Муса уже немного успокоился, но злость на Уренгея, а
заодно и на весь белый свет никуда не делась. Она затаилась где-то внутри, готовая напомнить о себе в любой момент. Когда расспросили о здоровье, о состоянии скота, когда разместились в юрте и попили кумыса, когда было произнесено: «Пусть земля ей будет пухом!» — Муса сказал:
— Мы спешим, Кошекбай, нам сейчас нужно обратно, необходимо срочно поговорить.
Кошекбай так удивился, что его рука, протягивавшая Аспанбаю чашку с кумысом, застыла в воздухе.
— Что ты говоришь?
— Мы спешим назад...
— Не-е-т! Я не знаю и зиать не хочу о вашей спешке. Парни уже поехали за бараном, будем его резать, вы должны пожить здесь два-три дня, отпущу, когда достойно отметим ваш приезд.
Муса наотрез отказался, он вывел Кошекбая за аул и сразу начал атаку.
— В общем, продашь мне двух-трех баранов по сходной цене,— так закончил он свою речь.
Кошекбай изменился в лице.
— В каком смысле?
— В том, в каком слышал!
— Я... должен продать тебе баранов?,.
— Сделай, будь добр!
— Сколько нужно?
— Говорю, два, ну, три...
— У кого вы остановились в ауле?
— У Уренгея.
— Когда поминки?
— Послезавтра.
— Не надо меня так позорить! Баранов завтра же я попрошу доставить в аул по горам, прямой дорогой. Чтоб я — да продавал тебе?! Не произноси больше этого поганого слова! Понял? Еще раз скажешь — обидишь! Сегодня никуда не отпущу, вы должны у меня переночевать. Как можно уехать, не вкусив бараньей головы? Все! Разговор окончен! В вашем багажнике поместится еще один баран, завтра возьмете его с собой и отвезете в Ортас. Что это за выходки, не пойму! И не стыдно вам, вы же казахи! Да что говорить, вы там, в городе, совсем с ума посходили!
Так Муса и его спутники остались ночевать в ауле.
Путешествие по Алтаю заняло бы бог знает сколько времени, если бы Али и его компания пустились в путь на лошадях; на вертолете они совершили эту поездку за два часа. Вертолет пролетел над холмами Нарына, взмыл вверх над Куршимом, миновал Маркакол, искупался в солнечных бликах -горы Белухи и, плавно летя вдоль русла Большого Ирелена, наконец оказался у озера Самар. Путешественники видели множество зеленых равнин, черных оврагов, горных хребтов, видели аулы, что стреляли в небо прямыми струями дыма, несметное количество скота на летних пастбищах. Особенно красивы были жайляу у озера Самар; подходя к ним, Большой Ирелен, раньше широкий и бурный, словно подорвав свои силы у Красных скал, застенчиво приближался к озеру, но не сливался с ним, а проплывал мимо, словно путник, что не останавливается в ауле, который попадается на его пути.
На западном берегу озера показался большой рубленый дом; это дом Терентия, сказал Омар, к Терентию мы поедем ночевать, сейчас приземлимся вон у того аула, где стоит «Волга», а над одной из юрт висит красный флаг. Посадили вертолет подальше от аула, чтобы не перепугать скот. Все сошли на землю и направились к жели, у которого были привязаны маленькие жеребята; навстречу им уже бежали табунщики.
— Сегодня что-то вертолеты зачастили к нам,— сказал один из них после приветствий.
— А кто еще прилетал?
— Недавно прилетал милицейский вертолет, нас предупредили, мы знаем.
— О чем предупредили? Что вы знаете?
— Ну это... Про тех двоих, что убили старика пасечника.
— Какого пасечника?
— А-а, так вы не в курсе! Говорят, их было двое, оба молодые, один русский, другой казах. Кое-кто из скотоводов говорит, что они прячутся в здешних лесах. На вертолете из Ортаса прилетала милиция, предупредили всех. Говорят, будьте бдительны, если встретите, задержите. Мы про вас тоже сначала подумали, что вы из милиции.
Разговор о преступниках затянулся, поэтому все надолго задержались возле жели.
— Ой, что это с нами, мы даже не пригласили гостей в дом! — хлопнув себя по лбу, воскликнул Кошекбай и со смехом пошел к юрте. Гости направились за ним...
На Улмекен были синие брюки, подчеркивающие крутые бедра, и белая кофточка с рюшками на вороте; ее распущенные волосы свободно лились по груди и спине, она стояла у входа в юрту Кошекбая и придавала всему аулу особую прелесть; Омар увидел Улмекен и сразу насторожился. Когда же Али увидел Улмекен, глаза его потеплели, он обогнал всех и первым подошел к ней.
— Удивительно,—сказал он,—или мир тесен, или нас много. Едем туда, куда не собирались, видим человека, не ожидая увидеть,—и Али протянул ей руку,—рад, здравствуйте!
Улмекен увидела их еще издали, когда они сходили с вертолета, увидела и узнала всех, но по-настоящему увиденным и узнанным был только он, Омар. Улмекен почему- то обрадовалась так, словно к ней приехал родной брат, по которому она стосковалась. Как хорошо, что я сегодня надела эту кофточку, она так идет мне, успела подумать Улмекен; когда Омар разговаривал с табунщиком у жели, Улмекен охватило нетерпение, ей захотелось подойти ближе, но было неудобно. Чего это табунщики их окружили, людей, что ли, не видели, осуждающе качала она головой. Когда группа во главе с Омаром направилась к юрте, Улмекен заулыбалась и даже почувствовала легкое головокружение, она, кажется, не поняла слов Али, который первый протянул ей руку, холодно ответила на его улыбку, пошла прямо навстречу Омару и, наверное от растерянности, повторила ему слова, которые только что сказал ей Али.
— Или мир тесен, или нас много...— И добавила, словно давным-давно знала Омара: — Кто мог подумать, что я здесь встречу вас...
Это мгновение запечатлелось в памяти Али, будто стоп-кадр. Али почувствовал, предположил, а потом понял: эти люди созданы друг для друга! Как я не заметил ничего при той, первой встрече? В глубине души его под слоем пепла уже тлела искорка, которую Али мгновенно удалось погасить: он умел радоваться за других, это было счастливым свойством его характера, свойством, присущим каждому художнику.
Улмекен забыла обо всем, забыла себя; за время беседы, которая длилась часа четыре, она не отрывала взгляд от Омара; она смотрела на него украдкой, смотрела оборачиваясь, смотрела и прямо, не таясь. Это видели все собравшиеся в доме: и молодые, и старые, видели и смущались вместо нее, а Улмекен ничего не замечала. Муса сказал дочери:
— Улмекен, ты, наверно, устала, пойди в другую юрту, отдохни.
Она не слышала его слов, не сводила глаз с Омара, видела только его мужественное лицо, черные глаза, кудрявые волосы, чуть касающиеся своими колечками чистого
высокого лба, длинные белые пальцы музыканта, твердо очерченный рот; неожиданно вспыхнувшее чувство выбросило Улмекен из реальных границ и условностей бытия. Когда Омар смеялся, у нее захватывало дыхание, ей хотелось целовать его красивые губы, действовавшие на нее, как действует на мужчину украшение на шее девушки, Улмекен задыхалась от желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137