректированы другой, не их, официанткой. Она поставила перед Али бутылку коньяка:
— Вон с того стола вам прислали.
Али обернулся в сторону «того» стола, начал рассматривать сидящих. Лица этих четверых молодых мужчин показались ему знакомыми, но он не мог вспомнить, кто же они. Те ему радостно улыбались, в приветствии подымали руки, сжимая ладони и потрясая ими. Он тоже был вынужден таким же образом поприветствовать их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137