Ты счастливая, муж рядом, о том, что поесть, что надеть, не думаешь. Живешь — словно сыр в масле катаешься. Муж — уважаемый человек, с авторитетом, и тебя за него уважают, все при тебе. А теперь подумай минуту о моей жизни. Квартира; не квартира, а комната, летом жарко, зимой холодно, намаешься уголь таскать да печь топить, ребенок совсем маленький, никто не поможет, все на мне. Ни мужа, ни хорошей крыши над головой.
— Ну, надо мужа искать, разве не говорила тебе: устраивайся, ищи свою судьбу.
— Легко тебе говорить... Да ты и не понимаешь меня, потому что не хочешь понять, правду говорят: сытый голодного не разумеет.
Разия вздохнула и замолчала. Улмекен стало жаль ее, и, чтобы утешить подругу, она сказала:
— Один из писателей холостой, его, кажется, Али зовут, ты бы вскружила ему голову, глядишь, может, что и выйдет.
И разговор перешел на Али с Мирасом, на их характеры, на вчерашний вечер, на выходку Али; Разия с Улмекен говорили об этом с удовольствием и чуть не пели от радости, но, когда Разия узнала, что одним из гостей будет хозяин города Омар, она встала и быстро начала собираться:
— Все, уходить надо! Не приведи господь попасться на глаза этому человеку. Говорят, злой очень!
— Ну уж нет,— Улмекен взяла Разию за руку,— не людоед же он.— Она уговорила подругу остаться.
— В комнате ни за что сидеть не буду, а на кухне помогу,— на том и порешили.
Дверь открылась, вошел Досым, своим видом поразил Улмекен, лицо перекошено, растерянный, к груди прижимает щенка. Улмекен за пять лет совместной жизни никогда не видела мужа в таком состоянии, удивленно спросила:
— Досеке, что с тобой?
— Задавил щенка, лапу ему раздробил... Несчастное существо... Искал тебя, ездил на Дикую улицу, и вот, когда разворачивался... Пусть побудет у нас, пока лапа не заживет...
В лоджии щенку постелили мягкую подстилку, свернув вдвое старое ватное одеяло, поставили перед ним блюдечко с молоком.
«Собака в этом доме и то счастливее меня»,— думала Разия. Каждый раз, когда она переступала порог четырехкомнатной квартиры Досыма, уходить уже не хотелось: на полу и на стенах пушистые ковры; темно-коричневая новая мебель блестит словно зеркало; в гостиной висит хрустальная люстра в полторы тысячи ценой; уж не говоря о цветном телевизоре, дорогих книгах в кабинете, большой, как манеж, кухне, просторной, как степь, лоджии; окна занавешены дорогими красно-бордовыми шторами, под ними тонкий, как женское белье, тюль; спальня всегда в таинственном полумраке, на полу медвежья шкура,— все это сдавливало грудь Разин, отравляло ее душу. Ей тяжело идти в дом Досыма, но ее туда тянет, она идет взглянуть на свои несбывшиеся мечты; она стремится туда, как стремится душа грешника побывать в раю, хотя и знает Разия, что войдет она в дом прямо, а выйдет сгорбленной, но все равно ходит и ходит туда.
А сколько одежды у Улмекен! Две дорогие шубы: одна из ондатры, другая каракулевая; сапог разных с длинными голенищами, туфель —миллион, бриллианты, золотые украшения... Счета всему не знает, наверное, и сама Ул-
мекен. Разин хватило бы одной десятой доли всего этого; купила бы кооперативную квартиру, немного дочку одела. Да, словом, нужен хоть какой-нибудь завалященький мужчина, который поможет создать эту десятую долю, в трудную минуту будет рядом.
Разия не отказалась бы выйти замуж даже за этого неуклюжего Жексена, помогающего на кухне, кажется, он >в месяц зарабатывает рублей пятьсот. Куда он, интересно, все это тратит? Много ли одному надо? Говорят, отец у них пьяница, детей человек десять, видно, все туда и идет, ничего не остается. Глупо-то как! Крепкий, словно вылит из чугуна, вес, наверное, у молодца дай бог! Нет, молод, не возьмет... Разия, наверное, года на два-три старше его. Притом есть еще дочь Сауле. Не возьмет! Вот Улмекен говорила, что Али этот холостой, но разве он попадется в наши руки?! Уж наверное избалован всякими алма-атинскими женщинами. Не возьмет! Не только не возьмет, но и не спросит, кто такая! И разговаривать не станет!
Разия украдкой глянула на себя в зеркало, укрепленное на посудном шкафу; увидела глубоко посаженные маленькие глазки, острые выдающиеся скулы, похожие на точило для ножа; стрижена под мальчишку — сама себе не понравилась. Нет, не возьмет. Она поставила на этом точку.
