Вот этот-то ярко-зеленый, очерченный дугой полуостров и есть местечко Тасжарган. Профилакторий тоже официально называется Тасжарганом. Когда-то здесь побывали строители в поисках гранита, не нашли, попробовали наладить добычу местного камня, измучились, но, так и не одолев скалу, забросили ее и уехали.
Восемь коттеджей и столовая огорожены забором. Их называют корпусами, а кроме корпусов стоят еще двенадцать маленьких домиков, срубленных из елей. Их зовут аулом, там живет начальство, обслуга. Безраздельным хозяином и «корпусов» и «аула» является Койкелди. Пятнадцать лет назад он работал в завкоме комбината, пришел сюда временно исполняющим обязанности директора месяца на два на три, пока будет подобрана кандидатура настоящего директора, да так и остался — понравилось. Койкелди не из тех, кто сетует на оторванность здравницы от культурной жизни, что профилакторий затерялся среди диких гор. Наоборот, самый злейший враг его теперь тот, кто говорит о закрытии Тасжаргана.
Этого Койкелди в настоящее время словно бог одаривает: «самый близкий родственник, нагашы, родной сын брата матери» —Омар Балапанович вот уже десять дней, как живет в его «ауле». То, что Койкелди просил послать с неба, бог дал ему, взяв с земли. Правда, над головой его нагашы нависли тучи, но это все ничего, все временно, буквально завтра дела его могут поправиться. Человек, который был в течение стольких лет хозяином города всесоюзного значения, ученый, не останется не у дел. Имя его
еще услышат, и тогда он разве забудет вкус паленой головы барана, которую ел в голодное время? Нет, не забудет. Не забудет и возьмет под свое теплое крылышко близкого родича по материнской линии. Попробуй-ка тогда поговорить с Койкелди!
Койкелди сидит один в своем маленьком, как бараний пузырь, кабинете, дверь он закрыл изнутри на ключ, можно не опасаться, что кто-то его потревожит. Приняв граммов сто спирта, он блаженствует, витая в облаках, думая о своем будущем. Будущее имеется в виду не отдаленное на бог знает когда. Это не жизнь в большом городе и не доходное, теплое местечко. Его будущее должно засверкать здесь. Расчеты верны и реальны.
На людях Койкелди много не говорит, наверное, поэтому, когда остается один, начинает что-то бормотать, говорит сам с собой, но не замечает этого.
Сейчас он накапал в мензурку еще спирту и размышляет: пить или не пить? Все же выпил. «За здоровье моего нагашы!» День и без того жаркий, в кабинете душно. Духота и две мензурки спирта наполнили влагой глубокие борозды-морщины на узком лбу Койкелди, а когда он, сняв, забросил велюровую шляпу на несгораемый шкаф, то оказалось, что его продолговатый череп, густо поросший кудряшками на висках и затылке, блестит как пятнистая дыня, забытая в густой листве. Множество капель, усеявших лоб, сверкают и на пятнистой дыне. По мере движения головы капли сливаются, прокладывают себе русла и текут реками, пробиваясь сквозь заросли завитков; преодолев и это препятствие, реки текут по огрубелой шее, все ниже, за пазуху — к морю разливанному. Койкелди расстегнул пуговицы на рубашке, включил вентилятор, стоявший перед ним. Тот, страдалец, зажужжал, как жук в темноте.
«Если уж счастье кого выберет, то будьте любезны — одарит как следует, ему не трудно,— бормочет Койкелди.— По какому признаку людей, интересно, на должности подбирают? Вот мой нагашы, например, совсем не похож на большого руководителя. Про него говорят: оратор, энергичный, хваткий. Где все это? Ничего я не заметил! Вот уже десять дней, как живет у меня, а я ведь ни единого слова от него не услышал, ходит как бык с замотанным ртом. Господи, и надо же какие сонливые люди бывают! И днем спит, и ночью, откуда только сон берется! С такой блестящей склонностью поспать как он мог руководить жизныо большого города? Да... Если счастье кого выберет, то уж ничего не жалеет для своего избранника...»
