Все это Али выслушивал спокойно и даже соглашался.
Осталось только побелить и покрасить дом, а все остальное уже звенит, все готово. И четыреста рублей, что Али берег на шифер, лежат, неизрасходованные, в кармане. На .них можно съездить в Ортас и привести за руку Разию: мол, у меня — сын, у тебя — дочь, вот мы и квиты. Правильно люди говорят: чем болтаться в городе бездомным бродягой и пачкать бумагу, лучше зажить в ауле с семьей и детьми. Уж с университетским-то образованием он найдет здесь работу учителя!
Али решил пока никому не раскрывать свое намерение: родичи начнут судачить, дескать, она уже была у чьего-то порога, еще и сироту с собой приведет, и тому подобное.
«Поставлю их перед фактом, привезу и скажу — любите и жалуйте. Ничего, постепенно привыкнут!»
Али нарядился как на свадьбу: к дорогому костюму из бежевой шерсти очень подошли темно-желтые туфли и коричневый в красную крапинку галстук. Волосы, которые он сбрил начисто перед началом строительства, были сейчас и не длинные, и не короткие, а как раз по моде.
Не привыкший таскать с собой сумку или чемодан, он вышел из дома налегке, как на прогулку. До районного центра добрался на газике Гали, а оттуда, оказывается, в Ортсас летал самолет, так что к обеду он уже был в городе.
Разии, конечно, в это время нет дома, размышлял Али, где она работает, он не знает, не спросил, кажется, сказала, что в кассе, а в городе чего уж много, так это касс, в какой из них искать? Нет, Али подождет до вечера, а потом пойдет к Разии и скажет: кончай разговоры, собирайся! Разия обрадуется, заплачет. Две половины — одно целое, мы еще сможем создать семью, скажет Али. Он так решил, так и сделает!
О том, что Омара на сессии освободили от обязанностей председателя горсовета, он читал в газете, но не думал, что дело передадут в суд. Об этом он услышал в ресторане от соседей по столику и не знал, верить или нет. Известие неприятно поразило Али: такой уж он человек, если кго понравится, душу может отдать, а если возненавидит... Но он не умеет ненавидеть и, кажется, мучается от этого.
Выйдя из ресторана, он решил разыскать Омара. Позвонил на квартиру, но женский голос сделал ему выговор:
— Не знаю, где он, дома нет. И больше не звоните! Не беспокойте, пожалуйста, звонками!
Али оскорбился, стал сокрушаться: и почему благородным людям попадаются такие злые жены? Он огорчился так, будто жена Омара узнала, что звонит именно он, Али, и сказала ему неправду. Вполне возможно, Омар сидит дома. Али прямым ходом направился в горсовет, но у входа дежурный милиционер сухо сказал:
— Берденов больше здесь не работает!
Али ответил ему той же монетой:
— Тогда мне нужен Алексеев! — Он помахал перед носом милиционера членским билетом Союза писателей, и дежурный пропустил его.
— Третий этаж, вторая дверь налево,—сказал он, поднес ладонь к козырьку и щелкнул каблуками. Вот так-то, с
Али шутки плохи! Но что за порядки — если нет бумажки, то человек уже не человек!
Под этим запалом, словно только что потушил пожар, Али вошел в приемную Алексеева. Но тут ему встретилось еще одно препятствие. Пожилая женщина, для которой было все равно, пришел ли человек или втащили шкаф, сказала:
— Сейчас не принимают, пишут доклад.
Али был готов лопнуть от злости.
— Прошу вас сообщить товарищу Алексееву, что пришел член Союза писателей СССР Али Есентаев!
Пожилая женщина резво шмыгнула в дверь и тотчас же вернулась:
— Входите, пожалуйста, товарищ... Есен... таев...
Так-то, на Али не очень-то надавишь!
Алексеев встал из-за стола и пошел ему навстречу, поздоровался.
— Альберт Исаевич,— назвался он. Али протянул удостоверение. Он думал, что Алексеев из вежливости вернет его не глядя, но тот сел на свое место, внимательно прочел фамилию, взглянул на фотографию — на Али и только тогда приступил к разговору:
— Красивое...
Али понял, что он говорит о его удостоверении в солидной красной корочке. Продолжая рассматривать документ, секретарь вспоминал:
— Есентаев... Есентаев...—и уставил глаза в потолок.
— В большинстве случаев я подписываюсь псевдонимом Алтаев.— помог секретарю Али, в душе оскорбившись, что тот не знает его фамилии.
— Ах вот как! Что ж вы сразу не сказали! Алтаев! Я читал в переводе с казахского очерк о моем друге Омаре Берденове. Очень хорошо написали!
— Вот я и приехал узнать о судьбе вашего друга,— сказал Али довольно сухо,—о нем рассказывают разное...