Первыми из гостей пришли Али и Мамыржан. С Мамыржаном Разия давно знакома, тот, кто назвался Али, широкоплечий, крепко сколоченный мужчина. На Разию он не обратил особого внимания. Али показался ей скромным, даже чуть робким, говорил как человек, у которого бывают минуты неуверенности в себе. Как сел в уголок, так и просидел весь вечер.
— Кажется, вчера вас было двое? — нежным, вкрадчивым голоском спросила Улмекен.
— Правда, двое,— ответил Али, улыбаясь через силу,— но одного мы лишились.
— Как это — лишились?
— К сожалению! Позвонили из Алма-Аты, видимо, что-то случилось дома. В минуту собрался и укатил.
— Перестаньте, вы, наверное, шутите!
— Как бы я посмел шутить с вами!
Лицо Улмекен стало серым. «Вот так-так,—подумала Разия, увидев это,—все ясно. То-то она твердила: Мирас
так говорил, эдак говорил, у него такой рост, такой голос, такие глаза!..»
Улмекен весь вечер была грустна, брови сомкнуты, настроение совсем остыло, красота моментально поблекла,— все это Разия заметила и сделала выводы.
Через некоторое время, извиняясь, вошла Кадиша, опоздала, не обижайтесь, разве успеешь все сделать по хозяйству. Сразу, как пришла, принялась за посуду, так и осталась на кухне. Следом за ней пришел Омар, пришел один, без жены.
— Ну-ка, показывайте, как живут наши сотрудники! — заговорил он с порога по-хозяйски, уверенный, что будет хорошо принят.
«Вот это да! Он же совсем мальчишка! — У Разии даже раскрылся рот от удивления.— Это и есть тот самый Омар? При упоминании об Омаре кое-кого в Ортасе била дрожь. Да нет, наверное, не он...» Но ей не удалось утвердиться в этой мысли, помешало поведение Мамыржана, который, складываясь пополам и стелясь, как постель, называл пришедшего гостя «Омеке».
— Большая у вас квартира. И вещи подобраны со вкусом. Судя по всему, настоящая хозяйка! — сказал Омар, в упор глядя на Разию.— А это свояченица ваша?— теперь его взгляд остановился на Улмекен. Досым натянуто рассмеялся.
— Омар Балапанович! Это же и есть Уля, хозяйка дома, а это... у нас...— По всей видимости, Досым или забыл, кто такая Разия, или решил, что она недостойна упоминания, так ничего и не сообщил о ней.— Будьте знакомы, Кадиша, жена Мамыржана.
— Да, кухня просторная! — произнес Омар и уставился на Улмекен.
Свои черные блестящие волосы Улмекен, подобно японским женщинам, собрала на макушке, ее нежная шея завораживала, и глаза гостя, невольно остановившись на ней, заскользили дальше, ниже, к вырезу на платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
— Ну, надо мужа искать, разве не говорила тебе: устраивайся, ищи свою судьбу.
— Легко тебе говорить... Да ты и не понимаешь меня, потому что не хочешь понять, правду говорят: сытый голодного не разумеет.
Разия вздохнула и замолчала. Улмекен стало жаль ее, и, чтобы утешить подругу, она сказала:
— Один из писателей холостой, его, кажется, Али зовут, ты бы вскружила ему голову, глядишь, может, что и выйдет.
И разговор перешел на Али с Мирасом, на их характеры, на вчерашний вечер, на выходку Али; Разия с Улмекен говорили об этом с удовольствием и чуть не пели от радости, но, когда Разия узнала, что одним из гостей будет хозяин города Омар, она встала и быстро начала собираться:
— Все, уходить надо! Не приведи господь попасться на глаза этому человеку. Говорят, злой очень!
— Ну уж нет,— Улмекен взяла Разию за руку,— не людоед же он.— Она уговорила подругу остаться.
— В комнате ни за что сидеть не буду, а на кухне помогу,— на том и порешили.
Дверь открылась, вошел Досым, своим видом поразил Улмекен, лицо перекошено, растерянный, к груди прижимает щенка. Улмекен за пять лет совместной жизни никогда не видела мужа в таком состоянии, удивленно спросила:
— Досеке, что с тобой?
— Задавил щенка, лапу ему раздробил... Несчастное существо... Искал тебя, ездил на Дикую улицу, и вот, когда разворачивался... Пусть побудет у нас, пока лапа не заживет...
В лоджии щенку постелили мягкую подстилку, свернув вдвое старое ватное одеяло, поставили перед ним блюдечко с молоком.
«Собака в этом доме и то счастливее меня»,— думала Разия. Каждый раз, когда она переступала порог четырехкомнатной квартиры Досыма, уходить уже не хотелось: на полу и на стенах пушистые ковры; темно-коричневая новая мебель блестит словно зеркало; в гостиной висит хрустальная люстра в полторы тысячи ценой; уж не говоря о цветном телевизоре, дорогих книгах в кабинете, большой, как манеж, кухне, просторной, как степь, лоджии; окна занавешены дорогими красно-бордовыми шторами, под ними тонкий, как женское белье, тюль; спальня всегда в таинственном полумраке, на полу медвежья шкура,— все это сдавливало грудь Разин, отравляло ее душу. Ей тяжело идти в дом Досыма, но ее туда тянет, она идет взглянуть на свои несбывшиеся мечты; она стремится туда, как стремится душа грешника побывать в раю, хотя и знает Разия, что войдет она в дом прямо, а выйдет сгорбленной, но все равно ходит и ходит туда.