За пятнадцать лет Койкелди досконально изучил свое небольшое хозяйство, да и не только хозяйство. Он познал все секреты умения руководить, отточил все грани. Сколько людей ходит под его началом, и всеми он как хочет, так и вертит. Сейчас, отхлебнув из мензурки, он принялся обсуждать проблему руководства. «Ничего не скажешь, что касается руководства людьми — так мы профессора в этом деле. Забот у меня много, детей много народилось, не смог я вырваться на широкую дорогу, а иначе...» В последнее время ему не давал покоя один человек — завхоз Елгазы. Койкелди сам вывел его в люди, из дворников — ходил с метлой по двору — дорастил до завхоза такого учреждения! И вот у этого Елгазы в последнее время, как говорят казахи, хлеб стал выпекаться на груди — гордыня заела. Стал часто ездить в город, снюхался там с начальством, разбогател, видимо, зарится на место самого Койкелди; сегодня опять поздно вернулся. Довольный, сказал одному человеку: буду заполнять анкету. А зачем? Зачем ему заполнять? Конечно, вознамерился стать директором Тасжаргана...
Руководитель, как врач, должен уметь предупредить болезнь, а иначе она разрушит организм, без операции не обойдешься, а операция — дело спорное — либо да, либо нет. Пройдет успешно — твое счастье, не пройдет — потеряешь голову. Чего только не видела эта голова за пятнадцать лет! Койкелди погладил пятнистую дыню, ладонь утонула в глубоком озере из пота. Выхватил платок из кармана, вытер голову, руки.
Койкелди изнутри что-то грызет, мучает что-то неосознанное, какие-то сомнения, просто пожар полыхает, а ведь огонь порою гасится встречным огнем. Поэтому содержимое еще одной мензурки отправилось вниз по глотке, сжигая все на пути. «Зачем нужна голова? — пробормотал он.— Она нужна, чтобы управлять. А что значит управлять? Управлять — значит делать дело, помня, что было, и предвидя, что будет. А что это значит — делать дело, помня, что было, и предвидя, что будет? Это значит действовать по безошибочно разработанному плану!»
«План!» В кабинет он вошел в одиннадцать часов утра, а вышел из него только в два, и не только вышел, а вынес с собой разработанный до мелочей, проверенный во всех
деталях план действия. Но это был небольшой план, предупреждающий болезнь, а стало быть, и нежелательную операцию. Теперь он будет выполнять этот план скрупулезно, пункт за пунктом, а когда выполнит — хорошенько отметит это событие. Как представил, что отметит, сердце заколотилось от радости. Итак, нужно выполнять разработанный план. Сейчас Койкелди выйдет в длинный коридор, дойдет до кабинета врача. Время обеда — других сотрудников в кабинете нет, главный врач сидит один и наверняка заполняет «истории болезни» отдыхающих. Койкелди войдет и скажет: «Здоров, Виталий Александрович!» Тот соскочит с места:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Восемь коттеджей и столовая огорожены забором. Их называют корпусами, а кроме корпусов стоят еще двенадцать маленьких домиков, срубленных из елей. Их зовут аулом, там живет начальство, обслуга. Безраздельным хозяином и «корпусов» и «аула» является Койкелди. Пятнадцать лет назад он работал в завкоме комбината, пришел сюда временно исполняющим обязанности директора месяца на два на три, пока будет подобрана кандидатура настоящего директора, да так и остался — понравилось. Койкелди не из тех, кто сетует на оторванность здравницы от культурной жизни, что профилакторий затерялся среди диких гор. Наоборот, самый злейший враг его теперь тот, кто говорит о закрытии Тасжаргана.
Этого Койкелди в настоящее время словно бог одаривает: «самый близкий родственник, нагашы, родной сын брата матери» —Омар Балапанович вот уже десять дней, как живет в его «ауле». То, что Койкелди просил послать с неба, бог дал ему, взяв с земли. Правда, над головой его нагашы нависли тучи, но это все ничего, все временно, буквально завтра дела его могут поправиться. Человек, который был в течение стольких лет хозяином города всесоюзного значения, ученый, не останется не у дел. Имя его
еще услышат, и тогда он разве забудет вкус паленой головы барана, которую ел в голодное время? Нет, не забудет. Не забудет и возьмет под свое теплое крылышко близкого родича по материнской линии. Попробуй-ка тогда поговорить с Койкелди!
Койкелди сидит один в своем маленьком, как бараний пузырь, кабинете, дверь он закрыл изнутри на ключ, можно не опасаться, что кто-то его потревожит. Приняв граммов сто спирта, он блаженствует, витая в облаках, думая о своем будущем. Будущее имеется в виду не отдаленное на бог знает когда. Это не жизнь в большом городе и не доходное, теплое местечко. Его будущее должно засверкать здесь. Расчеты верны и реальны.
На людях Койкелди много не говорит, наверное, поэтому, когда остается один, начинает что-то бормотать, говорит сам с собой, но не замечает этого.