— Да...— сказал Алексеев и надолго замолчал. С фотографической точностью мозг Али успел зафиксировать внешность, манеру разговаривать, жесты Алексеева: «Сибиряк, наверно. Похож на татарина или казаха. Лоб открытый, узнается сын великого русского народа с одним из недостатков — не может управлять своей женой, находится у нее под башмаком... Хватит, хватит, Али! Какое тебе дело до жены Алексеева!»
Показалось, что морщины на лбу Алексеева стали глубже, голос его прозвучал печально:
— Да, положение Омара сложно... Мы хотели закрыть дело, ограничиться взысканием, но школьники опять написали письмо... Говорят, безобразие, что человек, убивший нашего товарища, до сих пор остается на свободе... Дескать, пока он председатель горсовета, дело по справедливости не решится, он, используя служебное положение, мол, запугал отца мальчика и хочет вину свалить на него. Почему-то про мать Омара упомянули... Дескать, бросил старуху в ауле на произвол судьбы, не помогает... Но словно и этого мало. Поступило от Ниеталиева заявление, он пишет, что Омар сознательно стрелял в его сына, мстил за что-то...
— Но при чем здесь мать? Ее-то зачем приплели?
— Неясно, тем более что это неправда. Старушка ни за что не хочет переезжать в город, она ухаживает за родственником своего покойного мужа, который вернулся с войны инвалидом... Ужасное ранение... Осколком снесло кусок черепа, и мозг, незащищенный, пульсирует прямо под кожей. Он одинок, жена его бросила. Но не в этом дело... Мы поручили разобраться самым тщательным образом следователю Кашафову, но то ли он работник неопытный, то ли кто влияет на него, развел волокиту, затянул следствие. Сами понимаете, я не могу вмешиваться в работу следователя, диктовать ему, да и мои распоряжения для них не указ... Но скажу вам откровенно: я настаивал, чтобы Омара до окончания следствия не выводили из бюро, предлагал предоставить ему двухмесячный отпуск без содержания, пока не выяснится суть дела, но товарищи были настроены против. Из семи — один проголосовал «за», один — воздержался. Вы спросите, кто был против вывода из бюро? Вот этот сидящий перед вами человек, первый секретарь горкома партии. Небывалый случай! Даже в обкоме удивились. Это очень сложная ситуация в партийной практике, когда руководитель остается в единственном числе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Осталось только побелить и покрасить дом, а все остальное уже звенит, все готово. И четыреста рублей, что Али берег на шифер, лежат, неизрасходованные, в кармане. На .них можно съездить в Ортас и привести за руку Разию: мол, у меня — сын, у тебя — дочь, вот мы и квиты. Правильно люди говорят: чем болтаться в городе бездомным бродягой и пачкать бумагу, лучше зажить в ауле с семьей и детьми. Уж с университетским-то образованием он найдет здесь работу учителя!
Али решил пока никому не раскрывать свое намерение: родичи начнут судачить, дескать, она уже была у чьего-то порога, еще и сироту с собой приведет, и тому подобное.
«Поставлю их перед фактом, привезу и скажу — любите и жалуйте. Ничего, постепенно привыкнут!»
Али нарядился как на свадьбу: к дорогому костюму из бежевой шерсти очень подошли темно-желтые туфли и коричневый в красную крапинку галстук. Волосы, которые он сбрил начисто перед началом строительства, были сейчас и не длинные, и не короткие, а как раз по моде.
Не привыкший таскать с собой сумку или чемодан, он вышел из дома налегке, как на прогулку. До районного центра добрался на газике Гали, а оттуда, оказывается, в Ортсас летал самолет, так что к обеду он уже был в городе.
Разии, конечно, в это время нет дома, размышлял Али, где она работает, он не знает, не спросил, кажется, сказала, что в кассе, а в городе чего уж много, так это касс, в какой из них искать? Нет, Али подождет до вечера, а потом пойдет к Разии и скажет: кончай разговоры, собирайся! Разия обрадуется, заплачет. Две половины — одно целое, мы еще сможем создать семью, скажет Али. Он так решил, так и сделает!
О том, что Омара на сессии освободили от обязанностей председателя горсовета, он читал в газете, но не думал, что дело передадут в суд. Об этом он услышал в ресторане от соседей по столику и не знал, верить или нет. Известие неприятно поразило Али: такой уж он человек, если кго понравится, душу может отдать, а если возненавидит... Но он не умеет ненавидеть и, кажется, мучается от этого.
Выйдя из ресторана, он решил разыскать Омара. Позвонил на квартиру, но женский голос сделал ему выговор:
— Не знаю, где он, дома нет. И больше не звоните! Не беспокойте, пожалуйста, звонками!