А сколько одежды у Улмекен! Две дорогие шубы: одна из ондатры, другая каракулевая; сапог разных с длинными голенищами, туфель —миллион, бриллианты, золотые украшения... Счета всему не знает, наверное, и сама Ул-
мекен. Разин хватило бы одной десятой доли всего этого; купила бы кооперативную квартиру, немного дочку одела. Да, словом, нужен хоть какой-нибудь завалященький мужчина, который поможет создать эту десятую долю, в трудную минуту будет рядом.
Разия не отказалась бы выйти замуж даже за этого неуклюжего Жексена, помогающего на кухне, кажется, он >в месяц зарабатывает рублей пятьсот. Куда он, интересно, все это тратит? Много ли одному надо? Говорят, отец у них пьяница, детей человек десять, видно, все туда и идет, ничего не остается. Глупо-то как! Крепкий, словно вылит из чугуна, вес, наверное, у молодца дай бог! Нет, молод, не возьмет... Разия, наверное, года на два-три старше его. Притом есть еще дочь Сауле. Не возьмет! Вот Улмекен говорила, что Али этот холостой, но разве он попадется в наши руки?! Уж наверное избалован всякими алма-атинскими женщинами. Не возьмет! Не только не возьмет, но и не спросит, кто такая! И разговаривать не станет!
Разия украдкой глянула на себя в зеркало, укрепленное на посудном шкафу; увидела глубоко посаженные маленькие глазки, острые выдающиеся скулы, похожие на точило для ножа; стрижена под мальчишку — сама себе не понравилась. Нет, не возьмет. Она поставила на этом точку.
Первыми из гостей пришли Али и Мамыржан. С Мамыржаном Разия давно знакома, тот, кто назвался Али, широкоплечий, крепко сколоченный мужчина. На Разию он не обратил особого внимания. Али показался ей скромным, даже чуть робким, говорил как человек, у которого бывают минуты неуверенности в себе. Как сел в уголок, так и просидел весь вечер.
— Кажется, вчера вас было двое? — нежным, вкрадчивым голоском спросила Улмекен.
— Правда, двое,— ответил Али, улыбаясь через силу,— но одного мы лишились.
— Как это — лишились?
— К сожалению! Позвонили из Алма-Аты, видимо, что-то случилось дома. В минуту собрался и укатил.
— Перестаньте, вы, наверное, шутите!
— Как бы я посмел шутить с вами!
Лицо Улмекен стало серым. «Вот так-так,—подумала Разия, увидев это,—все ясно. То-то она твердила: Мирас
так говорил, эдак говорил, у него такой рост, такой голос, такие глаза!..»
Улмекен весь вечер была грустна, брови сомкнуты, настроение совсем остыло, красота моментально поблекла,— все это Разия заметила и сделала выводы.
Через некоторое время, извиняясь, вошла Кадиша, опоздала, не обижайтесь, разве успеешь все сделать по хозяйству. Сразу, как пришла, принялась за посуду, так и осталась на кухне. Следом за ней пришел Омар, пришел один, без жены.
— Ну-ка, показывайте, как живут наши сотрудники! — заговорил он с порога по-хозяйски, уверенный, что будет хорошо принят.
«Вот это да! Он же совсем мальчишка! — У Разии даже раскрылся рот от удивления.— Это и есть тот самый Омар? При упоминании об Омаре кое-кого в Ортасе била дрожь. Да нет, наверное, не он...» Но ей не удалось утвердиться в этой мысли, помешало поведение Мамыржана, который, складываясь пополам и стелясь, как постель, называл пришедшего гостя «Омеке».
— Большая у вас квартира. И вещи подобраны со вкусом. Судя по всему, настоящая хозяйка! — сказал Омар, в упор глядя на Разию.— А это свояченица ваша?— теперь его взгляд остановился на Улмекен. Досым натянуто рассмеялся.
— Омар Балапанович! Это же и есть Уля, хозяйка дома, а это... у нас...— По всей видимости, Досым или забыл, кто такая Разия, или решил, что она недостойна упоминания, так ничего и не сообщил о ней.— Будьте знакомы, Кадиша, жена Мамыржана.
— Да, кухня просторная! — произнес Омар и уставился на Улмекен.
Свои черные блестящие волосы Улмекен, подобно японским женщинам, собрала на макушке, ее нежная шея завораживала, и глаза гостя, невольно остановившись на ней, заскользили дальше, ниже, к вырезу на платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137