Сейчас он накапал в мензурку еще спирту и размышляет: пить или не пить? Все же выпил. «За здоровье моего нагашы!» День и без того жаркий, в кабинете душно. Духота и две мензурки спирта наполнили влагой глубокие борозды-морщины на узком лбу Койкелди, а когда он, сняв, забросил велюровую шляпу на несгораемый шкаф, то оказалось, что его продолговатый череп, густо поросший кудряшками на висках и затылке, блестит как пятнистая дыня, забытая в густой листве. Множество капель, усеявших лоб, сверкают и на пятнистой дыне. По мере движения головы капли сливаются, прокладывают себе русла и текут реками, пробиваясь сквозь заросли завитков; преодолев и это препятствие, реки текут по огрубелой шее, все ниже, за пазуху — к морю разливанному. Койкелди расстегнул пуговицы на рубашке, включил вентилятор, стоявший перед ним. Тот, страдалец, зажужжал, как жук в темноте.
«Если уж счастье кого выберет, то будьте любезны — одарит как следует, ему не трудно,— бормочет Койкелди.— По какому признаку людей, интересно, на должности подбирают? Вот мой нагашы, например, совсем не похож на большого руководителя. Про него говорят: оратор, энергичный, хваткий. Где все это? Ничего я не заметил! Вот уже десять дней, как живет у меня, а я ведь ни единого слова от него не услышал, ходит как бык с замотанным ртом. Господи, и надо же какие сонливые люди бывают! И днем спит, и ночью, откуда только сон берется! С такой блестящей склонностью поспать как он мог руководить жизныо большого города? Да... Если счастье кого выберет, то уж ничего не жалеет для своего избранника...»
За пятнадцать лет Койкелди досконально изучил свое небольшое хозяйство, да и не только хозяйство. Он познал все секреты умения руководить, отточил все грани. Сколько людей ходит под его началом, и всеми он как хочет, так и вертит. Сейчас, отхлебнув из мензурки, он принялся обсуждать проблему руководства. «Ничего не скажешь, что касается руководства людьми — так мы профессора в этом деле. Забот у меня много, детей много народилось, не смог я вырваться на широкую дорогу, а иначе...» В последнее время ему не давал покоя один человек — завхоз Елгазы. Койкелди сам вывел его в люди, из дворников — ходил с метлой по двору — дорастил до завхоза такого учреждения! И вот у этого Елгазы в последнее время, как говорят казахи, хлеб стал выпекаться на груди — гордыня заела. Стал часто ездить в город, снюхался там с начальством, разбогател, видимо, зарится на место самого Койкелди; сегодня опять поздно вернулся. Довольный, сказал одному человеку: буду заполнять анкету. А зачем? Зачем ему заполнять? Конечно, вознамерился стать директором Тасжаргана...
Руководитель, как врач, должен уметь предупредить болезнь, а иначе она разрушит организм, без операции не обойдешься, а операция — дело спорное — либо да, либо нет. Пройдет успешно — твое счастье, не пройдет — потеряешь голову. Чего только не видела эта голова за пятнадцать лет! Койкелди погладил пятнистую дыню, ладонь утонула в глубоком озере из пота. Выхватил платок из кармана, вытер голову, руки.
Койкелди изнутри что-то грызет, мучает что-то неосознанное, какие-то сомнения, просто пожар полыхает, а ведь огонь порою гасится встречным огнем. Поэтому содержимое еще одной мензурки отправилось вниз по глотке, сжигая все на пути. «Зачем нужна голова? — пробормотал он.— Она нужна, чтобы управлять. А что значит управлять? Управлять — значит делать дело, помня, что было, и предвидя, что будет. А что это значит — делать дело, помня, что было, и предвидя, что будет? Это значит действовать по безошибочно разработанному плану!»
«План!» В кабинет он вошел в одиннадцать часов утра, а вышел из него только в два, и не только вышел, а вынес с собой разработанный до мелочей, проверенный во всех
деталях план действия. Но это был небольшой план, предупреждающий болезнь, а стало быть, и нежелательную операцию. Теперь он будет выполнять этот план скрупулезно, пункт за пунктом, а когда выполнит — хорошенько отметит это событие. Как представил, что отметит, сердце заколотилось от радости. Итак, нужно выполнять разработанный план. Сейчас Койкелди выйдет в длинный коридор, дойдет до кабинета врача. Время обеда — других сотрудников в кабинете нет, главный врач сидит один и наверняка заполняет «истории болезни» отдыхающих. Койкелди войдет и скажет: «Здоров, Виталий Александрович!» Тот соскочит с места:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137