Али оскорбился, стал сокрушаться: и почему благородным людям попадаются такие злые жены? Он огорчился так, будто жена Омара узнала, что звонит именно он, Али, и сказала ему неправду. Вполне возможно, Омар сидит дома. Али прямым ходом направился в горсовет, но у входа дежурный милиционер сухо сказал:
— Берденов больше здесь не работает!
Али ответил ему той же монетой:
— Тогда мне нужен Алексеев! — Он помахал перед носом милиционера членским билетом Союза писателей, и дежурный пропустил его.
— Третий этаж, вторая дверь налево,—сказал он, поднес ладонь к козырьку и щелкнул каблуками. Вот так-то, с
Али шутки плохи! Но что за порядки — если нет бумажки, то человек уже не человек!
Под этим запалом, словно только что потушил пожар, Али вошел в приемную Алексеева. Но тут ему встретилось еще одно препятствие. Пожилая женщина, для которой было все равно, пришел ли человек или втащили шкаф, сказала:
— Сейчас не принимают, пишут доклад.
Али был готов лопнуть от злости.
— Прошу вас сообщить товарищу Алексееву, что пришел член Союза писателей СССР Али Есентаев!
Пожилая женщина резво шмыгнула в дверь и тотчас же вернулась:
— Входите, пожалуйста, товарищ... Есен... таев...
Так-то, на Али не очень-то надавишь!
Алексеев встал из-за стола и пошел ему навстречу, поздоровался.
— Альберт Исаевич,— назвался он. Али протянул удостоверение. Он думал, что Алексеев из вежливости вернет его не глядя, но тот сел на свое место, внимательно прочел фамилию, взглянул на фотографию — на Али и только тогда приступил к разговору:
— Красивое...
Али понял, что он говорит о его удостоверении в солидной красной корочке. Продолжая рассматривать документ, секретарь вспоминал:
— Есентаев... Есентаев...—и уставил глаза в потолок.
— В большинстве случаев я подписываюсь псевдонимом Алтаев.— помог секретарю Али, в душе оскорбившись, что тот не знает его фамилии.
— Ах вот как! Что ж вы сразу не сказали! Алтаев! Я читал в переводе с казахского очерк о моем друге Омаре Берденове. Очень хорошо написали!
— Вот я и приехал узнать о судьбе вашего друга,— сказал Али довольно сухо,—о нем рассказывают разное...
— Да...— сказал Алексеев и надолго замолчал. С фотографической точностью мозг Али успел зафиксировать внешность, манеру разговаривать, жесты Алексеева: «Сибиряк, наверно. Похож на татарина или казаха. Лоб открытый, узнается сын великого русского народа с одним из недостатков — не может управлять своей женой, находится у нее под башмаком... Хватит, хватит, Али! Какое тебе дело до жены Алексеева!»
Показалось, что морщины на лбу Алексеева стали глубже, голос его прозвучал печально:
— Да, положение Омара сложно... Мы хотели закрыть дело, ограничиться взысканием, но школьники опять написали письмо... Говорят, безобразие, что человек, убивший нашего товарища, до сих пор остается на свободе... Дескать, пока он председатель горсовета, дело по справедливости не решится, он, используя служебное положение, мол, запугал отца мальчика и хочет вину свалить на него. Почему-то про мать Омара упомянули... Дескать, бросил старуху в ауле на произвол судьбы, не помогает... Но словно и этого мало. Поступило от Ниеталиева заявление, он пишет, что Омар сознательно стрелял в его сына, мстил за что-то...
— Но при чем здесь мать? Ее-то зачем приплели?
— Неясно, тем более что это неправда. Старушка ни за что не хочет переезжать в город, она ухаживает за родственником своего покойного мужа, который вернулся с войны инвалидом... Ужасное ранение... Осколком снесло кусок черепа, и мозг, незащищенный, пульсирует прямо под кожей. Он одинок, жена его бросила. Но не в этом дело... Мы поручили разобраться самым тщательным образом следователю Кашафову, но то ли он работник неопытный, то ли кто влияет на него, развел волокиту, затянул следствие. Сами понимаете, я не могу вмешиваться в работу следователя, диктовать ему, да и мои распоряжения для них не указ... Но скажу вам откровенно: я настаивал, чтобы Омара до окончания следствия не выводили из бюро, предлагал предоставить ему двухмесячный отпуск без содержания, пока не выяснится суть дела, но товарищи были настроены против. Из семи — один проголосовал «за», один — воздержался. Вы спросите, кто был против вывода из бюро? Вот этот сидящий перед вами человек, первый секретарь горкома партии. Небывалый случай! Даже в обкоме удивились. Это очень сложная ситуация в партийной практике, когда руководитель остается в единственном числе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137